Он заявил, что это он убил
девочку, а деньги он пропил вместе с обвиняемым. Забулдыгу осудили. Через
несколько дней рабочий повесился, оставив покаянную записку. Судьба
забулдыги мне осталась неизвестной.
Этот случай глубоко запал мне в душу. Я часто вспоминал и анали-зировал
его. "Как же так получается? -- думал я.-- Один человек за гроши убивает
другого. В нем нет никаких внутренних сдерживающих начал. Будучи уверен в
безнаказанности, он делает свое гнусное дело. И w уходит от людского
наказания. Однако в нем есть что-то такое, что вынуждает его самого наказать
себя высшей мерой наказания -- смертью. Что это? Совесть? А что такое
совесть? И почему ни в чем не повинный человек соглашается страдать за
другого? Он одинок, ничто-жен. Никому не нужен. Тот, за кого он решился
пострадать, должен растить детей. Допустим, что так. Но ведь в сознании
этого человека должна была сложиться эта цепь мыслей, должна была сработать
воля. Что обусловило этот процесс?.."
Чем больше я думал над этой проблемой, тем настойчивее мне напрашивался
вывод: несмотря ни на что, в человеке есть некое природное начало, которое
развивают и эксплуатируют старые религии, которые пытается использовать в
своих интересах наша идеология. Но...
Но! Это извечное "но"! "Объяснение банально,-- говорил я себе.--
Рабочий, очухавшись, начисто отрицал вину. Для милиции важно призна-ние
преступника. Они схватили первого подвернувшегося забулдыгу, обработали его
так, что для него признание стало единственным доступным облегчением.
Рабочий был на хорошем счету на заводе, за него вступился коллектив. Почему
он повесился? А кто его знает! Может

быть, с перепою. Может быть, жена не дала рубль на похмелку, а другую
подходящую девочку не нашел. Может быть, ход событий был бы иным, попадись
на его пути другая девочка с зажатой в кулачок трешкой... Кто знает?!"
Я на время успокаивался. Все ясно! Человек есть изначальная гнусная
тварь, а религия -- опиум для народа. Только зачем эту тварь поить таким
утонченным и не очень-то дешевым напитком? И стала ли лучше эта тварь, когда
ее перестали поить этим напитком?
Я рассказал в своей группе об этом кошмарном случае. "Подумаешь, какое
дело,-- сказал один из моих товарищей.-- А вот у нас было дело, так дело!" И
он целый день рассказывал о "своем" кошмарном деле, гордился им, хвастался.
Ему, наверное, важно было затмить "мое" дело и быть в центре внимания.
"Родителей надо наказывать,-- сказал другой.-- Посылают детей одних в
магазин!.." "Милицию надо уси-лить,-- сказал третий.-- Народные дружины!
Поголовное участие насе-ления в охране порядка! Вспомните, чему нас учили
классики марксиз-ма!" И никто не подумал о том "некоем начале", которое я
заподозрил в изначально гнусной твари -- в человеке. "Все-таки чего-то не
хватает в людях,-- сказал я.-- И это "что-то" не заменишь борьбой с
пьян-ством, усилением милиции и поголовным вовлечением населения в ох-рану
порядка, изучением классиков марксизма..." "Чего?! Закуски,-- сказал мой
друг, сам большой любитель выпивки,-- закуски не хватает! Если бы мы
закусывали подобающим для человека двадцатого века образом, то, поверь мне,
число девочек, которых убивают за трешку, сократилось бы вдвое!" Как человек
советский, он мыслил масштабно.
Прошли годы. Теперь я знаю, чего именно нам не хватает. Я стал
специалистом по этому дефицитному элементу человеческой жизни --
специалистом по разговорам на тему о Душе, Вечности, Боге. Для меня никогда
не было проблемы, существует Он реально или нет. Я с некото-рых пор живу со
страстным желанием, чтобы Он был. Я понял очень простую истину: если многие
люди захотят, чтобы Он был, Он придет. Все дело не в Нем, а в нас. Он -- это
мы. Все остальное есть суета сует и всяческая суета. Это говорю вам я,
Учитель Праведности,-- так в шутку прозвали меня мои клиенты и собутыльники.
Прозвали не без оснований. У меня действительно уникальная про-фессия:
я учу людей тому, как научиться хорошо жить и хорошо закончить свою жизнь.
Делаю я это, разумеется, нелегально. Легально людей учат жить Партия и
Правительство, а в нашем городе -- лично товарищ Сусликов и прочие
руководители области. Но они учат людей жить для общества, на благо народа
(как народ может жить на благо народа?!), ради счастья будущих поколений. Я
же учу людей жить для самих себя. Учу, как быть красивым, здоровым, умным,
удачливым, молодым и счастливым. Я даю частные уроки и консультации. И беру
за них, как за уроки иностранного языка или за натаскивание школьников для
экзаменов в институты. Этим я тоже занимаюсь.

ЧТО ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК
У меня есть знакомый, который оспаривает любые мои утвержде-ния,-- мой
Антипод. Заикнулся я как-то о некоем врожденном "свя-том" начале в человеке.
Он усмехнулся и поволок меня в здание областного суда, где слушалось дело
группы рабочих с химического комбината. Эти рабочие в день получки
заманивали своих собратьев

в свой цех, обещая выпивку, убивали их, забирали деньги, а трупы
бросали в какую-то жидкость, в которой они растворялись бесследно, полностью
(вплоть до пуговиц, ключей и металлических зубов). Таким путем они отправили
на тот свет больше двадцати человек.
Разоблачили их случайно. "Обрати внимание,-- сказал Антипод,-- никакого
раскаяния, только сожаление, что попались из-за сущего пустяка. Где оно,
"святое начало"? Если тебе этого мало, я могу помочь тебе устроиться на
работу на химическом комбинате, а еще лучше-- в "Атоме" (так называется
секретное атомное предприятие в одном из районов области). Ты там такого
насмотришься, что концла-геря сталинских времен тебе покажутся гуманными
учреждениями". "Не надо,-- сказал я.-- Я верю тебе. Но если в человеке нет
святости от природы, ее нужно вселить в него извне. В этом задача Бога".
"Попробуй,-- усмехнулся Антипод.-- Когда тебе удастся это сделать хотя бы в
отношении одного человека, покажи мне его, и я дам тебе власть вселить
святость во все человечество".

О ПЬЯНСТВЕ
Пьянство не есть мое призвание. Это-- моя профессиональная обязанность.
Я на этот счет не есть исключение. Тот самый начальник милиции, о котором я
уже упоминал, жаловался мне, что не может ни дня обойтись без выпивки, хотя
водку ненавидит. А его подчиненные почти сплошь алкоголики. И ничего
недоделаешь. Без выпивки у нас ни одно дело не делается. Недавно было
совещание в обкоме по поводу борьбы с пьянством. Мириться с этим дальше
нельзя. На заводах иногда целые цеха простаивают из-за пьянства. Так, после
совещания добрая половина участников оказалась в бесчувственном состоянии в
вытрезвителе и в отделениях милиции. А ты говоришь! (Я, между прочим, как
раз молчал.) Начальник попросил меня научить, как пить, не пьянея и без
последствий для головы и желудка. Я сказал, что я лично отрыгиваю выпитое и
сплю, где свалюсь, и до тех пор, пока не очухаюсь естественным образом.
Начальник сказал, что спать на службе и на совещаниях ему никак нельзя.
Отрыгивание он отверг как бессмыс-ленный "перевод добра". Велел к следующему
разу (что он имел в виду?) придумать для него хотя бы средство, заглушающее
спиртной дух изо рта. Я ему это средство изобрел, не дожидаясь "следующего
раза". Как выяснили мои враги и разоблачители, регулярное употребле-ние
этого средства сокращает жизнь человека на десять лет. Это, однако, не
помешало ему овладеть городом в считанные дни. Теперь в городе не увидишь ни
одного трезвого шофера. А придраться не к чему. Не будешь же анализ крови
делать каждому! После нескольких смертных случаев и крупных автомобильных
катастроф "средство" как-то сошло на нет и забылось. Но начальник милиции
употребляет его до сих пор и чувствует себя превосходно. Он знает меру! А
то, что он не доживет десять лет,-- пустяк. Для русского человека лишние
десять лет жизни -- ничто.

НАЦИОНАЛЬНАЯ РЕЛИГИЯ
Я, конечно, не сразу докатился до такого убогого состояния. Заметь-те:
убогое состояние у Бога! Но не буду вас утруждать лингвистическим анализом.
Сначала я был рядовым пьяницей. Из-за пьянства меня исключили из комсомола.
Из-за пьянства прервалась моя успешно

начатая научная карьера. Я был даже не столько пьяницей, сколько
инициатором и вдохновителем пьяных сборищ. И что особенно важно:
я был теоретиком и поэтом пьянства. Сочиненный мною гимн пьянству
приобрел общегородскую известность. Вся армия стукачей была броше-на на
поиски автора гимна: в это время началась антиалкогольная кампания, и гимн
сочли за вражескую идеологическую диверсию. После этого я все свои стихи
читал моим собутыльникам как услышанные от других. Хочу внести в связи с
этим коррективы к сказанному выше. Мое учение выросло не на пустом месте, не
в стороне от столбовой дороги мировой цивилизации, а на самой этой дороге и
из вполне реальных источников. Марксизм имел три источника. У меня этих
источников тоже три. Первый из них, как вы уже догадались, надо полагать,
есть наша национальная религия -- наше русское пьянство. Наше пьянство
игра-ет роль, принципиально отличную от других стран. Вернее, в других
странах пьют и впадают в алкоголизм, но пьянство, как таковое, есть только у
нас. Это не алкоголизм (как у американцев, финнов, шведов) и не форма
питания (как у французов и итальянцев), а наша фактически национальная
религия, адекватная нашему духу и образу жизни. Конеч-но, наше пьянство
обычно переходит в свинство. Но и свинство есть наша национальная черта.
Пьянство без свинства -- это вовсе не пьянство, а выпивка в западном стиле.
Или грузинство. Русский человек пьянствует именно для того, чтобы впасть в
свинство и учинить свинство. Выпивка предполагает выбор компании, душевное
состояние и прочее. Пьянство ничего не предполагает. Пьянство -- это когда
попало, где попало, что попало, с кем попало, о чем попало. Это-- основа для
всего прочего: и для компании, и для душевной близости, и для любви, и для
дружбы...
Я сказал, что я -- организатор и вдохновитель пьяных сборищ. Но я
выразился неточно; я есть некое организующее и вдохновляющее ядро этих
сборищ. Я никого не уговариваю на выпивку и никого не собираю. Мне
достаточно просто появиться в местах, где я могу быть замечен. При виде меня
пьяницы бросают все дела и твердо решают "поддать", у выпивающих появляется
идея "А не заложить ли сего-дня?!", переходящая в намерение "наклюкаться", а
трезвенники впа-дают в мрачное рефлектирующее состояние, выражаемое
формулой:
"Жизнь уходит, а я как идиот пью только молоко и чай! Почему я должен
отказываться от радостей жизни?! К черту! Эх, и надерусь же я сегодня!"
Я просто стою и с грустью наблюдаю мирскую суету. Или медлен-но иду,
погруженный в свои мысли. И все знают, что это за мысли ("Выпить, стервец,
собрался!") и куда я движусь ("В забегаловку, негодяй, бредет!"). И я
постепенно обрастаю собутыльниками, как Христос обрастал апостолами и
последователями. Когда я приближа-юсь к Намеченному злачному месту, я уже
бываю окружен восторжен-ной толпой, а у того злачного места нас уже ждет
другая восторжен-ная толпа. И благодать Божия нисходит на нас. Мы,
просветленные и любящие друг друга, роемся в карманах, звеним медяками,
потира-ем руки, хлопаем по плечу, обнимаемся, шутим, вспоминаем анекдоты и
хохмы. И над нами парит сияние, издали напоминающее по форме водочную
бутылку и пивную кружку одновременно. Я воздымаю длань к небу. Наступает
тишина. "Дети мои,-- тихо говорю я, но голос мой звучит, как труба архангела
в Судный день,-- предлагаю

сегодня начать с "Мальтуса"" (Мальтус-- один из вариантов пьян-ства,
открытых мной. В этом варианте пьется смесь водки и пива, причем порция пива
возрастает в арифметической, а порция водки-- в геометрической прогрессии).
В ответ на мое предложение раздается ликующий вопль народа.

МОИ И ЕГО СТРАДАНИЯ
Первая обязанность Учителя Праведности -- не учить других, а быть
учимым другими. А для этого надо терпеливо выслушивать всякого, желающего
высказаться, и стремиться понимать его и сопереживать с ним рассказываемое.
Чужие секреты я всегда храню, и исповедующий-ся это чувствует с самого
начала. И порой рассказывают мне такое, что они не решились бы открыть даже
священнику и следователю КГБ. Один человек, тайной профессией которого
являются методы разврата, рассказал мне омерзительнейшие факты из своей
биографии. Но я все же не стал доносить на него, хотя избавление мира от
этого чудовища было бы большим благом для людей. Я до сих пор не знаю, как
следует поступать в таких случаях. Пока я прибегаю к самому малодуш-ному
средству: стараюсь уклониться от выслушивания исповедей такого рода. Но мне
это не всегда удается, И к тому же это не соответствует моему общему
принципу: выслушивай всякого, желающего в словах очистить душу свою. Правда,
люди часто хотят не столько очистить свою душу, сколько испакостить твою. Но
где тут разграничительная линия? Покаяние исповедующегося? Это слишком
сильное требование для наших дней. Согласно моему учению, покаяние не
требуется, ибо сама потребность высказаться несет в себе покаяние. И этого
достаточ-но.
Иногда мои собеседники о своих душевных тайнах ничего прямо не говорят
и крутят вокруг да около. Я их не вынуждаю к откровенно-сти, я придерживаюсь
на этот счет правила: не принуждай никого к совершению желаемых тебе
поступков даже в мыслях. И опять-таки проблемы: где грань между желаемым и
нежелаемым, где грань меж-ду отсутствием желания и нежелания, где грань
между пресеченным и невозникшим желанием?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32