Похоже, им было глубоко наплевать на происходящее, лишь бы кто-то присматривал за перевалом. Скоро придется решать, что делать с мертвецами в подвале. Но Ворманну ужасно хотелось провести хоть одну ночь без очередного покойника, перед тем как отправлять тела. Только одну.
Он вернулся к картине, но обнаружил, что освещение изменилось. Моя кисточки, Ворманн думал о том, что надежды на поимку убийцы нынешней ночью немного, однако она может стать поворотной точкой. Если все будут начеку и ходить парами, может быть, они и останутся живы. И тогда моральное состояние людей намного улучшится. И тут, пока он расставлял по местам тюбики с краской, его осенила ужасная догадка: а что, если убийца — один из солдат?
Понедельник, 28 апреля
Миновала полночь, и пока все шло нормально. Остер установил в середине двора контрольный пункт, и на данный момент все были на месте. Дополнительные лампочки во дворе и на верхушке башни придавали людям уверенности, особенно когда они проходили по затененным углам. Конечно, целую ночь держать на ногах весь состав — мера чрезвычайная, но это должно сработать.
Ворманн перегнулся через подоконник, оглядывая двор. Отсюда ему был виден сидящий за столом в центре двора Остер и все солдаты, обходившие по периметру замок внизу и на стенах. Генераторы работали вовсю. На горный склон, образующий заднюю стену замка, были направлены лампы, чтобы никто не мог спуститься незамеченным. Солдаты, патрулировавшие на стенах, внимательно следили-за их наружной стороной, чтобы никто не мог взобраться. Ворота были заперты, а у входа в пещеру выставлено целое отделение.
Замок охранялся тщательнейшим образом. Стоя у окна, Ворманн вдруг сообразил, что он единственный человек в замке, который находится в одиночестве и не имеет охраны. Эта мысль заставила его немного поколебаться, прежде чем обернуться и оглядеть затененные углы собственной комнаты. Но такова цена офицерских погон.
Высунувшись в окно, Ворманн посмотрел вниз и заметил, что там,. где башня примыкает к южной стене, тень несколько глубже. У него на глазах свет висящей там лампы все тускнел и тускнел, пока не погас. Что-то случилось с проводкой, подумал Ворманн, но тут же заметил, что остальные лампы продолжают гореть. Должно быть, перегорела, и все. Однако лампа погасла как-то странно: обычно пе-; регоревшие лампы сначала ярко вспыхивают, затем гаснут. Эта же просто тихо потухла.
Один из часовых, ходивших по южной стене, тоже заметил неполадку и пошел выяснить, в чем дело, Ворманн хотел было окликнуть его и приказать-позвать с собой напарника, но передумал. Второй солдат стоял на виду возле парапета. К тому же там был тупик. Ни-' какой опасности.
Он проследил, как солдат вступил в Тень — странно глубокую тень. Примерно секунд через пятнадцать Ворманн перевел взгляд в другое место, но последовавший затем булькающий звук и удар дерева и ме-, талла о камень — звон упавшего оружия — заставил его глянуть туда, куда пошел солдат.
Подскочив от неожиданности, Ворманн почувствовал, что ладони стали липкими от пота. Рискуя вывалиться, капитан высунулся как можно дальше, пытаясь разглядеть, что же происходит, но так ничего и не увидел в густой, почти чернильной тени.
Второй часовой, напарник исчезнувшего в тени солдата, должно быть, тоже услыхал странные звуки и пошел посмотреть, что происходит. Ворманн увидел тусклую красную точку, появившуюся в тени. Когда она медленно разрослась, капитан сообразил, что там снова засветилась лампочка. И тут он увидел первого часового. Солдат лежал навзничь, раскинув руки и неловко подогнув ноги. Вместо горла зияла кровавая дыра. Мёртвые глаза, казалось, с упреком смотрели прямо на Ворманна. Больше ничего и никого там не было.
Второй часовой закричал, зовя на помощь, а Ворманн, отпрянув от окна, привалился к стене. Он не мог шевельнуться, не мог произнести ни слова. На губах выступила пена. Боже мой! Боже мой!
Собравшись с силами, Ворманн подошел к столу, сделанному для него два дня назад, и схватил карандаш. Он должен вывести отсюда своих людей — из этого чертова замка, а если нужно, то и вообще с перевала. От того, чему он сейчас стал свидетелем, защиты не было. И на сей раз он не станет обращаться в Плоешти, шифровка пойдет прямо в Ставку.
Но как сообщить о подобном? Он смотрел на кресты, которые теперь казались чистой воды издевательством, и тщетно искал нужные слова. Как объяснить Ставке серьезность происходящего, и при этом не выглядеть сумасшедшим? Как заставить их понять, что ему и его,' людям необходимо убраться из этого замка, что нечто жуткое угрожает им здесь, нечто, абсолютно недосягаемое для немецкой военной мощи.
Он стал сочинять донесение, судорожно зачеркивая фразу, снова писал. Он никогда добровольно не оставлял позиций, но еще одна ночь в этом проклятом месте вызовет катастрофу. Уже сейчас люди практически вышли из-под контроля. С таким уровнем смертности, если они здесь пробудут еще некоторое время, он окажется командиром без подчиненных.
Командиром... Губы Ворманна растянулись в сардонической улыбке. Он больше не был командиром, в замке. Нечто темное и ужасное захватило власть.
Глава 7
Дарданеллы
Понедельник,
28 апреля 02 час. 44 мин.
Они находились посередине пролива, когда он почувствовал, что лодочник что-то затевает.Путешествие было нелегким. Рыжеволосый пересек Гибралтар и в Марбелле нанял тридцатифутовую моторную лодку. Оснащенная двумя мощными двигателями лодка имела низкую посадку, а ее владелец
явно не походил на капитана прогулочной яхты. Рыжий легко узнал в нем контрабандиста.Владелец долго торговался, пока не узнал, что ему заплатят в золотых долларах: половину сразу, а остальное — по прибытии к северному побережью Мраморного моря. Чтобы переплыть Средиземное море, владелец потребовал команду, однако рыжий заявил, что сам вполне в состоянии заменить команду.
Они плыли уже шесть суток, сменяя друг друга у руля каждые восемь часов. Лодка спокойно шла на скорости в двадцать узлов, останавливаясь только в маленьких бухтах, где владельца лодки хорошо знали, лишь для заправки горючим. За все платил рыжий.
И вот теперь, когда лодка замедлила ход, рыжий встрепенулся. Сейчас Карлос спустится вниз и попытается его убить. Он давно ждет подходящего случая, еще с момента отплытия из Марбеллы. Сейчас их путешествие подходило к концу, и у Карлоса оставалась всего одна ночь, чтобы завладеть поясом с деньгами. Рыжий знал об этом. Карлос то и дело, будто случайно, терся о него, проверяя, на месте ли пояс. Карло-су было известно, что в поясе золото, и, судя по толщине, много золота. Заинтересовал его недлинный футляр, с которым пассажир никогда не расставался.
Жаль. Все шесть дней Карлос был хорошим товарищем. К тому же великолепный моряк. Правда, пил многовато, а еще больше ел и, похоже, никогда не мылся. Рыжий пожал плечами. В свое время он сам прилично вонял. Намного сильней.
Дверь приоткрылась, впустив струю холодного воздуха, на мгновение в дверном проеме возникла фигура Карлоса, и дверь закрылась. Очень плохо, подумал рыжеволосый, услышав звук извлекаемого из ножен оружия. Приятное путешествие заканчивалось печально. Карлос умело провел их мимо Сардинии, по чистым синим водам между северным концом Туниса и Сицилией, затем севернее Крита вверх к Эгейскому морю. Сейчас они шли по Дарданеллам, узкому проливу, соединяющему Эгейское море с Мраморным.
Очень плохо.
Он увидел клинок, направленный ему в грудь, и мгновенно перехватил его левой рукой. Правой он блокировал другую руку Карлоса.
— Почему, Карлос?
— Отдай золото! —Слова прозвучали как удар бича.
— Я мог бы дать тебе больше, если бы ты попросил. Зачем же убивать меня?
Карлос, оценив силу державших его рук, решил изменить тактику.
— Я только хотел срезать пояс. Я не собирался убивать тебя.
— Пояс у меня на талии, а нож нацелен в грудь.
— Здесь темно.
— Не, так уж и темно. Впрочем, ладное.— Он ослабил хватку. — Сколько ты хочешь?
Почувствовав, что рука свободна, Карлос мгновенно нанес удар, прорычав:
—Все!
Но рыжий снова легко перехватил его руку.
— Мне очень жаль, что ты это сделал, Карлос.
Спокойно, с невероятной легкостью, рыжий согнул руку Карлоса так, что острие уперлось тому в грудь. Рука с хрустом сломалась, сухожилия разорвались. Карлос вскрикнул от боли и страха. Теперь острие ножа было нацелено прямо ему в сердце.
— Не надо! Пожалуйста... Не-ет!
— Я дал тебе шанс, Карлос. — Низкий голос прозвучал совершенно бесстрастно. — Но ты его упустил.
Голос Карлоса сорвался на крик, мгновенно смолкший, когда лезвие вошло в сердце. Тело напряглось и тут же обмякло, рухнув на пол.Некоторое время рыжий прислушивался к голосу совести. Ведь он давно никого не убивал — но совесть молчала. И вообще никаких чувств он не испытывал. Карлос, этот хладнокровный убийца, получил по заслугам. В рыжем жило единственное желание — поскорей попасть в. Румынию.
Он встал и, прихватив футляр, поднялся на палубу. Сел за руль и запустил двигатели на полную мощность. Дарданеллы. Он уже проходил их прежде, но ни разу во время войны и никогда на полной скорости в темноте. Сейчас лодка была как раз в самом узком месте пролива, где ширина едва достигала мили. Впрочем, даже в самом широком месте этот пролив имел не более четырех миль. Рыжеволосый продвигался вперед в полной темноте, без бортовых огней, полагаясь лишь на интуицию и сверяясь с компасом.
Неизвестно, на что он может напороться в этих водах. По радио сообщили, что Греция сдалась на милость победителя. Может, прав-да, а может, нет. Сейчас в Дарданеллах он может встретить немцев, англичан, русских, а ему сталкиваться с ними никак нельзя. Поскольку выехал он неожиданно и никаких документов, дающих право на пребывание здесь, у него нет. К тому же время работает против него и приходится выжимать из двигателей все, на что они способны.
Только бы добраться до Мраморного моря, а там уж на Морском просторе он помчится со всей возможной скоростью, пока хватит горючего. Когда же горючее иссякнет, пойдет к Черному морю по суше. Это займет много времени, которого и так в обрез, но, выбора нет... Даже будь у него в достатке горючее, он не рискнул бы идти через Босфор — там сейчас русских как тараканов.
Он попытался выжать из двигателей еще пару узлов. Бесполезно.И тут он пожалел, что не умеет летать.
Глава 8
Бухарест, Румыния
Понедельник, 28 апреля
09 час. 50 мин.
Магда привычно держала мандолину, которая вибрировала в руках, пальцы девушки быстро и легко бегали по струнам. Глаза были устремлены на листок бумаги с написанными от руки нотами — одна из красивейших цыганских мелодий из когда-либо записанных ею.
Девушка сидела внутри расписной цыганской кибитки, очень тесной и к тому же забитой развешанными по стенам палочками с экзотическими растениями и специями, цветастыми подушками, разбросанными по углам, лампами и гирляндами чеснока, свисавшими с низкого потолка. Она сидела нога на ногу, чтобы было удобней держать инструмент, но серая шерстяная юбка была такой длинной, что едва виднелись лодыжки. Мешковатая серая кофта с застежками спереди полностью скрывала простую белую блузку, роскошные каштановые волосы были убраны под старую косынку. Но даже блеклость наряда не могла скрыть яркий блеск ее глаз и нежный цвет лица.
Магда полностью погрузилась в мир музыки, уносивший ее прочь из реальности, которая с каждым днем становилась все более враждебной'. Им здесь не было места, тем, кто ненавидел евреев. Они отняли у отца работу в университете, вынудили уехать из родного дома, где они с отцом прожили много лет, лишили престола ее короля — не то чтобы она очень уж любила короля Кароля, однако он был законным монархом — и посадили вместо него генерала Антонеску с Железной Гвардией. Но они не могли отнять у нее ее музыки.
— Правильно? — спросила она, когда замер последний аккорд и в кибитке воцарилась тишина.
Старая женщина, сидевшая в углу возле крошечного круглого дубового столика, улыбнулась, отчего вокруг ее черных цыганских глаз собрались морщинки.
— Почти. Только в середине должно звучать так.
Старуха положила на стол тщательно перетасованную колоду потрепанных карт и взяла инструмент, напоминавший волынку. Она поднесла трубки к губам и принялась дуть, став при этом похожей на сморщенного Пана. Магдахтала подыгрывать и вскоре поняла, что действительно ее запись не совсем верна, и тут же внесла исправления.
— Теперь, пожалуй, все. — Девушка не без удовольствия собрала листки в аккуратную стопку. — Большое тебе спасибо, Йозефа.
Женщина протянула руку.
— Дай-ка взглянуть.
Магда передала ей листок и с любопытством наблюдала, как глаза цыганки перебегают со строчки на строчку. Йозефа считалась пхури дай — мудрой женщиной своего табора. Папа часто рассказывал, какой сногсшибательной красавицей была она в юности. Теперь ее обветренная кожа высохла и сморщилась, волосы, некогда черные как вороново крыло, стали серебряными, тело оплыло. Однако голова по-прежнему оставалась ясной.
— Значит, это и есть моя песня? — Йозефа не знала нот.
— Да. Теперь она навсегда сохранится. Старая цыганка вернула записи.
— Но я-то не буду играть ее так всегда. Сейчас мне нравится, а через месяц надоест, и я что-нибудь изменю. За многие годы я уже не раз ее меняла.
Убирая ноты в папку, Магда согласно кивнула. Еще до того, как начать собирать цыганские мелодии, она прекрасно понимала, что в основном — это сплошная импровизация. Да и как могло быть иначе, если сама цыганская жизнь — сплошная импровизация, когда единственный дом — кибитка, постоянные переезды, и ничто не держит на месте. К тому же нет письменности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49