конферансье объявил дрессированных тигров, и несколько последующих минут свирепые полосатые хищники прыгали с тумбы на тумбу через пылающее огнём кольцо.
– Любопытная деталь, – подал голос Жулио. – Угадайте, кто теперь больше всех доволен новым порядком?
– Интересно, кто же? – отозвался Пупс.
–Дрессировщики. И вообще, коротышки, работающие с животными в цирке или зоопарке.
– Да, да, кажется, я вас понимаю.
– Понимаете? Теперь и вы сами можете с большим успехом выдрессировать вашу кошку или собаку.
– Но только при условии, что животное будет питаться нашими обогащенными продуктами, – уточнил Пупс. – У меня в доме, например, живёт кошка, которая питается исключительно мышами.
– Но она может пить воду, которую для неё набирают из-под крана, а большего и не требуется. Вообразите, за час до нашей встречи я с лёгкостью выучил своего попугая произносить текст нашего нового и, должен признать, великолепного гимна!
– Текст нового гимна? Попугаю?.. – Пупс скептически поморщился.
Жулио этого не заметил и в порыве вдохновения протрещал, подражая своей учёной птице, Гимн подлунных коротышек, восхваляющий силу, мудрость, скромность и имя Великого Правителя.
В предвкушении одобрительной реакции Жулио поднял глаза, да так и застыл с открытым ртом: на лице его сиятельства не было привычной благодушной улыбки, брови его были насуплены. Рассердить его сиятельство здесь, в этом кропотливо воссозданном оазисе беззаботности и душевного отдохновения, было делом немыслимым, и последствия столь нелепого промаха могли быть для виновника ужасными.
Жулио всё понял и сделался белым как бумага.
Он умоляюще посмотрел на Спрутса, надеясь обнаружить в нем поддержку, но встретил в его взгляде только отстранённую враждебность. Мало того, улучив момент, Спрутс быстрым, выразительным жестом полоснул пальцем себе по горлу.
Бедняга пошатнулся, на его лице отразилась такая гамма мучительных переживаний, что Пупс не выдержал и расхохотался.
Отсмеявшись и вытерев глаза, он дружески похлопал Жулио по плечу:
– Господин Жулио, вы мне чрезвычайно симпатичны и будьте впредь осмотрительнее. Ведь только что я мог сгоряча сделать что-нибудь совершенно непоправимое, после чего бы непременно раскаялся. Ваш идиотский промах едва не поставил меня в трудное положение.
Прощённый и счастливый, Жулио с грохотом отодвинул стул, упал на колени и стал покрывать поцелуями руку его сиятельства.
– Ну, полно, полно. Забыли. Ау! Господин Жулио! Я сказал – забыли.
Натянуто улыбаясь, Спрутс под столом изо всех сил пнул своего секретаря, на ощупь схватил его за шиворот и оттащил от сиятельной руки.
В кабинет заглянул официант и осведомился, не желают ли господа ещё чего-нибудь заказать. Пупс распорядился принести разных кушаний, а также пузырёк валерьянки «для господина со слабыми нервами».
Вместе с заказом в кабинете появился хозяин ресторана.
– А, господин Красавчик! – приветствовал его Пупс. – Рад вас видеть, присаживайтесь к нам.
– Пожалуй, я не смогу, господин Пупс, дел позарез…
– Ну вот, как всегда, ни у кого для меня нет времени, – обиделся его сиятельство. – Впору запереться у себя дома и никуда не ходить.
– В другой раз обещаю иметь с вами брудершафт, господин Пупс. А сейчас не расстраивайтесь: вот-вот будет ваш любимый аттракцион; я нанял вчера одного смышлёного коротышку – обещаю, будет посмотреть чего-то особенного.
Подобная развязность была вполне в духе Красавчика, и поскольку этот проныра отлично понимал, чего желает в «Весёлом клоуне» пресыщенная душа его сиятельства, он и не думал меняться.
Этот по-своему несчастный коротышка едва ли не больше всех переживал свершившиеся перемены. С некоторых пор его любимое ремесло налётчика потеряло всякий смысл, поскольку теперь он мог легко и открыто облапошивать находящихся под действием порошка сограждан.
Время от времени, чтобы успокоить нервы, он делал шумный налёт на какой-нибудь банк и, разрезав бронированный сейф, брал оттуда какую-нибудь символическую мелочь – сотню-другую фертингов.
Но зато какое удовольствие испытывал он, кропотливо разрабатывая план операции, подолгу простаивая с секундомером за витриной расположенного напротив банка кафе или изучая хитросплетения сигнализации по выкраденной схеме и, наконец, – о радость! – отстреливаясь холостыми патронами от полицейских во время бешеной погони по ночным улицам Давилона…
Начальник полиции, разумеется, был в курсе предстоящего налёта и предупреждал своих подчиненных, чтобы они как-нибудь случайно не ранили или, чего доброго, не догнали и не арестовали любимчика его сиятельства.
После такого мероприятия Красавчик месяц ходил довольный, пока зуд снова не охватывал его и не заставлял искать новых приключений.
На лице выпившего пузырёк валерьянки Жулио появилась улыбка, и Пупс поглядывал на него с одобрением. Он очень не любил подле себя серьёзных или огорчённых чем-либо коротышек.
На сцене установили декорации, и начался аттракцион «Резиновый клоун», который радовал его сиятельство ничуть не меньше, чем в прежние времена.
Возвратившись домой в прекрасном расположении духа, Пупс увидел в прихожей чучело попугая, державшего в клюве записку следующего содержания: «Раб Вашего Сиятельства нижайше умоляет принять от него эту птицу, которая более никогда не дерзнёт произнести даже звука, способного вызвать недовольство Вашего Сиятельства».
Пупс погладил чучело по спинке и сказал:
– Хорошо, хорошо, я верю. Ты не дерзнешь. Но твой бывший хозяин… С легкостью покусившийся на основы основ… на величие нашего гимна… Чего ещё от него ожидать? Это вопрос… Простить – не значит забыть.
Уже после того, как его сиятельство забрался в кровать, позвонил сыщик Бигль, ныне занимавший должность Тайного министра. В его подчинении находились все полицейские управления и все особо секретные агенты подлунного мира.
– Простите, что беспокою вас в столь поздний час, господин Пупс.
– Все в порядке, Бигль, говорите, я вас слушаю.
– Минуту назад получено интересное сообщение: агент Тихоня, который, как вы помните…
– Да, да, я помню.
– Он сообщает об успешном внедрении.
– Отлично работаете, Бигль. Эти трое мерзавцев – опаснейшие преступники; необходимо знать всё, что у них на уме.
– Но это, как говорится, хорошая новость.
– Ладно, выкладывайте плохую.
– Он утверждает…
– Ну, говорите!
– Он утверждает, что они знают всё.
– Что?!
– Мерзавцы как-то всё пронюхали и теперь не жрут наши продукты. Берут воду прямо из лужи, а еду из леса.
– Нет, этого не может быть!
– Увы, мой повелитель, увы.
– Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай… Но что же, они намерены бежать?
– Сейчас наш агент пытается это выяснить.
– Хорошо, хорошо, надо подумать.
– Спокойной ночи, господин Пупс… ваше сиятельство. Я не сомневаюсь, что вы примете единственно верное решение.
Его сиятельство положил трубку, сел на кровати и крепко задумался.
Глава третья
На сцене вновь появляются столь зловещие фигуры, что г-н Пупс в сравнении с ними кажется нам просто милашкой
На северо-восточной, самой дальней оконечности полуострова Клушка, в лесной болотистой местности, кишащей комарами и гнусом, располагался посёлок так называемых «ссыльных доброхотов» – коротышек, имевших преступное прошлое, но под действием порошка раскаявшихся и добровольно явившихся в полицию.
Ссыльные жили в бревенчатых избушках и работали на заготовке клюквы, которая произрастала здесь круглый год. Поселенец был обязан каждый день собрать и сдать ведро клюквы. А если кто-то не выполнял норму, то долг его накапливался, и в конце недели за него рассчитывались остальные.
Бежать отсюда было некуда, потому что с трех сторон полуостров окружала вода, а путь в глубь материка преграждали непроходимые болота.
По воскресеньям в поселок прилетал грузовой вертолет. Он забирал большой металлический контейнер с клюквой, а взамен оставлял продукты питания и ширпотреб. Посадочная площадка находилась на единственной здесь сухой каменистой возвышенности.
Коротышкой, представлявшим здесь власть, был старший надзиратель – разжалованный когда-то за нерадивость полицейский Пфигль. Он ненавидел свою работу до такой степени, что время от времени специально наедался предназначенных для поселенцев обогащенных порошком продуктов. И тогда ему всё становилось безразлично.
Самую большую и крепкую избу в посёлке занимали Жмурик, Тефтель и Ханаконда. Мощное преступное сообщество, которое они называли «семьёй», было разрушено. При них остались только два охранника да некстати подвернувшиеся Мига и Крабс, которых в последнее время буквально на каждом шагу преследовали неудачи. Теперь оба прохвоста вместе с бывшими охранниками, которых звали Хорёк и Губошлёп, были при Ханаконде чем-то вроде прислуги. Они прибирались в доме, мыли посуду и собирали норму клюквы не только за себя, но и за своих шефов. Жмурик и Тефтель в лес не ходили, но сидели целыми днями за переборкой ягод. Ханаконда ни к какой работе не прикасался. Он только смотрел в окно, слушал радиоприемник и постоянно о чём-то напряжённо думал.
Вообще-то находящийся под действием порошка коротышка не мог думать самостоятельно. Он выполнял свои обязанности согласно подробнейшим служебным инструкциям и радовался жизни согласно бодрым установкам, звучащим по радио и телевидению. Но в том-то и дело, что Ханаконда уже не находился под действием гипнотического порошка. Ни он сам, ни Жмурик с Тефтелем, ни четверо работавших на них простофиль.
Оказавшись здесь, на Клушке, Ханаконда однажды могучим усилием воли заставил себя отказаться от привозимых на вертолете продуктов. По прошествии суток он полностью восстановил ясность ума и память. Он снова стал коварным, жестоким и чрезвычайно опасным для окружающих. Мысль о побеге и жестоком мщении поглотила его целиком, не оставив места ни для чего другого. Время от времени он скрипел зубами и шипел, как змея.
Конечно, он не мог действовать без сообщников, а потому вернул ясность мысли находившимся рядом Миге, Крабсу, Хорьку и Губошлёпу. Семеро понимавших что к чему коротышек уже представляли собой значительную силу, а под руководством умного и жестокого главаря, вырвавшись на свободу, они могли наделать неисчислимых бед.
Для того чтобы постоянно находиться в форме и быть готовыми к решительным действиям, бандитам приходилось пить болотную воду, а питаться исключительно грибами, клюквой и дикорастущим чесноком. Из-за этого у них постоянно болели животы, всё валилось из рук, а любая мелочь вызывала приступ раздражения. То и дело они дрались между собой, оставляя друг другу на физиономиях синяки и ссадины.
Свой паёк, состоящий из разнообразных, вкусных, но щедро сдобренных порошком продуктов, они выбрасывали в специально вырытую за домом и прикрытую ветками глубокую яму.
– Погода портится, – хрипло произнес Ханаконда, барабаня пальцами по мутному стеклу небольшого окошка. – Где до сих носит этих идиотов…
Тефтель и Жмурик сидели на табуретках и, как обычно, не спеша перебирали ягоды, бросая листики и мусор прямо на пол. На плите кипела кастрюля с грибами, от одного запаха которых всех давно воротило.
– Сегодня утром Губошлёп опять залезал в яму, – доложил Жмурик. – Слопал две банки консервов и булку с маком, хе-хе.
– С-скотина, – прошептал Ханаконда. – Имейте в виду, господа сообщники, не будет дисциплины – не будет побега. Другой жизни вам не видать, передохнете все здесь, на болоте.
– А уже есть какие-нибудь соображения насчёт побега, а, шеф? – поинтересовался Тефтель.
– Соображения? Так я вам и сказал, чтобы вы завтра же всем растрепали. Сегодня Губошлёп залез в яму, а завтра кто-нибудь ещё нажрётся порошка и побежит докладывать о побеге старшему надзирателю.
– Обижаете, начальник, – возразил Тефтель. – Гадом буду, если побегу к надзирателю. А может, всё-таки махнём через пролив? Пилы и топоры у нас есть – доберемся до берега и сколотим плот. Дождемся попутного ветра, поднимем парус – и мы уже на том берегу!
– Ты – дурак. Ещё ни одно судно не смогло преодолеть течение в проливе. Плот унесёт в Северный океан и затрёт во льдах. Не мешайте мне думать.
Ханаконда снова забарабанил по окну и заскрипел зубами.
На пороге послышался топот сапог, и в дом вошли Хорёк, Губошлёп, Мига и Крабс. Рожи у них были красные и распухшие от укусов комаров. В руках они держали вёдра с клюквой, наполненные не более чем на две трети.
– Почему раньше времени? – произнёс, не оборачиваясь, Ханаконда.
– Погода портится, шеф, – объяснил Хорёк. – Поднялся ветер, дождь вот-вот хлынет. Завтра встанем пораньше и наверстаем.
– Если не сделаете план, накажу всех четверых.
– Сделаем, шеф, всё будет в порядке.
«Как бы этот ветер не испортил все дело, – проворчал про себя Ханаконда. – Если завтра погода будет нелётная, придется отложить затею до следующего рейса…»
– Губошлёп, – позвал он щуплого и лопоухого коротышку. – Подойди ко мне.
Тот встал перед шефом, глядя на него счастливыми, бессмысленными глазами-пуговицами.
– Зачем ты лазил в яму, Губошлёп? Ты ведь знал, что этого нельзя делать.
– Знал, шеф, конечно знал. Да уж только очень болел живот от этой нашей еды. Будто выпил ведро бензина, а после какая-то сволочь просунула туда руку с горящей спичкой…
Приступ боли обжёг внутренности Ханаконды, он стиснул зубы и прикрыл глаза. Такие приступы случались последнее время с ним довольно часто. Он проглотил горсть таблеток и произнес сдавленно:
– Теперь всё в порядке?
– Да, шеф, чувствую себя хорошо.
– И что же ты теперь собираешься делать?
– Вот думаю сходить к старшему надзирателю и донести, что мы тут собираемся сбежать и на воле сколотить банду, – простодушно отвечал Губошлёп.
Тефтель выронил на пол ковшик, из которого пил воду.
– Что-что? – удивленно вскинул брови Ханаконда. – Как ты говоришь – «донести старшему надзирателю»?
– Именно так, шеф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57