Он глядел на почерневши
е, осунувшиеся лица красноармейцев, и его поразило сходство с теми, котор
ых они сменили. Теперь и его бойцы ходили, как те, устало, вразвалочку, шине
ли на них испачканы землей и гарью. «Вот и мы стали чернорабочими войны»,
Ц подумал Ромашкин, и его охватила грусть оттого, что война совсем не так
ая, какой он представлял ее. «Откуда же правду о войне знала та женщина в в
оенкомате? Откуда знали другие, они ведь никогда не видели фронта? И почем
у я не знал всего этого?»
Когда начало смеркаться, за Ромашкиным прибежал связной.
Ц Командир роты вызывает.
На НП Василий встретился с тремя сержантами Ц это были новые командиры
взводов. Кроме Ромашкина, ни один взводный не уцелел.
Ц Хватит мне к вам бегать, Ц беззлобно сказал ротный, и Ромашкин понял: в
трудные минуты Куржаков бывал в каждом взводе. Ц Решил вызвать вас. Доло
жите о потерях.
Докладывали по очереди Ц по номерам взводов.
Ц Восемь убитых, четверо раненых, Ц сообщил Ромашкин.
Ц Раненых обычно бывает в два раза больше, а у тебя наоборот, Ц сказал Ку
ржаков.
Ц В землянке сразу шестерых одним снарядом, Ц стал оправдываться Васи
лий.
Ц А ты куда смотрел? Людей на время артобстрела надо рассредоточить по л
исьим норам, пусть сидят. Будет прямое попадание Ц убьет одного, а не как
у тебя Ц сразу целое отделение.
Куржаков решил не ругать лейтенант в присутствии сержантов, но все же на
ставлял:
Ц Или вот еще у некоторых с бутылками не получилось. Бросают, понимаешь,
а танки не горят. Надо на моторную часть кидать. В башню или на гусеницы Ц
бесполезно.
В землянку, согнувшись, влез комбат Журавлев:
Ц О, все начальство в сборе! Вовремя я пришел. Ну как, отцы-командиры? Живы
х накормили? Мертвые похоронены?
Ц Кормим и считаем живых. Мертвым спешить некуда, Ц ответил Куржаков.
Ц Сколько людей осталось?
Ц Полроты наберется.
Ц Сколько танков подбили?
Ц Два.
Ц У тебя же семь на участке роты стоит.
Ц Пять артиллеристы сожгли. Моих два.
Ц Считай все.
Ц Что же получится, я семь и артиллеристы семь укажут Ц в донесении четы
рнадцать будет. Кому это надо?
Ц Ты давай не мудри, Ц холодно сказал Журавлев, Ц уничтожено семь Ц та
к и докладывай.
Ц Моих два, Ц упрямо сказал Куржаков, и ноздри его побелели.
Ц Ну ладно, математик, Ц сердито сказал капитан. Ц Получи вот карты. Сег
одня прислали. Начштаба в третью роту понес, а я для вас прихватил. Ц Жура
влев, шелестя картами, стал подбирать листы, проверяя маркировку.
Ц А эти зачем? Ц спросил Куржаков, показывая два листа с окраинами Моск
вы.
Журавлев понял скрытый смысл вопроса, ответил:
Ц На всякий случай.
Ц Для меня такого случая не будет, Ц сказал Куржаков. Ц И взводным моим
эти листы на давайте. Я пристрелю каждого, кто попятится.
Он протянул комбату листы. Журавлев какой-то миг молча смотрел на Куржак
ова, но листы все же взял.
Ромашкин возвращался в свою траншею и думал о Куржакове: «Что за странны
й человек? В бою улыбается, когда затишье Ц на людей рычит. Даже комбату р
езко отвечал…»
Ромашкин шел по хрустящему снегу, видел редкие ракеты над передним краем
и цепочки трассирующих пуль. Он думал о том, что получил боевое крещение и
теперь дела пойдут лучше, он стал настоящим фронтовиком. Вдруг одна из це
почек полетела прямо в него. Ромашкин не успел лечь, и огненная струя удар
ила в грудь. Падая, он ощутил, будто оса впилась и грызет, жалит уже где-то в
нутри, подбираясь к самому сердцу.
«Как же так? Почему в меня?» Ц удивился Ромашкин. А оса жалила так больно, ч
то померк свет в глазах.
Во взводе подумали Ц лейтенант засиделся у ротного. Куржаков считал, чт
о Ромашкин давно отсыпается в своей землянке. А телефон взводному команд
иру не полагался.
Всю ночь пролежал на снегу Ромашкин, истек кровью, закоченел. Наткнулись
на него только на рассвете, оттащили к воронке. Там не зарытыми еще лежали
бойцы, расплющенные прямым попаданием в блиндаж. Совсем недавно на них с
содроганием смотрел сам Ромашкин.
Куржаков пришел взглянуть на последнего взводного своей роты. Да, он пос
тоянно ругал Ромашкина и высказывал свою неприязнь, но в душе считал его
наиболее способным из своих командиров и теперь искренно опечалился ег
о смертью. Тем более что кое-чему уже научил лейтенанта Ромашкина, дальше
с ним воевать было бы легче.
Куржаков расстегнул нагрудный карман Ромашкина, чтобы взять документы,
и уловил слабое веяние живого тепла. Ротный поискал пульс, не нашел и прил
ожил ухо к груди лейтенанта.
Ц Куда же вы его волокете? Ц гневно спросил Куржаков оторопевших красн
оармейцев. Ц Живой ваш командир! Несите в санчасть. Эх вы, братья-славяне!

Ц Так задубел он весь, Ц виновато сказал Оплеткин.
Ц Ты сам задубел, в могилу живого тянешь! Несите бегом, может, и выживет.

* * *

Ромашкин открыл глаза и увидел пожилую женщину в белой косынке.
Ц Ну вот мы и очнулись, Ц сказала она.
Василий удивился Ц откуда женщина его знает? Кажется, это он?, когда-то на
звала его верблюжонком. Но как она сюда попала? А вернее, как он попал к ней?
Василий спросил:
Ц Это вы плакали в военкомате? Она кивнула.
Ц Я, милый, я. Все бабы плачут в военкомате: кто живого провожает, кто похор
онную получил.
Ц Нет, я про двадцать второе июня.
Ц Правильно, Ц согласилась женщина, Ц и в тот день я плакала.
Ромашкин понял Ц она соглашается потому, что он больной, нет, не больной,
а раненый. Он вспомнил: однажды болел отец, и мама всему, что бы он ни говори
л, поддакивала, со всем соглашалась. Тяжелобольным не возражают, им нельз
я волноваться. Значит, я тяжелый.
Ц Он еще бредит, Ц сказал грубый голос рядом. Василий посмотрел Ц на кр
овати сидел человек в нижнем белье.
Ц Нет, не бредит, Ц удивился тот, Ц на меня смотрит.
Ц Где я? Ц спросил Ромашкин женщину.
Ц В госпитале, милый, в госпитале.
Ц А в какой городе?
Ц В поселке Индюшкино.
Ромашкин улыбнулся.
Ц Смешное название.
Ц Смешное, милый. Ты больше не говори. Нельзя тебе.
Ц А почему? Куда я ранен? Ц И вдруг вспомнил, как огненная оса впилась в г
рудь. Она тут же заворочалась, стала жалить внутри. Ромашкина забил сухой,
разрывающий грудь кашель. Ц Осу выньте, осу! Ц застонал он.
Ц Опять завел про осу, Ц сказал сосед нянечке. Ц Опять он поплыл, Мария
Никифоровна.
Ц Это ничего, Ц ответила нянечка, поправляя подушку. Ц Уж коли в себя пр
иходил, значит, на поправку идет.
Ромашкин лежал в полевом госпитале километрах в двадцати от передовой. З
десь были самые разные раненые такие, кого не было смысла увозить в тыл Ц
ранения легкие, несколько недель Ц и человек пойдет в строй; и такие, кого
сразу нельзя эвакуировать, они назывались нетранспортабельными. Их выв
одили из тяжелого состояния и уж потом отправляли дальше. Ромашкин был «
тяжелым» не по ранению, а из-за простуды и большой потери крови.
Вскоре ему стало лучше. Теперь он уже не проваливался в темную мягкую про
пасть, все время был в сознании. Только мучил раздирающий все в груди каше
ль. От этого кашля и сотрясения рана горела и кровоточила.
Пожилой военврач со шпалой на петлице, видневшейся из-под белого халата,
весело говорил:
Ц Просто удивительно!.. В мирное время человек с таким букетом Ц сквозно
е ранение в грудь плюс крупозное воспаление легких Ц поправлялся, как м
инимум, месяц. А теперь неделя Ц и уже молодец.
Ц Еще через неделю и на танцы пойдет, Ц улыбаясь, сказала Мария Никифор
овна, нянечка офицерской палаты.
Когда военврач ушел, раненые занялись разговорами. Василий знал только т
ех, кто лежал поблизости. Слева Ц капитан Городецкий, командир батареи, к
репкий, рослый. У него и голос артиллерийский Ц громкий, зычный. Справа Ц
чистенький, красивый батальонный комиссар Линтварев, тщательно выбрит
ый, чернобровый, с волнистой темной шевелюрой. Ромашкину было приятно, чт
о такой красивый, серьезный и, видно, очень умный комиссар лежит рядом. Ком
иссар нравился и своей учтивостью. Он всем говорил «вы», «извините», «пож
алуйста», «благодарю вас».
Капитан Городецкий был груб, оглушал Ромашкина своим пушечным голосом, л
юбил шутить, но шутки его не вызывали смеха. Когда Ромашкина сотрясал каш
ель, комбат вроде бы ворчал:
Ц Ты это брось, не прикидывайся, все равно на передовую отправят. Ц И бер
ежно приподнимал Василия вместе с подушкой, помогая преодолеть приступ.
Ц Кашляй не кашляй, загремишь в полк, только ветер позади завиваться буд
ет.
Рядом с артиллеристом лежал приземистый, широкоплечий танкист, старший
лейтенант Демин. Белобрысый, белобровый, даже зимой с розовым, будто обго
ревшим на солнце, лицом, Демин был неразговорчив, целыми днями читал газе
ты и книги.
Других обитателей палаты Василий пока не знал. Некоторые из них, мотая св
ои тела на костылях, проходили мимо, но никто с Ромашкиным не разговарива
л.
Госпиталь размещался в здании школы, командирская палата была большой, в
ней поместилось пятнадцать кроватей. Дверь из палаты выходила в зал. Там,
как в казарме, длинными рядами стояли койки, на них лежали красноармейцы
в исподних пожелтевших рубашках.
В командирской палате пахло лекарствами, засыхающей кровью, из общего за
ла тянуло таким же запахом, но еще более густым, с ощутимой примесью гниющ
их ран и стираных портянок.
Ромашкин со своей койки видел в зале небольшую сцену. На покоробившемся,
облупленном по краям холсте, висевшем на сцене, был нарисован сельский п
ейзаж Ц березы, поля, деревушка на взгорке. «В точности моя школа, Ц дума
л Василий, Ц по одному проекту, наверное, построены. На такой же сцене мы п
олучали аттестаты Ц Зина, Шурик, Ася, Витька. Где-то они сейчас? Надо напис
ать Зине».
Размолвка, которая у них произошла, казалась теперь пустяковой. Василий
помнил, как сказал Зине, что собирается поступать в авиационное училище,
и как обидно она ответила: «Хочешь жить всю жизнь по командам ать-два?» Ка
к далеко отодвинулось все это! Василий не мог вспомнить адрес Зины, улицу
знал Ц Осоавиахимовекая, а номер дома забыл. «Ну ничего, можно через маму
узнать». Домой Ромашкин написал сразу, как только смог держать карандаш.
«В следующем письме попрошу у мамы адрес и напишу Зине. Скорей был пришел
ответ, как там воюет папа. Не ранен ли?» Ромашкин вспомнил солдат, которых
сменил его взвод, вспомнил своих бойцов, какими они стали за один день боя
. «Неужели и папа такой?» Ромашкин не мог представить его таким, отец всегд
а ходил в наглаженном костюме, при галстуке Ц этакий интеллигентный, ка
к мама называла в шутку, «руководящий товарищ из горисполкома».
Вечером в общем зале установили киноаппарат, повесили экран и приготови
лись крутить кино. Зрители лежали на своих кроватях. Ходячие командиры п
ришли со своими табуретками.
Когда готовились к сеансу, Ромашкин спал. Городецкий и Линтварев доигрыв
али партию в шахматы.
Ц Давай думай быстрее, я добью тебя, пока журнал прокрутят, Ц басил комб
ат.
Ц Пожалуйста, Ц соглашался комиссар, Ц только не вышла бы у вас осечка.

Запустили киножурнал, а Ромашкин все еще не проснулся, ему приснился стр
анный сон Ц будто стоит он на Красной площади, дирижер в белых перчатках
машет руками, а перед ним отчаянно дерутся Куржаков и тот психованный не
мец-летчик, которого поймал Ромашкин. Немец и Куржаков колотят друг друг
а руками, зажатыми в них пистолетами, ножами, выхватывают из-под ног брусч
атку и бьют по голове этими камнями. А музыка все играет, и дирижер машет р
уками в белых перчатках. Василий проснулся. В комнате звучал парадный ма
рш, а перед глазами была Красная площадь с войсками. Он не сразу понял, что
показывают кинохронику Ц парад 7 ноября. Наконец сообразил, что происхо
дит, и с любопытством стал всматриваться. «Может быть, покажут и меня? Крут
ились и возле нас операторы». На экране стояли войска, снятые откуда-то св
ерху, потом показали крупно суровые лица участников парада, их шапки и пл
ечи были занесены снегом. Но себя Ромашкин не увидел.
Ц Я там был! Ц все же воскликнул Василий.
Ц Где? Ц спросил комбат.
Ц На параде.
Ц Молодец. Одобряем и будем ходатайствовать.
Ц О чем? Ц не понял Василий.
Ц Об отправке на передовую.
Ромашкин с досадой махнул рукой, Городецкий болтал все об одном: на перед
овую, на передовую… А на экране Сталин уже говорил речь. Он был виден по по
яс, крупный, во весь экран, в фуражке и шинели, говорил спокойно и веско.
Ц Тогда же снег падал! Ц вспомнил и сказал изумленно Ромашкин. Ц Почем
у его нет на экране? И пар изо рта не идет у Сталина, а стоял мороз.
Сталин говорил долго, речь передавали полностью, поэтому и Линтварев, и Г
ородецкий, оставив шахматы, могли убедиться Ц Ромашкин говорит правду.

Ц Видите, все войска в снегу, видите? Да у меня на шапке был целый сугроб. А
мимо Сталина ни одна Х снежинка не пролетает. И пара нет. На морозе пар об
язательно должен быть.
Линтварев резко поднялся:
Ц Вы, товарищ лейтенант, говори, да не заговаривайтесь. Зачем вы пытаетес
ь породить какие-то сомнения насчет товарища Сталина? Вы, товарищ капита
н, слыхали его слова?
Комбат подошел к Василию, склонился над ним, глухо сказал:
Ц Ничего я не слышал. Бредит парень, а ты, комиссар, политику ему пришивае
шь. Лежит, лейтенант, лежи спокойно. Сейчас я тебе водички подам.
Ромашкина стал бить кашель, он застонал от боли, но сознание было ясное.
Ц Нет, я все помню… Я же там был… Кых-кых.
Комбат моргал ему глазами: молчи, мол, не будь дураком. И Ромашкин понял.
Когда Линтварев куда-то вышел, Городецкий сказал:
Ц Ты поосторожнее с такими словами. Не то отправят тебя куда-нибудь пода
льше и в противоположную сторону от передовой.
Ц Почему вы всегда о передовой говорите как-то странно?
Городецкий улыбнулся, обнажив прокуренные желтые зубы, и стал рассказыв
ать:
Ц С этим делом так было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11