- В мое отсутствие,- сказал Чингиз-хан,- над всем войском будет
начальствовать осторожный Бугурджинойон. Передовые отряды поведет
стремительный в набегах Джебэнойон и опытный в засадах Субудай. Не смейте
на полях топтать хлеб, иначе коням нечем будет кормиться. Мы встретим шаха
Мухаммеда на равнине между Бухарой и Самаркандом. Мы нападем на него с трех
сторон. Уничтожив главное войско Хорезм-шаха, я стану повелителем всех
мусульманских стран.
Выпив кумысу и сделав затем возлияние духу - покровителю воинов Сульдэ,
обитающему в белом знамени, Чингиз-хан сел на коня, и войско двинулось в
поход. Одни отряды пошли вдоль реки Сейхуна вверх по течению, другие вниз,
а Чингиз-хан по караванным тропам углубился в пески Кзыл-Кумов.
Днем февральское солнце ослепительно сияло и пригревало, ночью лужи
замерзали и твердела вьющаяся по глинистым такырам узкая тропа. Войско
двигалось бесшумно, не было слышно ржания коней, звона оружия, никто не
решался запеть песню. Отряды держались близко друг к другу. Остановки
делались короткие, и воины засыпали на земле окбло передних копыт коней.
Ночью впереди рыскали разведчики с пылающими факелами. Они взбирались на
холмы, подавая огнями сигналы, чтобы отряды не сбились с дороги и не
перемешались. Рассказывали, что среди враждебных мусульманских войск
выделяются туркменские всадники на быстрых длинноногих конях. Они вылетают
барсами из-за холмов, врезаются в ряды, производят смятение и так же быстро
исчезают, волоча на арканах пленных.
Сперва монголы предполагали, что их войско двинулось через пустыню прямо
к Гурганджу, главной столице Хорезма. Но через два дня пути, когда мутные
воды Сейхуна остались позади, а солнце утром вставало не за спиной, а
слева, все поняли, что головы коней повернуты не на запад, а на юг, к
славным городам Самарканду и Бухаре.
Чингиз-хан ехал в середине войска на светло-рыжем иноходце с черными
крепкими ногами и черным ремнем вдоль спины. Все войско шло ускоренной
тропотой, "аяном" (или "волчьим ходом", как называют такой ход татары).
Валикий каган сидел на коне, невозмутимый и непроницаемый, держа левой
рукой ослабленные поводья; его глаза были зажмурены, открывались изредка
тонкие щелки, и нельзя было понять: дремлет ли он на ходу, думает ли свои
думы, или сквозь щелочки зорко осматривает и близкое и дальнее, все замечая
и ничего не забывая.
В этом походе Чингиз-хан не допускал никакого промедления; юрты ему не
ставили, и он спал на сложенном войлоке. Перед сном он снимал кожаный шлем
и покрывал седую голову шапкой с наушниками, подбитой черным соболем. Он
дремал, а около него неотлучно сидели четыре верных телохранителя,
загораживая кагана войлоком от ветра, дождя или снега.
Глава седьмая
В ОСАЖДЕННОЙ БУХАРЕ
В то время, когда нужна суровость, мягкость
неуместна. Мягкостью не сделаешь вряга
другом, а только увеличишь его притязания.
(Саави)
Целый день дервиш Хаджи Рахим, мальчик Туган и Курбан-Кызык бродили по
Бухаре, тщетно отыскивая себа место для ночлега. К вечеру громко стучали
запиравшиеся двери лавок, народ спешно расходился и исчезал с улиц, прячась
за высокими глухими стенами. Напрасно три путника просили приютить их на
ночь, они слышали один ответ:
- У нас уже полно гостей, ищите дальше!
Закрылись и постоялые дворы и ашханы, где хозяева спрашивали горсть
дирхемов только за право переночевать в тесноте, сидя среди толпы беженцев.
А смотрители за порядком и нравственностью, "раисы", вместе со сторожами,
вооруженными длинными палками, обходили улицы, грозя бросить в "подвал
возмездия" подозрительных людей, которые пробираются по улицам с
бесчестными целями.
Наконец в глубине узкого переулка, где у крепостной стены приютились
полуразвалившиеся хижины, Курбан-Кызык предложил взобраться на плоскую
крышу дома и там укрыться среди вороха хвороста и соломы. Он влез первый и
помог взобраться своим спутникам. Там они притаились, прижавшись друг к
другу и укрывшись широким плащом дервиша.
Ночью их пронизывал холодный ветер, осыпая скекпо пылью. Город долго еще
гудел, постепенна замирая, пока, наконец, совсем не затих. Теперь слышались
только трещотки ночных сторожей и лай перекликавшихся в разных концах
города сторожевых собак.
На другой день, когда азанчи пропели с высоты тонких минаретов призывы
к утренней молитве, трое друзей поднялись на высокую стену города, куда
спешили возбужденные, перепуганные жители.
На равнине перед восточными воротами, ка одиноком бугре выделялся
невиданный большой желтый шатер. Вокруг шатра передвигались густые массы
всадников. Отдельными отрядами они проносились по полям, огибая стены
города.
У них был непривычный для бухарцев вид: маленькие кони неслись вскачь с
быстротой взбесившихся кабанов, легко поворачивали в стороны и внезапно
останавливались, чтобы снова мчаться в новом направлении. Металлические
шлемы и железные пластинки броней блестели в лучах солнца, пробивавшегося
сквозь облака пыли. Новые отряды всадников гнали многотысячную толпу
поселян с кетменями и шестами на плечах.
- Кто эти странные люди на маленьких лошадях? - спросил Курбан-Кызык.
- Чего спрашиваешь? - сказал угрюмый воин, стукнув о землю копьем.- Разве
не видишь, что это не наши, не мусульмане. Это пришли они, яджуджи и
маджуджи, которых люди зовут "татарами". А в этом желтом шатре сидит и
посмеивается, глядя на нас, их главный хан,- да поразит его аллах!
Курбан-Кызык воскликнул:
- Ворота города закрыты! Теперь меня не выпустят! Что будут делать мои
бедные дети? Мне придется, может быть, просидеть здесь целый год!
По стене шел важный начальник - хаджиб, в стальном шлеме и серебристой
кольчуге. Курбан, сложив руки на груди, подбежал к нему и, поцеловав край
одежды, сказал:
- Великий бек-джигит Инаньч-хан, узнаешь ли ты меня? Я твой батрак,
арендатор Курбан-Кызык! Салям тебе!
- Почему же ты здесь, а не в своей сотне?
- По приказу падишаха я пришел пешком в Бухару сражаться с неверными. В
пути у меня увели мою кобылу,- да убьет аллах вора молнией! Здесь же я хожу
целых два дня, чтобы найти того сотника, который будет моим начальником. Но
никто не хочет и говорить со мной. Если никому нет дела до воина, который
пришел сложить голову за падишаха, то кто же будет драться с этими
яджуджами?
- Я рад слышать такие доблестные слова, мой КурбанКызык,- сказал
Инаньч-хан.- Я вижу - у тебя сильные руки и горб на спине от упорной работы
в поле. Ты можешь на войне стать великим богатырем. Я беру тебя в мой
отряд. Следуй за мной.
Так расстался Курбан с дервишем и его спутником Туганом.
Следуя за Инаньч-ханом, Курбан пришел на площадь, где стояли на привязи
кони, дымили костры, в котлах варился рис и доносился аромат бараньего
сала. "Здесь не только гонят людей на убой, но также их кормят",-
обрадовался Курбан.
- Ойе, чауш Ораз,- крикнул Инаньч-хан, обращаясь к высокому мрачному
туркмену с черной бородой, склонившемуся при виде своего начальника.- Вот
поступает под твое начальство смелый воин Курба-Кызык. Он хорошо работал на
пашне, будет хорошим джигитом и на войне.
- Посадить его на коня или он будет драться пешим?
- Ты дашь ему саблю, коня и все прочее, что понадобится. Аллах вам
подмога! - И Инаньч-хан ушел.
Чауш Ораз был начальником десяти всадников. Все они сидели кружком близ
костра. Один, с большой деревянной ложкой в руке, на приветствие Курбана
ответил:
- Хорошо, что ты принес такое большое копье. У меня не хватает дров для
плова.- И он взял тяжелое копье Курбана, разрубил топором на мелкие куски и
подбросил их в костер.
- Бот будет твой конь,- сказал Ораз и подвел Курбана к рослому сивому
жеребцу, привязанному в стороне от других коней.- Он очень горячий, и ты не
подходи к нему с хвоста - убьет! - а только со стороны головы, и сразу
хватай за повод. Но он к тебе привыкнет. Одно плохо - конь не держится в
строю, а летит вперед, особенно в скачке. Поэтому ты не распускай поводья,
а то в бою он тебя унесет прямо к татарам.
Курбан с опаской подошел к коню, который при его приближении прижал уши,
оскалил зубы и подкинул задом. "Аллах мне подмога",- подумал Курбан и
вернулся к костру. Ораз дал ему старую большую саблю, желтые стоптанные
верховые сапоги и пригласил принять участие в ужине. Тут Курбан
почувствовал, что он стал действительно воином-джигитом, как и другие.
К вечеру все воины дали коням вволю ячменя и насыпали его еще в
переметные сумы. То же сделал и Курбан.
- Сейчас начнется горячая работа! - сказал чауш Ораз и крикнул: - По
коням!
Все сели на коней. Курбан с трудом взобрался на своего беспокойного
жеребца и вместе с остальными тронулся в путь по узким улицам Бухары.
- Будет вылазка,- сказал соседний джигит.- Много ли нас вернется?
Около городских ворот отряд остановился. Здесь была площадь, куда стали
прибывать другие отряды, и всего набралось около пяти тысяч всадников.
Начальники отдельных отрядов подъехали к Инаньч-хану, и он сделал им
такие указания:
- Мы бросимся на желтый шатер, где сидит главный татарский каган. Рубите
всех! Пленных не брать! Мы сделаем переполох в татарском лагере, а другие
наши войска легко справятся с язычниками. Смелым аллах подмога!
Тяжелые окованные ворота раскрылись, и всадники стали выезжать из города.
Когда Курбан оказался в поле, он видел в сумерках только тени ехавших
впереди джигитов, а вдали бесчисленные огни татарского лагеря. Кони перешли
на рысь, ускоряя ход, понеслись вскачь. Сивый жеребец, которого Курбан
старался сдерживать, помчался, закусив удила, и легко стал обходить
скакавших соседей-джигитов.
Пять тысяч всадников неудержимой лавиной мчались на татарский лагерь и со
страшным ревом ворвались в ряды костров, опрокидывая людей, прыгая через
разбросанные вьюки и седла.
Татары, вскочив на коней, разлетелись во все стороны. Курбан проносился
между всадниками, с криками размахивая тяжелой старой саблей; он кого-то
ударил, кого-то сбил с ног и все хотел доскакать до желтого шатра главного
татарского хана.
Но вдруг он заметил, что весь его отряд, повернув, не стал преследовать
татар, а помчался в сторону. Его сивый конь бросился вслед за другими
всадниками, и Курбан молился аллаху только о том, чтобы вместе с конем не
свалиться в канаву.
Кони мчались долго, потом, сдерживая бег, постепенно перешли на шаг;
отряд двигался по большой дороге, ведущей от Бухары на запад.
Всадники ехали спокойно всю ночь. Утром Инаньч-хан объявил остановку.
- Мы дадим передышку коням, затем доедем до реки Джейхуна, переправимся и
двинемся на соединение с войсками Хорезм-шаха.
В это время послышались шум и отчаянные вопли,- вдали показались татары.
С ужасным воем они мчались на отдыхающий лагерь. Бухарские всадники едва
успели вскочить на коней и, потеряв мужество, бросились прочь без боя, этим
готовя себе гибель. Почти весь отряд был уничтожен татарами.
Поэт сказал: "Кто живет в страхе перед смертью, того она все равно
настигнет, хотя бы он старался взобраться от нее даже на небеса!"
Глава восьмая
БУХАРА СДАЛАСЬ БЕЗ БОЯ
Кто не защищает отважно оружием своего
водоема, у того он будет разрушен. Кто на
других не нападает - терпит унижение.
(Арабская пословица)
Когда пять тысяч воинов Инаньч-хана вместо защиты "благородной Бухары"
сменили воинскую доблесть на позор бегства, в главной мечети города
собрались знатнейшие жители из беков, имамов, ученых улемов и богатейших
купцов. Они долго совещались и решили:
- Склонившаяся голова легче сохранит свою жизнь, чем непокорная. Поэтому
пойдем на служение к Чингиз-хану.
- Люди - везде люди! Хан татарский,- говорили они,- выслушает наши
мольбы, окажет внимание седобородым и, наверное, отнесется милостиво к
покорившимся жителям древнейшего города, прославленного, как "светлая
звезда на небесах просвещения".
Надев шелковые и парчовые халаты, неся на серебряном подносе золотые
ключи от одиннадцати ворот города, беки, имамы, улемы и купцы толпой вышли
из ворот и направились к желтому шатру. К ним тотчас подъехал на коне
главный переводчик кагана. Некоторые из стариков узнали его. Раньше это был
богатый купец в Гургандже Махмуд, прозванный Ялвач, прославленный как
переводчик, потому что во время своих долгих путешествий с караванами он
изучил много иноземных языков. Знатнейший из стариков сказал:
- Древние стены нашего города так крепки и высоки, что взять их можно
только после многолетней осады и крайних усилий. Поэтому, чтобы избавить
население от кровопролития и не доставить излишних бедствий и потерь
храброму войску великого падишаха Чингиз-хана, мы предлагаем сдать наш
город без боя, если монгольский владыка даст слово, что пощадит
покорившихся.
- Подождите! - сказал переводчик. Он не торопясь поехал к желтому шатру
и, тоже не торопясь, вернулся к старикам, дрожавшим от страха.
- Слушайте, седобородые, что сказал великий каган: "Крепость и
неприступность стен равна мужеству и силе их защитников. Если вы сдаетесь
без боя, то приказываю открыть ворота и ждать".
Высокомерные знатные старики схватили себя за бороды и, покачав головой,
посмотрели друг на друга. Со смущенным сердцем они вернулись в город, не
предвидя, какие испытания теперь предстояли его жителям.
Древние стены Бухары были так высоки и прочны, что много месяцев могли бы
охранять его мирное население. Но в этот день был слышен только голос
малодушных; тех же, кто требовал борьбы, называли безумцами.
Начальник обороны и оставшиеся с ним воины прокляли имамов и знатных
стариков, отдавших неверным ключи от ворот города, и решили биться до
последнего издыхания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23