И с этими справедливыми словами Мадж крепче вцепился в бутылку.
Не только из таверны, но и из окружающих домов доносились визг, писк, испуганные и растерянные крики. Джон-Том, с трудом удерживаясь на ногах, ввалился в зал.
Мадж, утративший надежду на мгновенное исцеление, повис на плечах друга самым большим в мире меховым шарфом. Джон-Том охотно терпел его запах – как плату за молчание.
Жаль только, что выдр умолк слишком поздно! Негодование оскорбленных им зданий стремительно распространялось по порту, дома с грохотом бились друг о друга и угрожали развалиться на части.
Охваченные паникой владельцы никак не могли успокоить любимые жилища, а арендаторы даже не пытались ничего предпринять.
Над этим хаосом восстала гибкая, мускулистая фигура: лейтенант харакунской гвардии Найк был на удивление трезв.
– Чаропевец, в чем дело? Что происходит? – Он прищурил глаза. – Что случилось с вашим другом?
– Объяснять некогда! Хватайте скорее принцесс. Всех собирайте! Надо выбираться отсюда, пока не поздно!
Позади мангуста раздались вопли – бар со всеми своими бутылками, стаканами и непристойным портретом полулежащей, кардинально обритой нутрии обрушился на пол.
– Землетрясение!
На морде Хека, подбежавшего к дверному проему, где уже столпились его товарищи, отчетливо читалась тревога.
– Нет, это не землетрясение. – Одной рукой поддерживая Маджа, Джон-Том торопливо махал другой. – На судно! Всем на борт!
Как только они помогли принцессам спуститься по дергающейся, качающейся веревочной лестнице, огромный, очень злой склад поднялся на двенадцати сваях и решительно направился к центру города. Повсюду мелькали огни – не участвовавшее в ночном веселье население было бесцеремонно вытряхнуто из теплых постелей. Под звон пожарных колоколов отряд специально обученных укротителей домов выдвинулся в портовый район, к нервным офисным зданиям и истеричным пакгаузам.
Когда власти успокоят разбушевавшиеся постройки, у них появятся вопросы к тому, кто заварил кашу. Джон-Том надеялся к этому времени уйти далеко в море.
Пока Найк и его солдаты ставили парус, Джон-Том пересчитал спутников по головам, затем еще раз – хотел убедиться, что все на борту. Он учел даже облачко нот – за него, впрочем, не стоило беспокоиться. Мелодичная сиротка заиндевелым фонарем мигала на топе мачты.
Мангусты отвязали швартовочные концы, и судно пошло на юг. Как раз вовремя! Два крепких сооружения, которым наконец удалось установить причину бунта, поднялись на сваях и заплюхали вдогонку за корабликом.
Однако беглое суденышко уже покинуло мелководье, поэтому домам пришлось остановиться и в бессильном гневе хлопать дверьми и ставнями – к крайнему недоумению их потрясенных обитателей.
Подвыпившая Сешенше растерянно спросила:
– Что произошло? Мы так хорошо проводили время…
– Да, – подхватила Ансибетта. – А потом все кругом сошло с ума.
Удивительный язык Квиквеллы нервно выстреливал из пасти, облизывая не только ее рыло, но и морды сидевших поблизости.
– Здания обезумели, – прошептала она.
– Вы лучше его спросите, я тут ни при чем. – Джон-Том указал большим пальцем на Маджа, мирно прикорнувшего возле бушприта. Тиролька была нахлобучена аж до носа, длинное перо трепетом отзывалось на каждый храп.
– Его? – Брови Умаджи сдвинулись, почти наполовину скрыв глаза. – А что он может знать?
– Это он вызвал переполох. Принялся оскорблять город, здания и все прочее. И стенку пинал.
У Сешенше поднялась верхняя губа, блеснули острые зубы.
– Да разве с-спос-собна такая мелочь вызвать такой переполох?
– Вы Маджа не знаете. Его оскорбления не уступают моему чаропению, да и практики было хоть отбавляй. Алкоголь стимулирует его красноречие, подавляя при этом здравый смысл. Мадж унижал Машупро, и, похоже, в конце концов у города лопнуло терпение.
– Это я виновата, – призналась Пиввера. – Надо бы с ним почутче…
Но все произошло так неожиданно! И он был так слезлив! – Она состроила гримаску. – А уж как грязен!
– Да, он такой.
Джон-Том обернулся, вытянул шею.
Город вдали как будто затихал, редели вопли и проклятия. Оставалось лишь поблагодарить неведомые небесные силы, заинтересованные в судьбе путешественников, за скромный ветерок, что наполнил единственный парус и повлек суденышко в открытое море. Вдали растаяли контуры прибрежных зданий, Карракас сократился до черной линии на горизонте. В меркнущем свете луны кораблик миновал множество уединенных островков и песчаных кос – последних форпостов огромной дельты. Не видя погони, солдаты позволили себе успокоиться. Принцессы благоразумно спустились в каюты – им не терпелось распределить между собой спальные места.
Джон-Том посмотрел на спящего выдра. Звучный храп заглушал размеренный плеск воды.
И тут чаропевец понял, что устал донельзя и с удовольствием посостязался бы с другом, кто кого перехрапит.
Глава 17
Прошло два дня, сырая душная дельта превратилась в воспоминание.
Выяснилось, что по части знания парусного дела мангусты выдавали желаемое за действительное.
– Это странно. – Пиввера держалась в сторонке, когда Хек с Пауко ставили маленький спинакер. – Мне случалось ходить под парусом. Боюсь, вы перевернете наше судно кверху килем.
– Ваше высочество, мы делаем все, что можем.
Пауко сопел, сражаясь с незнакомым такелажем.
– Помнится, вы обещали, что справитесь.
Принцесса Ансибетта сидела поблизости, закинув одну длинную ногу на другую, и красила ногти – каждый в свой цвет.
– Боюсь, практическим опытом здесь обладаю только я, – пришел на помощь солдатам Найк. – Не судите слишком строго этих славных парней.
Им куда легче поставить палатку, чем парус. И не бойтесь, мы обязательно достигнем берега нашего любимого Харакуна.
– При таком черепашьем ходе – никогда. – Принцесса Пиввера закатала широкие полупрозрачные рукава и взялась за край паруса. – Умаджи, милочка, не подсобишь?
Горилла поднялась и вложила в общее дело свою силу. Вскоре спинакер наполнился ветром, следствием чего явилось значительное увеличение скорости.
Умаджи с досадой взглянула на ладони.
– Не самая полезная работа для кожи.
– Кто бы жаловался! – Ансибетта протянула светлокожие ладони. – У меня кожа нежнее и тоньше, чем у любой из вас, и защитного меха почти нет.
Джон-Том упорно оставался за штурвалом, не влезая в дискуссию.
– Все бы им краситься да брюзжать, – шепнул он. – Можно подумать, они все еще у Манзая в клетках.
– Приятель, пущай тебя это не беспокоит. – Привалившийся к нактоузу Мадж выглядывал из-под полей шляпы и щурился на солнце, которое, по его мнению, затеяло пытать его без всякой жалости. – Принцессы – на то и принцессы, чтоб выглядеть на все сто и ныть.
– Мадж, иногда мне кажется, что ты – мизантроп.
– Совсем напротив, шеф. Я привык считать себя циником и оптимистом.
– Как головушка?
– С плеч еще не свалилась.
– Хотя твоей вины в этом нет. – Квиквелла стояла поблизости, причесывая мягкий шелковистый мех на лапах. – Твоя вина – в том, что нам пришлось так спешно покидать Машупро.
Выдр подмигнул:
– Точняк, моя вина, каюсь.
– А раз так, ты должен ответить. – Сешенше обратилась к подругам:
– Вс-се с-слышали? Нахал признает с-свои грехи.
– За все отвечу, за все. – Мадж спрятал морду под тиролькой. – Об одном прошу: не кричите.
– Я не кричу. Кто кричит? – взревела рысь.
– А разве у нас нет оснований кричать на тебя? – спросила Ансибетта в упор.
– Дамочки, милые мои, умоляю: чуток милосердия.
Выдр встал и, поддерживая лапами голову, заковылял к планширу.
Джон-Том у штурвала оглянулся:
– Ну, и что ты им ответишь?
– Отвечу! Вот щас как сигану за борт да попробую доплыть до Линчбени. Можа, какая-нибудь добрая душа выловит из Вертихвостки мои бренные останки и отвезет родне, чтоб их похоронили как полагается.
Это будут тихие похороны.
– Ты что, все забыл? Мы едва ноги унесли из города. И он, город, гнался за нами по пятам.
– Ух ты! – Выдр отвернулся от зеленого, как бутылочное стекло, моря, сел на палубу, прислонился спиной к лееру. – Не уверен, че помню события нынешнего утра.
– Ну и ладно. Избавлю тебя от мучительных воспоминаний. Только больше так не делай, пожалуйста.
Мадж заморгал:
– Как я смогу этого избежать, ежели не помню, че наделал?
– Я буду рядом и подскажу.
– А, тада ладно. – Выдр, дрожа, поднялся. – Ну а щас, ежели вы меня маленько извините, то, боюсь, мне пора подкормить живность в этом клепаном океане.
И он отправил за борт содержимое желудка. Процесс катарсиса сопровождался обильным рыганием и порханьем.
– Нет, вы видите? – Рысь выковырнула оказавшуюся в ухе сережку. – Какая омерзительная демонс-страция!
– О да, – согласилась Квиквелла.
Ансибетта дунула на ногти правой руки, чтобы побыстрее высох тщательно нанесенный лак.
– Подумать только, от этого алкоголика зависит наше возвращение.
– Ну, не полностью от него. – Алеукауна аккуратно наматывала трос на руку. – Боюсь, нам придется рассчитывать на собственные силы.
– Почему? У тебя довольно толковые солдаты.
Принцесса-мангуста любовно глянула на лейтенанта и его отряд.
– Да, они неплохо поработали. Для представителей низших сословий.
Нашли нас и вырвали из лап неописуемо отвратительной личности по имени Манзай.
– С помощью чаропевца, – поспешила добавить Умаджи.
– Да, с помощью чаропевца.
Ансибетта взглянула на Джон-Тома, а тот знай себе рулил, не подозревая, что привлек к себе внимание дам.
– Вам не кажется, что он довольно симпатичен? В смысле грубом, неутонченном, разумеется.
Сешенше скорчила гримаску.
– Никогда не понимала, что вы, люди, находите друг в друге. Уж эта мне холодная лыс-сая кожа!
Она содрогнулась.
– Ни одного приличного когтя на лапе.
Квиквелла выпустила длинные шипы.
– И плоские морды, – добавила Алеукауна. – Поцелуй – скорее не сближение, а столкновение.
– Ничего, спасибо, мы вполне справляемся, – без малейшего смущения заступилась Ансибетта за свое племя.
– А я рада, что я не человек, – фыркнула в усы Пиввера.
Над ними возвысился могучий силуэт.
– К чему эти детские споры? – Умаджи Туурская обняла Ансибетту за плечи тяжелой лапой. – Да, природа обделила людей шерстью, но нам бы не презирать их за это, а посочувствовать! К тому же они – приматы! – К Алеукауне повернулась широченная морщинистая морда. – Более того, плоские лица, да будет вам известно, имеют свои преимущества.
– В самом деле? Хоть убей, не пойму, как можно считать плюсом отсутствие нормальной морды.
Бурное обсуждение разновидностей рыл, шкур, клыков и иных частей тела вконец допекло Маджа, тщетно мечтавшего забиться в тихий уголок, и заставило его выбирать между топом мачты и трюмом. В конце концов он плюнул и остался на месте. От него сбежала хваленая безбоязненность, прежде позволявшая дневать и ночевать в «вороньем гнезде», а состояние желудка, забившегося куда-то между пищеводом и легкими, не вдохновляло приближаться к зловонному и сырому трюму.
С помощью добродушного, а может быть, сочувствующего ветерка судно быстро бежало на юг.
Через неделю на горизонте обозначилась грозовая туча. Стоявший у штурвала Найк поманил Джон-Тома. Море заметно осерчало, а мангуст по собственному опыту знал, на что способен океан в непогожий день.
– Что вы на это скажете? – Он указал вперед. Полоса шквала, растянувшаяся насколько хватало глаз, накатывала опасным темно-серым валом. – Надо ее как-то обойти. Куда повернем, влево или вправо?
Маленькие, но сильные лапы застыли в напряженном ожидании на штурвале.
– Почему вы меня спрашиваете? – Джон-Том с тревогой разглядывал зловещие облака. На миг влажное подбрюшье бури осветила молния, бурлящая воздушная стихия окрасилась сурьмой. – Я не мореход. На этой лоханке у меня роль пассажира.
Найк нервно почесал покрытое короткой бежевой шерстью темя.
– Разве вам не по силам успокоить океан чаропением? Или хотя бы провидеть спасительный курс?
– Ничего не получится. Мой профиль – извлечение из иных реальностей одушевленных и неодушевленных предметов. С такими непредсказуемыми явлениями, как погода, мне еще не приходилось иметь дело. Я могу с тем же успехом утопить вас, а не спасти.
– Наш кораблик крепок, но не велик, и мы – не очень-то опытная команда. Времени осталось немного, скоро на нас обрушится шторм.
Неужели вам нечего предложить?
– Ну, подумать никогда не вредно, – ушел от ответа Джон-Том.
Над его плечом раздался звон. Облачко нот висело так близко, что щеке стало тепло, и настойчиво пело. «Невероятно, – подумал он, – одна и та же мелодия способна выражать самый широкий спектр эмоций, всего лишь изменяя темп и громкость».
Найк смотрел на облачко и диву давался.
– В вопросах мистических я ничего не смыслю, но спилите мне зубы, если музыка не пытается что-то сказать.
– Не правда ли, у нее беспокойный вид? – Пульсирующие крапинки кружились в считанных дюймах от глаз Джон-Тома. – Что ты хочешь сказать?
Музыка, будто в ответ, вытянулась в тонюсенькую розовую полоску, застыв над волнующимся морем в нескольких градусах правее носа корабля, и запело на пределе громкости. Это повторилось несколько раз.
Чаропевец уже знал смысл этого жеста.
– Что оно делает?
Мангуст крепче ухватился за штурвал.
– Предлагает изменить курс. Думаю, стоит последовать совету – хуже не будет. Если, конечно, у вас нет другой идеи.
– Чаропевец, я уже сказал, что я всего-навсего моряк-любитель. – С этими словами лейтенант крутанул штурвал, и нос пошел вправо. – Вы уверены в правильности этого направления?
– Нет, но я всегда уверен в музыке. Если сейчас же не встать на ее курс, мы обязательно врежемся в бурю. А так – глядишь, и спасемся.
Может быть – всего лишь может быть, – музыка знает, что делает. Уж я-то совершенно не знаю.
Ноты образовали спираль, затем овоид. С каждой переменой формы изменялся и темп. Только в одном музыка оставалась постоянной: в своем выборе курса.
Умаджи прислонилась к планширу левого борта и задумчиво глядела на воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44