— Это вполне разумно, хотя бункеры выстроены хорошо.
— Я буду не в бункере, полковник. Я иду в дозор с моими ранчеро.
Фалькенберг критически оглядел ее.
— Я бы не сказал, что это мудро, мисс Хортон. Личная смелость в командире достойна восхищения, но…
— Я знаю, — мягко улыбнулась она. — Но ее нет нужды демонстрировать потому, что она само собой подразумевается, верно? Но не с нашими. Я не могу приказывать ранчеро, и у меня нет многолетних традиций, чтобы держать их, — это-то и есть причина всех церемониалов, не так ли? — удивленно спросила она.
Фалькенберг игнорировал вопрос.
— Суть в том, что бойцы следуют за вами. Я сомневаюсь, что они станут столь упорно сражаться за меня, если вас убьют.
— Не о том речь, полковник. Поверьте мне, я не хочу выходить в этот дозор, но если я не выйду в первый раз, другого может не быть. Мы не привыкли держать фронт, и требуются некоторые действия, чтобы поддержать стойкость моих бойцов.
— И поэтому вам надо стадом гнать их в бой.
— Если пойду я, пойдут и они, — она пожала плечами.
— Я одолжу вам центуриона и нескольких штабных караульных.
— Нет. Пошлите со мной тех же солдат, что пошлете с любыми частями Патриотов, — она с минуту покачивалась. Отсутствие сна, виски и узел страха в животе на миг соединились. Она секунду держалась за край стола, пока Фалькенберг глядел на нее.
— О, черт, — произнесла она. Затем слегка улыбнулась. — Джон Кристиан Фалькенберг, неужели вы не понимаете, почему это должно быть именно так?
Он кивнул.
— Мне это не нравится. Ладно, получите последние наставления от главстаршины через двадцать пять минут. Желаю удачи, мисс Хортон.
— Спасибо, — она поколебалась, но больше ей нечего было сказать.
Дозор бесшумно двигался сквозь низкий кустарник. Что-то промелькнуло мимо ее лица. Белка-летяга, — подумала она. На Новом Вашингтоне водилось много планирующих зверей.
Низкий холм пропах толуолом от выпавших там в последнем бою снарядов и мин. Ночь была темной, как смоль, только с тусклым красным отсветом Франклина на дальнем западном горизонте, настолько слабым, что он, скорее, чувствовался, чем виделся. Мимо стреканула еще одна летучая лисица, гонявшаяся за насекомыми и пронзительно кричавшая в ночи.
Дюжина ранчеро следовала единой цепью. Позади них шел связной манипул из отряда Сорок Второго. Гленда гадала, что они делают с инструментами, когда выполняют боевой долг, и жалела, что не спросила. Последним в цепи был сержант Грушка, отправленный главстаршиной Кальвином в последнюю минуту. Гленда Рут была рада его видеть, хотя и чувствовала себя виноватой в том, что он идет с ними.
— А это глупо, — сказала она себе. — Так склонны думать муж чины. А я не должна. Я не пытаюсь ничего доказать.
Ранчеро несли винтовки. Трое из бойцов Фалькенберга тоже. Двое других несли средства связи, а сержант Грушка автомат. Это казалось жалко малыми силами для оспаривания территории у ковнантских хайландеров.
Они прошли аванпосты и двинулись в лощину между холмами. В безмолвии ночи Гленда Рут чувствовала себя совершенно одинокой. Она гадала, чувствовали ли это и другие. А что насчет наемников, — гадала она. — Они, во всяком случае, были тут не одни. Они были с товарищами, делившими с ними еду и бункера.
Пока был жив хоть один из бойцов Фалькенберга, будет кому позаботиться о пропавших. А их заботят другие бойцы, сказала она себе.
Главстаршина Кальвин с его грубоватым отстранением от себя сообщений о потерях: «ба, еще один солдат», сказал он, когда ему сообщили о старом товарище, павшем в бою с танками. Эти мужчины…
Она попыталась представить себе мысли наемного солдата, но это было невозможно. Они были слишком чужими.
Был ли Фалькенберг подобен остальным?
Они были почти в километре от линии фронта, когда она нашла узкую лощину глубиной в два метра. Она извивалась вниз по склону вдоль подходов к оставшимся позади аванпостам, и любые наступающие войска, атаковавшие ее участок, должны были пройти мимо нее. Она сделала бойцам знак окапываться.
Ждать труднее всего. Ранчеро постоянно двигались кругом, и ей пришлось проползти вдоль лощины и шепотом велеть им не шуметь. Часы тянулись один за другим. Каждый— мука ожидания. Она взглянула на часы и увидела, что с тех пор, как она смотрела на них последний раз, не прошло никакого времени, и твердо решила не смотреть на них полные пятнадцать минут.
После того, что казалось пятнадцатью минутами, она ждала то, что наверняка было еще десятью, затем посмотрела и увидела, что в целом прошло только одиннадцать минут. Она в отвращении обратилась к пялению глаз в ночь, щурясь на формирующиеся силуэты, силуэты, которые не могли быть реальными.
«Почему же я все время думаю о Фалькенберге? И почему же я называю его по имени?» Его вид во сне тоже продолжал преследовать ее. В свете звезд она почти могла видеть вновь миниатюрные фигуры. В ее ушах звенели равнодушные приказы Фалькенберга: «Этого убить. Этого сослать в рудники». Он мог бы это сделать, подумала она. Он мог бы… К миниатюрным присоединились фигуры побольше — в боевых доспехах. С неожиданным осенением она поняла, что они были реальными. Ниже ее, в лощине, стояли, не двигаясь, двое солдат.
Она коснулась сержанта Грушки и показала. Солдат внимательно посмотрел и кивнул. Пока они следили, к паре разведчиков присоединились новые фигуры, пока в складке холма, в двухстах метрах от них не оказалось около пятидесяти солдат. Они были слишком далеко, чтобы оружие ее отряда произвело большой эффект, и по лощине шепотом поползла команда Грушки, велевшего бойцам оставаться неподвижными и не шуметь.
Группа продолжала расти. Она не могла видеть их всех, и, поскольку она могла насчитать почти сотню, то, должно быть, наблюдала место сбора целой роты, Были ли они страшными хайландерами? Пришли незваные воспоминания о поражении ее отца, и она отмахнулась от них. Они были всего лишь наймитами — но они сражались ради славы, и этого как-то было достаточно, чтобы сделать их ужасающими. После долгого ожидания неприятель начал двигаться к ней. Они построились клином, с острием, нацеленным почти прямо на ее позицию, и она пронялась искать концы построения. То, что она увидела, заставило ее ахнуть.
В четырехстах метрах от нее была еще одна рота солдат в двойной цепи. Они бесшумно и быстро двигались вверх по холму, и ведущие части были уже далеко за ее спиной. Она лихорадочно посмотрела направо, фокусируя большой электронный светоусилительный бинокль, и увидела в полукилометре еще одну роту солдат. Прямо на ее холм двигался полный батальон хайландеров, построенный в виде перевернутой "М", и группа перед ней была связующим звеном, соединившим атакующие колонны. Через несколько минут они окажутся среди ранчеро на линии обороны.
И все же она ждала, пока дюжина хайландеров на острие не оказалась в десяти метрах от нее. Она выкрикнула приказ:
— ОГОНЬ! Прямо по ним!
С обоих концов ее лощины застрекотало автоматическое оружие наемников, затем к их огню присоединились ее стрелки. Острие было срезано до одного, и сержант Грушка направил огонь на основные силы, в то время, как Гленда Рут крикнула в коммуникатор:
Была мгновенная задержка, показавшаяся годами.
— Огонь по Дяде Четыре!
Еще одна долгая пауза.
— На пути, — ответил ровный голос.
Она подумала, что он походил на фалькенберговский, но была слишком занята, чтобы это выяснять.
— Сообщаю, — доложила она. — По меньшей мере один батальон легкой пехоты наступает атакующими колоннами на высоту 004 по гребням Дяди Зебры.
— Они смещаются налево.
Она подняла взгляд и увидела Грушку, Сержант показывал на роту перед ее позицией. Мелкие узелки солдат отползли вправо. Они прижимались к земле и были видны только секунду.
— Переместить несколько бойцов в тот конец лощины, — приказала она. Было слишком поздно смещать артиллерийский огонь. В любом случае, если хайландеры когда-нибудь доберутся до верха гребня, ранчеро их не удержат. Оно затаила дыхание и ждала.
Раздался свист подлетающих снарядов, затем ночь осветилась яркими вспышками. Снаряды падали среди отдаленного врага на левом фланге.
— Сыпь подальше, — крикнула она в коммуникатор. — В яблочко!
— Верно. На пути.
Она была уверена, что отвечает сам Фалькенберг. И по-кошачьи усмехнулась в темноте. Что делал полковник в качестве телефонного связного? Беспокоился ли он за нее? Она почти рассмеялась над этой мыслью. Конечно, беспокоился, без нее будет трудно управлять ранчеро.
Гребень сверху изрыгал огонь. К молотящей левую атакующую колонну артиллерии присоединились минометы и гранаты. Гленда Рут остановилась изучить критическую обстановку справа. Атакующие силы в пятистах метрах были нетронуты и продолжали наступать к вершине гребня. Дело будет сложным.
Она позволила артиллерии еще пять минут держаться своей цели в то время, как ее стрелки занимались ротой перед ней. Затем она снова взяла рацию. Колонна справа почти достигла гребня, и она гадала, не слишком ли долго ждала.
— Батарея. Огонь по Зебре Девять.
— Зебра Девять, — ответил лишенный эмоций голос. Возникла задержка, а затем: «На пути».
Огонь почти немедленно перенесся с левого фланга и спустя две минуты начал обрушиваться в пятистах метрах направо.
— Они обходят нас с флангов, мисс, — доложил сержант Грушка.
Она была так занята корректировкой огня артиллерии по атакам вдоль линии огня, что действительно забыла о своих двадцати бойцах, завязавших перестрелку с почти сотней врагов.
— Мы отступим? — спросил Грушка.
Она пыталась думать, но это было невозможно в этой сумятице и шуме. Атакующие колонны все еще продвигались вперед, и у нее была единственная группа, которая могла наблюдать всю атаку. Надо было учитывать каждый драгоценный снаряд.
— Нет. Мы будем держаться здесь.
— Верно, мисс, — сержант, казалось, наслаждался. Он переместился направлять автоматный и винтовочный огонь.
— Сколь долго они смогут продержаться, — гадала Гленда Рут.
Она позволила артиллерии двадцать минут молотить атакующие силы справа. К тому времени хайландеры почти окружили ее и были готовы атаковать с тыла. Она молитвенно подняла рацию снова.
— Батарея. Дайте мне все, что сможете, по Джеку Пять. И ради бога, не дальше. Мы на Джеке Шесть.
— Огонь по Джеку Пять, — немедленно подтвердил голос. Возникла пауза. — На пути.
Это были самые прекрасные слова, когда-либо слышанные ею.
Теперь они ждали. Хайландеры поднялись в атаку. Ночь наполнили дикие звуки. «Боже мой, волынка», — подумала она. Но даже когда пехота двинулась вперед, волынка заглушила свист снарядов. Гленда Рут нырнула на дно лощины и увидела, что остальные ее бойцы сделали то же самое.
Мир взорвался звуками. Миллион несущихся с огромной скоростью крошечных осколков заполнил ночь смертью. Она осторожно подняла маленький перископ и огляделась.
Рота хайландеров растворилась. Снаряды падали среди убитых, снова и снова разрывая их на куски, когда среди них падали снаряды с радарными взрывателями. Гленда Рут сглотнула и повела перископом вокруг. Левая атакующая колонна перестроилась и снова разворачивалась атаковать гребень.
— Огонь по Дяде Четыре, — тихо произнесла она.
— Неразборчиво.
— ОГОНЬ ПО ДЯДЕ ЧЕТЫРЕ!
— Дядя Четыре. На пути.
Как только огонь позади них прекратился, ее бойцы вернулись на край лощины и возобновили стрельбу, но звуки начинали замирать.
— У нас теперь подходят к концу боеприпасы, мисс, — доложил Грушка. — можно мне воспользоваться вашими запасными магазинами?
С неожиданно пораженностью она поняла, что не сделала ни одного выстрела.
Ночь кончалась. Когда бы неприятель не выстраивался атаковать ее позиции, его разрубал на части безжалостный огонь артиллерии. Однажды она попросила полный огневой вал повсюду вокруг своей лощины — к тому времени у бойцов было по три патрона на винтовки, а для автоматического оружия — совсем ничего. Голос без эмоций просто ответил: «На пути».
За час до рассвета на холме ничего не двигалось.

Глава ДВАДЦАТАЯ

Тонкие ноты военной трубы прозвучали над голыми холмами ущелья. Гребни холмов к востоку от боевой линии Фалькенберга лежали мертвые, листва на них была в клочья изрублена осколками снарядов, сама земля превращена в лоскутное одеяло из воронок, частично заваленных мертвецами. Через ущелье дул холодный ветер, но он не мог рассеять запахов нитроглицирина и смерти.
Вновь прозвучала труба. Бинокль Фалькенберга показал трех безоружных офицеров Хайландеров с белым флагом. Одного поручика отправили встретить их, и молодой офицер вернулся, ведя Хайландерского майора с повязкой на глазах.
— Майор Мак-Рей, Четвертый Ковнантский пехотный полк. — Представился он, когда повязка была снята. Он сощурился от яркого света в бункере. — Вы будете полковник Фалькенберг.
— Да. Что мы можем для вас сделать, майор?
— У меня есть приказ предложить перемирие для погребения убитых. Двадцать часов, полковник, если вы на это согласны.
— Нет. Четыре дня и ночи — сто шестьдесят часов, майор. — Ответил контрпредложением Фалькенберг.
— Сто шестьдесят часов, полковник? — Дородный Хайландер подозрительно поглядел на Фалькенберга. — Вам нужно это время для завершения оборонительных укреплений.
— Наверно. Но двадцать часов — недостаточный срок для передачи раненных. Я верну всех ваших — под честное слово, конечно. Не секрет, что у меня не хватает медикаментов, и они получат лучшую заботу от ваших собственных хирургов.
Лицо Хайландера ничего не показало, но он помолчал.
— Вы не скажете, сколько там будет? — он замолк еще на миг, и затем, говоря очень быстро, добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33