Разве такие веревки не выдерживали силу кабанов и жертвенных быков? Что же говорить об обыкновенном человеке? Но крестьянин был необыкновенным, или, вернее, незаурядным человеком.
Веревки могли бы не поддаться ему — их тщательно выбрали, такие, которые с легкостью удержали бы даже сильного, чудовищно могучего человека.
Крестьянин потянул веревки — увы, они держали его.
Подошедший карлик с любопытством наблюдал за ним. Только он заметил борьбу, проходящую посреди песчаной арены. Зрители, другие карлики и скопцы не отрывали глаз от смешных драчунов с корзинами. Карлик не стал подходить слишком близко — он увидел, что его товарищ лежит на песке со странно вывернутой шеей и выпученными глазами.
Крестьянин натянул веревки, выгнувшись назад. Они стали влажными от крови. Одна из них, поддавшись напору, неожиданно лопнула.
(Полагаю, крестьянина не следовало связывать — тогда бы он сдержался, скованный собственной волей, и покорно подставил бы шею под удар барранга. Но ему не дали такой возможности, лишив его внешней свободы. Крестьянин не стал задумываться — в таких случаях он предпочитал принимать решения немедленно. Они не доверяли ему — это дала понять судебный исполнитель. И правда, почему они должны были доверять ему? Они его не знали. Во всяком случае, мы никогда не узнаем, что случилось бы, если бы крестьянина не связали).
Крестьянин налег на веревки. Он чувствовал, как внутри него закипает ярость. Он ясно слышал звук лопнувшей веревки. По веревкам струилась кровь.
Эти веревки могли бы сдержать и кабана, и жертвенного быка… Еще одна лопнула.
Карлик в своей заляпанной кровью одежде ничего не понял — конечно, ему было трудно увидеть, что делает крестьянин связанными за спиной руками.
На лбу у крестьянина вздулись вены, как пыточный венец. Его глаза напоминали глаза зверя.
Итак, в нем просыпалась ярость. Целые войска пугались такой ярости.
Карлик, умное существо, знал, что он в безопасности — или, по крайней мере, убеждал себя в этом. Ведь крестьянин был связан. Тем не менее карлик забеспокоился, почти запаниковал. Он отошел подальше.
Еще одна веревка лопнула, за ней другая.
И тут карлик издалека заметил разлохмаченный, будто покрытый шерстью, свободно свисающий конец веревки. Карлик не понял, была ли веревка непрочной с самого начала или же она разлохматилась недавно, от усилий крестьянина, стоящего по щиколотку в песке, покрытом пятнами его крови.
Из-за пения флоонианцев нелегко расслышать звук лопающейся веревки.
На трибунах зааплодировали, когда два карлика закончили драку и поклонились, вдвоем держась за корзину.
В этот момент карлик, который наблюдал за крестьянином, вскрикнул и побежал к трибунам, указывая назад. Зрители вскочили. Скопцы стремительно обернулись.
Крестьянин стоял на песке; с его окровавленных рук свисали обрывки веревок.
Глава 8
Скопцы не успели даже поднять барранги, когда крестьянин выхватил из песка крюк, оставленный убитым карликом, и бросился на них, как огромный, бешеный зверь, потрясая оружием. Скопцы тонко завопили — их голоса изменились от ужаса и той операции, которую они некогда перенесли. Такой крюк мог впиться в шею и проткнуть ее насквозь, мог пробить яремную вену, которая выплеснет рубиновую кровь — не такую яркую, как артериальная; он мог ударить в глазницу и вонзиться в череп, сокрушить челюсть и врезаться в ротовую полость, разрывая язык. Скопцы попятились и пустились наутек. Крюк разил их в спины, перебивая позвоночники, разрывая кожу, неожиданно обнажая белые выгнутые ребра. Толпа бесновалась. Карлики побросали мерные доски, корзины и даже крюки, которыми могли бы обороняться, прямо в песок, перед почетной ложей. Один из скопцов постоянно оглядывался, став серым от ужаса — в свое время он первым подошел к крестьянину и сделал ложный выпад, едва не пронзив ему живот. Второй скопец, который чуть раньше не задел баррангом шею крестьянина и отошел со смехом, сейчас неуверенными дрожащими руками занес над головой барранг. «Уходи!» — пронзительно закричал он крестьянину и ударил его, но тот отразил удар крюком. Зазвенел металл. Прежде, чем скопец успел приготовиться ко второму удару, крюк вонзился ему в грудь. Крестьянин удерживал скопца на ногах, а тот дико извивался, пытаясь высвободиться. Крестьянин резко выдернул крюк, вытаскивая наружу обломки ребер и месиво легких. Орудие, сотворившее такой хаос, взметнулось в вверх, как нож. Еще один скопец завизжал — тот, который первым убил человека на арене — и изумленно оглянулся, чувствуя, как грозное орудие таранит ему спину. «Он безоружен!» — закричал вожак скопцов, тот, кто вывел их на арену. Но крестьянин уже не был безоружным — взамен крюка, застрявшего в трупе, он держал в каждой руке по баррангу. Скопцы завопили и бросились к барьеру перед почетной ложей. Дважды ударил барранг. «Он обезумел!» — кричали зрители на трибуне: они не понимали натуру крестьянина, не знали, каким может быть человек в ярости. «Бегите!» — заорал вожак скопцов, и те бросились наутек. Служители, прежде невозмутимо стоявшие у Ворот мертвых с граблями в руках, скользнули в ворота и заперли их изнутри, как только заметили, что крестьянин освободился. Они не оставили ему шанса бежать через эти ворота. Кое-кто из карликов улизнул вместе с ними, остальные метались по арене. Один из скопцов дергал ворота перед лестницей, ведущей в почетную ложу. Но ворота заперли сразу же, как только через них прошла судебный исполнитель со стражниками. Двое скопцов были убиты здесь, пока пытались распутать цепи, закрывающие ворота. Третий подбежал туда, где прежде пытался перебраться через барьер флоонианец, пойманный на крюки карликами. Он отбросил барранг и безуспешно пытался вскарабкаться на барьер. Когда скопец обернулся, его глаза выпучились от ужаса, ибо крестьянин неторопливо, но уверенно догнал его и прикончил одним ударом. Крестьянин огляделся. Где-то на арене был скопец, который велел своим собратьям убегать, хотя у них в руках были барранги — вожак, который вывел скопцов на арену и первым поднял свой барранг, повернувшись к ложе мэра. Уловив за спиной едва слышный шорох, крестьянин мгновенно обернулся и метнул барранг. Рассеченный лезвием надвое, рухнул в песок карлик. Крестьянин увидел, что вожак скопцов убегает к центру арены. Казалось, у него иссякли силы, он был не в состоянии поднять свой барранг и волочил его за собой. Крестьянин поспешил за ним, оступаясь на рыхлом песке. Внезапно позади раздался густой рык. Крестьянин оглянулся. Через ворота зверинца на арену выскочил рыжий викот — не слишком крупный, не такой, каких показывают в цирках столиц, но тем не менее опасный. Его шкура местами оплешивела, виднелась покрытая струпьями кожа, под которой проступали ребра. Зверь мотал головой. «Убей! Убей!» — вопили зрители.
Существовало много видов «звериных боев». Обычно звери дрались между собой, схватывались естественные противники — собаки и викоты, удавы и обезьяны-расы, ягуары — и так далее, или же самцы одного вида: тейно высотой в восемь футов, сориты с мощными копытами, медведи-арны и прочие, но иногда велись бои между зверем и человеком — они назывались «охотами». Сейчас на арене не было охотника, только один зверь. Он поднял голову и принюхался, раздувая ноздри. Вероятно, его сбивал еще чувствующийся в воздухе запах фимиама, но ненадолго. У зверя были изумрудные глаза с длинными узкими зрачками. Крестьянин не шевелился. Обычно викоты не нападали на людей — это крестьянин узнал еще в деревне. Он не сомневался, что перед ним именно викот. Такие звери, если их не злить и к ним не приближаться, редко нападали сами, особенно старые, слишком слабые и больные. Конечно, зверь мог быть обученным, но это казалось маловероятным. Охотники бы не отважились выйти с тренированным зверем на арену. На свободе викот мог просто убежать, особенно если считал, что его не заметили, если противники не встретились взглядом; но здесь, в пределах маленькой арены, он оказался слишком близко. Крестьянин не сомневался, что первый же прыжок зверя на таком маленьком пространстве будет роковым. Зверь быстро двинулся вперед. Крестьянин воткнул один барранг в песок, а другой схватил обеими руками. Ему нужна была сила обеих рук и всего тела, да и то ее могло не достать. Когда на арене затевалась охота, зверя дразнили, нанося сбоку длинными копьями удары, от которых он ослабевал, а потом загоняли в сеть. Зверь падал — окровавленный, измученный, едва способный пошевелиться, и его добивали дротиками. Нет, вряд ли викот был дрессированным — этот зверь выглядел слишком дешевым, купленным ради одного боя. Однако он достигал семи-восьми футов в длину и весил около пятисот фунтов. Зверь казался возбужденным и настороженным. Конечно, ему сделали шоковый укол, как бывало перед боями, в которых участвовали охотники-профессионалы — те, которые сами покупали зверей и за плату сдавали их владельцам цирков. Для зрителей на трибунах время казалось бесконечным, но прошло не более нескольких секунд, прежде чем крестьянин и зверь бросились друг на друга. Взметнулся песок, а когда он осел, трибуны взорвались воплями изумления и ужаса: крестьянин стоял над зверем, череп которого был расколот ударом барранга! Когда-то давно, когда крестьянину было четырнадцать лет, он так же прикончил ягуара, только вместо барранга у него тогда был топор. Мужчины деревни охотились на ягуаров, потому что те пожирали скот, и ему, еще совсем мальчишке, несмотря на его рост и силу, приказали держаться подальше. Но зверь обошел охотников. Заслышав шум, мужчины побежали, опасаясь самого худшего. Потом крестьянина долго хвалили, хлопая по плечам. Каким гордым и счастливым был он в тот вечер! Вернувшись в деревню, он подарил шкуру ягуара своему лучшему другу, Гатрону…
Крестьянин обернулся, и вожак скопцов, который боязливо приближался к нему сзади, бросил барранг и убежал.
Под крики зрителей на арену вышли двое охотников. Они были облачены в пятнистые шкуры хищника ханиса, обитающего в саваннах Лизиса, шестой планеты массивной звезды Великая Сафа. Оба несли в левых руках сети, в правых — копья. За поясом у них были заткнуты острые, тонкие дротики. Охотники приближались к крестьянину с двух сторон, потряхивая сетями и покрикивая. Неужели они думали напугать его этим, словно викота? Он был человеком, а не затравленным зверем. Резко повернувшись, он бросился на охотника, заходящего справа. Первый удар барранга выбил из его рук копье, второй отсек руку по плечо; увернувшись, крестьянин надвое разрубил сеть. Подхватив копье левой рукой, он ринулся на второго охотника, слишком медлительного, чтобы избежать удара. Позади первый охотник упал на песок и застонал. Крестьянин выдернул копье из тела охотника, который зашел слева. Он был еще жив. Крестьянин набросил на него сеть, протянул руку сквозь ячейки и вынул из-за пояса охотника дротики. Как он и предполагал, их наконечники покрывала темная мазь. Он всадил все пять дротиков в корчащееся тело, отошел к трупу викота и взглянул в сторону трибун.
Тишина длилась всего минуту, а затем была нарушена звуком труб, и из ворот для бойцов вышли два гладиатора из тех, кому предстояло сражаться позже. Эти были искусные, обученные бойцы. Вряд ли они готовились драться насмерть в маленьком цирке провинциального города. Обучение гладиаторов стоило дорого, поэтому их жизнь ценили. Зрители ждали от них всего лишь красивого боя. Побежденного гладиатора, просящего милосердия зрителей, всегда щадили. У зрителей были свои любимцы: некоторые гладиаторы славились на десятках планет. Их боев ждали месяцами, их расхваливали, предвкушая эффектное зрелище. Кое-кто из богатых гладиаторов имел собственные поместья. Ходили слухи, что иногда гладиаторы пускались на различные ухищрения — раздавливали во рту или под туникой капсулы или бычьи пузыри, наполненные кровью. Раскрытие таких уловок обычно вызывало шумные скандалы, объявлялась нечестность даже самых признанных лидеров. Правила борьбы на планетах различались. Например, по некоторым правилам полагалось выволакивать трупы и мнимых убитых с арены крючьями — такими, как были у карликов. Такие условия и надзор властей были призваны вернуть боям прежнюю суровость. Но и без того это развлечение было опасным и жестоким, в нем погибало немало людей. Никто не мог добиться славы, не убивая соперников. Большинство гладиаторов представляли различные школы, где они обучались. Зачастую гладиаторами становились не только преступники или рабы, боровшиеся таким образом за свободу или обогащение, но и свободные люди, особенно гумилиори, хорошо знавшие, что гладиаторство — одна из немногих профессий, быстро приносящих славу и власть. Позднее многие крестьяне тоже начали выступать в цирках, чтобы избежать отбывания повинностей. Другие по тем же причинам становились священнослужителями — это обеспечивало свободу и возможность добиться богатства, славы и власти, к чему особенно стремились самые тщеславные и умные. Конечно, бывали случаи, когда отпрыски самих хонестори, пресыщенные наслаждениями юнцы, блудные сыны и те, кто видел в боях способ завоевать славу и добиться большего успеха, оказывались в цирках. Поэтому нашлось бы множество цирковых бойцов, или гладиаторов, использующих различное оружие и приемы, но наш разговор не об этом. Двое гладиаторов, вышедших сейчас на арену, явно не принадлежали к супербам, гладиаторской элите, ничем особенным не выделяясь. С другой стороны, они были опытными, обученными бойцами, сведущими в своем деле. На счету у каждого значилось более дюжины убитых. Интересно было и то, что оба они принадлежали к одной школе — потому, что это имеет прямое отношение к нашему рассказу. Сам по себе случай был необычным, ибо чаще происходили бои представителей разных школ. Между школами издавна велось соперничество. От этих же гладиаторов ожидали всего лишь виртуозного показательного боя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34