С собственным промышленным предприятием у него ничего не вышло — министр финансов не дал ему денег, ввиду отсутствия у Брие-диса определенного плана. Тщетно пробовал Бриедис нажить состояние и другими способами. Взялся поставлять рижской городской управе дрова, но внезапно они вздорожали и вместо верной прибыли Бриедис понес убытки — сам-то он не держал запаса и все поставляемые городу дрова должен был покупать у других. В конце концов он отказался от выполнения договора и потерял внесенный залог. Бриедис тогда разорился бы вконец, если б ему не удалось немного поправить свои дела на дубовых кряжах одного ново-хозяина. Бриедис закупил их, не торгуясь о цене, в окрестностях Пункелей у одного новохозяина, задумавшего строиться. Денег у Бриедиса было как раз в обрез, чтобы уплатить властям за разрешение на порубку и железной дороге за вагоны. Он выслал на место своих бракеровщиков, и по их указаниям местные рабочие свалили красивые дубы, распилили их на кряжи, отвезли на станцию и погрузили в вагоны. Крупный лесоторговец Бриедис то и дело звонил по телефону из Риги, извещая, что сию минуту
высылает деньги, что уже выслал их и что вот-вот они должны прибыть на место. Пока шла погрузка, кассир все еще был в дороге — видно, застрял где-то. Рабочие трудились, бракеровщики и новохозяин веселились, и все вместе ожидали кассира. Но тот все не появлялся. Когда дело было обделано и дубовые кряжи покатились в Ригу, бракеровщики тоже отправились навстречу кассиру — поторопить его. Но, как ни разыскивали бракеровщики, как ни ждали его лесорубы и новохозяин, — кассир точно в воду канул. Дубовые кряжи Бриедис выгодно продал в Риге, и тогда же ему посчастливилось получить местечко у Цеплиса. Тут он спокойно выжидал, пока потерявшие терпение рабочие и новохозяин не устанут его разыскивать, чтобы на будущую зиму снова затеять подобную лесоторговую операцию в какой-нибудь другой местности. Чем это не планы? Но в том, что их нельзя разглашать министру финансов, нечего и сомневаться. Таким путем Бриедис приобрел небольшой оборотный капитал, который в нужный момент можно вполне самостоятельно пустить в дело. Деньги везде и всюду валяются на земле, только умей их поднять. Разве новохозяин не должен чувствовать себя счастливым, лелея надежду на хорошую уплату? Как он отделался бы от своих дубов, не приди Бриедис ему на помощь? На дрова бы он их не срубил. Дубы еще стояли бы и под их тенью хирели бы посевы. Бриедис не только обманул его, но и освободил от ненужного, даже вредного имущества. Так оправдывал себя Бриедис, вынашивая планы дальнейших подвигов.
На этот раз он особенно подобострастно поздоровался с Цеплисом, надеясь добиться, чтобы выплату жалованья строительным рабочим доверили тоже ему, Бриедису. Прямо с дороги Цеплис отправился осматривать стройку, а бухгалтеру велел выплачивать деньги. Бриедис сопровождал директора и все время льстивым, сладеньким голосом рассказывал об успешном ходе работ. Но Цеплис не верил словам, он хотел сам все увидеть, даже пощупать. Кроме того, Бриедис не особенно нравился Цеплису, и он ему не очень-то доверял.
— Вы, господин директор, могли бы оставить мне некоторую сумму на неотложные платежи. Тогда вам не пришлось бы так часто ездить сюда и жариться на солнце. Это ведь нелегко. К тому же времена неспокойные, вдруг случится какое-нибудь несчастье, когда едешь с деньгами! — улучив удобный момент, убеждал Цеплиса Бриедис. — Да и этого молодого Цауне нет смысла возить с собой, пусть лучше заполняет книги в конторе. Я все это здесь устрою как нельзя лучше. Насчет меня, господин директор, можете не сомневаться.
— Я и не сомневаюсь. Но своими глазами всегда вижу лучше. А вместе с Цауне мы видим все. Что пропустит один, заметит другой. Так-то лучше. Вам и без того хватает работы, стоит ли взваливать на вас еще новые обязанности. Слишком много работы это тоже нехорошо, — засмеялся Цеплис, отлично раскусивший намерения Бриедиса: тот хотел здесь устроиться полным хозяином.
— Безделье в этих чужих местах тоже не очень-то приятно. В Риге иное, там можно сходить в ресторан, посидеть с друзьями. А тут куда пойдешь? Кругом одни чумазые рабочие! Тогда уже лучше зарыться в работу с утра до позднего вечера, — оправдывался Бриедис, чувствуя, что Цеплис ему все-таки не доверяет.
— Работы вам хватит, справьтесь как следует с той, что есть. Я тоже хочу время от времени наезжать и видеть, что тут делается. Иначе вы выстроите такой завод, что не обожжешь ни единого кирпича, — пытался отшутиться Цеплис.
— Почему же вам не ездить! Вы еще чаше будете навещать нас, но это будут поездки приятные. А теперь вам часто приходится ездить сюда только в силу необходимости, — не отставал Бриедис.
— Ну, хватит об этом. Расскажите-ка лучше, что говорят о нашем предприятии окрестные крестьяне?
— Много всякого говорят. . Большинство сомневается, так ли все гладко пойдет с продажей кирпича. Они-то, мол, уж на свои нужды ни единого кирпичика не купят.
— Скажите им, что мы и не продадим, потому что будем производить только для заграницы, — гордо отрезал Цеплис.
— Я говорил, да они головой качают — неужели ж, мол, за границей нужна наша глина? Да у нас, мол, тут никто эти кирпичи не будет брать? Очень, очень завистливый, да и темный народ! — Бриедис пытался бранью по адресу крестьян смягчить неудовольствие Цеплиса. Но директор уже не слушал, а, как ошпаренный, кинулся вперед. Бриедис с трудом поспевал за ним. Цеплис рывком распахнул дверь рабочего барака — оттуда шибануло кислым запахом плесени. Вдоль стен на трухлявой соломе валялось разное тряпье, и кое-где торбы из грубой холстины. В хибаре, сколоченной на скорую руку из горбылей, текла крыша — пол и солома были еще мокрые от ночного дождя.
— В такой собачьей конуре можно задохнуться! Почему вы не приводите в порядок крышу? — Цеплис угрожающе обернулся к Бриедису. — Надо замечать такие вещи, а не гнаться за новыми обязанностями. Тогда не останется времени на пустую болтовню с мужиками!
— Летний дождик никому не вредит. Рабочие сами говорят, что через дырявую крышу можно смотреть на звезды, да и спать не так скучно.
— Это еще что за глупости! Мои рабочие должны жить в сухих и удобных жилищах. Из первого же кирпича я выстрою им удобные, светлые дома. Я не хочу быть хапугой, пусть люди тоже живут по-человечески! Сегодня же велите починить крышу. Если бы эту конуру увидел инспектор труда, то во всех социал-демократических газетах нас назвали бы палачами рабочего класса. Мне, как старому революционеру, такие вещи совсем не к лицу. Я хочу показать пример, как надо обращаться с рабочими! — И Цеплис сам воодушевился своей блестящей идеей — сделать жилища рабочих образцовыми и показать всем промышленникам Латвии, как нужно решать социальные вопросы. Бриедис только ухмыльнулся, вспомнив, что рабочие называли свой барак виллой, полученной в подарок
от рижских господ — в ветренную погоду там не усидеть и воробью. Но Цеплис продолжал с подъемом:
— Нам, промышленникам, надо быть гуманными, тогда и рабочие будут сознательнее относиться к труду. Я хочу поставить свое предприятие так, чтобы на нем никогда не происходило забастовок. Тогда я одними голосами своих рабочих попаду в сейм. Промышленник должен быть политиком и участвовать также в государственной законодательной работе. Иначе они задушат нас своими больничными кассами и рабочим страхованием! Они же не понимают, что наша молодая промышленность не выдержит этого. Вот как надо жить, господин Бриедис! — закончил Цеплис, полный сознания своего скромного превосходства. Бриедис ничего не сказал, только усмехнулся в душе. Как же! Так тебя рабочие и выберут, чтобы ты отнял у них больничные кассы и страхование! Нынче таких дураков не найдешь. ..
Когда Цеплис с Бриедисом возвратились, Цауне уже покончил со всеми выплатами. Голова у него все еще болела и волнение не улеглось. Откинувшись на сидение машины и прикрыв глаза, он снова переживал недавнее происшествие. Никто ему не мешал — Аулис тоже ушел прогуляться. Только ласточки, щебеча, летали вокруг, и от этого тишина полей была еще ощутимее. Когда подошли Цеплис и Бриедис, Цауне, совершенно разбитый, вылез из машины.
— Ну, с выплатой все в порядке? — спросил Цеплис, хотя и не сомневался в этом. — Отчего вы не пройдетесь? Разве вам не хочется посмотреть, как подвинулись работы?
— Голова очень болит, — негромко ответил Цауне. — Не хочется никуда ходить.
— Погуляете и пройдет. Скоро поедем. Мне только еще надо пройти осмотреть кое-что за вас. Вам сегодня хочется полентяйпичать. — Цеплису было стыдно, и он говорил, не глядя на Цауне. Бриедис во все глаза смотрел на директора и бухгалтера, не понимая, почему Цеплис сегодня так отечески ласков с молодым человеком.
Шофер Аулис со своими двумя пассажирами возвратился в Ригу к концу дня. Цеплис заехал в контору, а бухгалтера отпустил домой — головная боль у того все не проходила. Дома Цауне прежде всего умылся, потому что на обратном пути было очень пыльно. Потом он долго мочил голову холодной водой, и от этого ему действительно полегчало. Боль притихла и не была уже такой ноющей. Он решил немножко прилечь, в надежде, что тогда все пройдет. В постели его охватила сладкая истома, и он заснул. Во сне он опять трясся в автомобиле, думая о Мильде. Но потом Цеплис принимался терзать его и обстреливать. Он бежал, призывая на помощь, но ноги были как спутанные, а голос не звучал совсем. Он сознавал, что Цеплис сейчас настигнет его и убьет. Но вдруг что-то тяжело и резко прогудело у него в голове,-и Цауне проснулся, весь мокрый от пота, испуганно озираясь вокруг. Он тотчас сообразил, что это был лишь кошмар, но нервное возбуждение не скоро оставило его.
До вечера было еще далеко, и Цауне решил на сей раз пораньше отправиться к Мильде, пока она сама не пришла к нему. Он быстро оделся и, мучимый тревогой, пустился в, путь. По дороге он невольно опять стал думать о неожиданном нападении Цеплиса. Что могло быть тому причиной? Я хотел рассказать про Мильду, а он начал хлестать меня по щекам. Неужели Аулис говорил правду, что Цеплис меня заподозрил в преступной связи с его женой? Нет, этого не может быть, я ведь не дал ни малейшего повода, и вообще для таких подозрений нет основания. Его нападение, несомненно, имеет другие причины. Но какие — этого Цауне не мог постичь.
Он попытался передать Мильде события дня слегка юмористически, чтобы затушевать серьезность положения и скрыть свои полные смертельного страха переживания. Однако Мильда уже по голосу Цезаря уловила, что дело было гораздо серьезнее, нежели обрисовал рассказчик. Сначала она ничего не понимала, но вдруг ей вспомнился один случай и все стало ясно.
— Собственно, почему же он напал на тебя? Может быть, ты сам рассердил его, грубо ответил?
— Нет. Он спросил, есть ли у меня какая-нибудь симпатия и часто ли я с ней встречаюсь. Я ответил, что довольно редко. Почему? Да потому что у нас нет времени, я же ведь целыми днями на работе. А по ночам, что, она тоже занята? Я хотел рассказать про тебя, но тут Цеплис закричал, что я обольщаю замужних женщин, и начал драться.
— Может быть, у него было основание для,этого? Ты ведь когда-то был сильно увлечен госпожой Цеплис. Вспомни-ка — пригласил меня в гости, а сам полетел к ней. Сломя голову! Почему же Цеплис не мог узнать о ваших близких отношениях? А если он узнал, что же ему оставалось делать? Дурак тот мужчина, который не поколотит любовника своей жены. Женщинам такие не нравятся. — Голос Мильды звучал совсем как чужой. Цауне прямо-таки испугался.
— Что ты! У меня же с госпожой Цешгас ничего не было, ты это отлично знаешь. Неужели действительно женщинам нравятся мужчины, которые дерутся, как петухи? Вообще ты сегодня говоришь совершенно непонятные для меня вещи!
— А ты делаешь вещи, очень понятные для всех мужчин! Когда тебя уличили, удираешь, за тобой приходится гоняться. У. тебя нет даже петушиной смелости, чтоб постоять за себя! Я знала, что ты не храбрец, но уж такой трусости не могла себе представить. Любая женщина оказала бы сопротивление, чем так улепетывать!
— Легко тебе говорить: у него револьвер, а я с пустыми руками! Кроме того, он набросился на меня совершенно неожиданно.
— А как бы ты хотел? Чтобы он сказал: приготовься защищаться, я сейчас нападу! Мне было бы стыдно показывать рану на затылке. Будь у тебя разбит лоб, я бы знала, что ты, если даже не защищался, так хотя бы не удирал. А теперь мне стыдно за тебя, и я буду всем рассказывать, что ты разбил затылок, вывалившись из кровати!
— Уж этого я от тебя не ожидал и теперь ничего
не понимаю. - Цауне вздохнул, от ее слов ему стало еще больнее от нанесенной Цеплисом раны. Зачем, Мильда так говорит? Неужели же и она, вслед за Аулисом, считает, что у Цезаря все-таки что-то было с госпожой Цеплис? А он-то всю дорогу думал о Мильде и сожалел, что она не сидит рядом с ним вместо Цеплиса! Она увидала бы ту же зелень полей и услыхала бы те же песни жаворонков, что видел и слышал Цауне... Как может она упрекать его в том, чего никогда не было?
— Ты, наверно, хотел, чтоб я радовалась, что ты хорошо проводишь время с госпожой Цеплис и совсем меня позабыл? — Резкий тон ее голоса спутал его мысли.
— Если ты будешь так говорить, я не стану отвечать и сейчас же уйду. Я не хочу терпеть незаслуженные оскорбления.
— Конечно, опять удерешь. Ты это очень хорошо умеешь!
— Довольно. Я ухожу и буду ждать, пока ты образумишься. Так нельзя.
— Нет, можно, и я тебя никуда не пущу! Я и так давно образумилась, — и Мильда страстно обхватила Цезаря за шею. Он попытался высвободиться, но ее пламенные поцелуи и горячее дыхание лишили его сил. В этой борьбе не было вражды — пылающее желание двух существ слилось в одно пламя. — Разве ты не понимаешь, что я люблю тебя и хочу растерзать? Никуда ты не убежишь, — шептала Мильда, и опаляющий жар ее дыхания вконец одурманил Цауне.
— Но почему ты так говоришь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54