Вот учитель похлопывает Кэти по плечу. Нормальный жест, означающий поощрение. Возможно, мистер Пелам пользуется таким приемом уже очень давно. И вот тот же учитель, с мужским интересом смотрящий на Кэти и задерживающий свой взгляд и руку на ее плече дольше обычного на долю секунды.
В сущности, не так уж важно, какая из этих картин больше соответствует данному эпизоду. Важно то, как Кэти поняла конкретную ситуацию. И судя по тому, что отвергаются невинные попытки к контакту даже со стороны миссис Андерсон, она вполне могла не сдержать себя в случае с Пеламом.
Миссис Андерсон, видимо, считает Кэти истеричной девчонкой, которую испортила сумасбродная мамаша. Она не может знать того (и я, разумеется, никогда не скажу ей), что моей дочери уже пришлось испытать в жизни.
После того, как Кэти засыпает, я еще долго лежу рядом с ней. Потом встаю и спускаюсь вниз, чтобы приготовить себе чай.
Молли сидит перед телевизором в гостиной, смотрит какой-то фильм из вечерней программы. В руке сигарета, хотя вот уже полгода, как она объявила, что бросает курить.
– С ней все в порядке? – с волнением в голосе спрашивает Молли.
Я киваю.
– Так что же случилось?
– Ничего. Просто она сильно расстроена.
– Чем?
– Не знаю… Всем.
– Она ничего тебе не рассказала?
– Нет.
Молли, которая любую неискренность чувствует за милю, укоризненно качает головой.
– У Кэти возник спор с воспитательницей, – устало признаюсь я. – Потом она как-то неловко задела ее.
– Боже мой! – В это восклицание Молли умудряется вложить бездну оттенков.
Я делаю вид, что не замечаю этого, и продолжаю идти по направлению к кухне.
– Послушай, дорогая, – говорит Молли, входя следом за мной на кухню, – пойми меня правильно. Тебе следует что-то предпринять. Такие инциденты, как с Кэти, вам сейчас никак не нужны. Думаю, тебе требуется помощь. Совет специалиста и все такое…
– Со мной все нормально.
– Я имею в виду для Кэти.
– С ней тоже все будет нормально.
На лице у Молли отражается какая-то внутренняя борьба. Наконец она произносит:
– Я считаю, что тебе одной со всеми своими проблемами не справиться. Никто бы не справился.
– Странно, но директор школы разделяет твое мнение. Она считает, что Кэти нуждается в помощи психиатра.
Пропустив мимо ушей содержащуюся в моих словах иронию, Молли быстро говорит:
– Насчет психиатра я не уверена, по-моему, они только взвинчивают людей, а вот поискать консультанта по проблемам подросткового возраста можно было бы. Я знаю многих детей, которым такие специалисты очень помогли.
Я молча достаю чайник, чашки, блюдца и ставлю чайник на плиту.
– Ненавижу видеть тебя такой расстроенной, – вздыхает Молли. – Она всегда расстраивает тебя.
– Это неправда.
– Извини, но это так.
– Не надо, Молли.
– Но, дорогая, это ведь так. Я вынуждена тебе это сказать. Вокруг Кэти вечно проблемы. Даже если все нормально, она умудряется их создать. Я говорю это только потому, что люблю тебя и считаю, ты не должна переживать все в одиночку. Конечно, Кэти тоже переживает смерть Гарри, но это не должно превращаться в… – Молли хочет сказать что-то резкое, но сдерживает себя и тихо добавляет: – Это, в конце концов, несправедливо по отношению к тебе.
Значит, Молли все-таки считает, что Кэти нужно лечить.
Внутри у меня закипает гнев, и я еле сдерживаюсь. Мне хочется крикнуть: «Да, Кэти трудный подросток! Но чего ты хотела? Как она может быть другой после всего пережитого? После того, как ее обманули?»
Но я не могу этого сказать. И никогда не смогу. Иначе я признаю, что Кэти – это главная жертва в нашей жизни. Иначе я доставлю ей новые страдания.
Чтобы справиться со своим гневом, я направляю его на Гарри.
Еще до того мартовского дня мне не раз приходила в голову мысль: я готова убить его за то, что он сделал с Кэти. Если бы Гарри был сейчас здесь, я не колеблясь убила бы его.
Между нами с Молли повисает долгое молчание. Неожиданно со стороны подъездной дороги раздается хруст гравия. Это какая-то машина. Избегая вопросительного взгляда Молли, отхлебываю большой глоток чая из кружки. Когда звонит звонок, я спокойно встаю, как будто ждала кого-то, и иду к двери.
Через окно холла я вижу, как возле дома останавливаются две машины. Я открываю дверь. Передо мною трое мужчин: Чарльз, Леонард и еще один человек в помятом летнем костюме. Инспектор Доусон. Или, может, старший инспектор Доусон. Я никогда толком не знала его ранга.
– Эллен, я хотел позвонить… – Чарльз безвольно машет рукой, он чем-то сильно удручен.
Леонард стоит несколько поодаль, лицо у него серьезное и грустное.
– Можно нам войти, миссис Ричмонд? – спокойно спрашивает Доусон.
– Пожалуйста.
Я провожу их в гостиную. Доусон располагается на своем обычном месте, с которого открывается вид на сад и реку. Я сажусь в кресло напротив. Чарльз и Леонард устраиваются у камина. Со стороны мы выглядим как две независимые группы людей.
Доусон устремляет на меня свой внимательный взгляд, сцепляет пальцы рук и произносит без какой-либо преамбулы:
– Миссис Ричмонд, я должен сообщить вам о том, что сегодня днем в море обнаружено и поднято на поверхность тело вашего мужа.
Я долго молчу. Затем отвожу взгляд от Доусона и смотрю на свои руки.
– Где его обнаружили? – наконец выдавливаю я из себя.
– Внутри яхты.
– Внутри… – эхом повторяю я. При этом ощущаю прилив страха. Или облегчение? Не знаю. В наступившем молчании поворачиваюсь к Чарльзу, который грустно кивает мне, как бы подтверждая заявление Доусона.
Инспектор смотрит на меня немигающим взглядом.
– С сожалением должен также проинформировать вас о том, что возле тела вашего мужа было обнаружено ружье… – Доусон делает паузу. – И о том, что в результате предварительного обследования на теле мистера Ричмонда обнаружены ранения, позволяющие предположить, что он выстрелил в себя из ружья.
Я не отрываясь смотрю на него.
– Мне очень жаль.
Закрывая глаза, я плыву в пространстве. Словно сквозь туман слышу, как кто-то идет по гостиной, затем вижу рядом с собой Леонарда. Он вставляет мне в руку стакан. Я подношу его к губам и делаю глоток. Другой рукой ощущаю сухое пожатие Леонарда. Возле моего уха раздается его шепот:
– Эллен, вам не в чем себя винить, не в чем.
В груди у меня вскипают старые обиды, на глаза наворачиваются слезы, но несмотря на это я почти физически ощущаю на себе изучающий взгляд Доусона и поднимаю на него глаза.
– Мы должны совершить ряд формальностей, – говорит Доусон, – обычное расследование. Правда, оно потребует времени. Надеюсь, нам удастся поднять яхту. Может быть, даже в ближайшие дни. Мы постараемся, чтобы наша работа не создала вам никаких неудобств, общения с прессой будем избегать. Рассчитываю на то, что в течение этого времени у нас с вами наладится полный контакт.
Я неопределенно киваю, не будучи уверенной в том, что именно он подразумевает под своей последней фразой.
Леонард придвигает кресло и садится рядом со мной.
Доусон наклоняется вперед, как бы желая исключить Леонарда из нашего разговора и произносит:
– Я понимаю, миссис Ричмонд, что это большой удар для вас. Я не имею права отрывать вас сейчас от семьи, но вы оказали бы нам неоценимую помощь, если бы попытались сформулировать причины, по которым ваш муж мог бы покончить жизнь самоубийством.
– У Гарри были финансовые проблемы… – неуверенно начинаю я и смотрю на Леонарда, как бы прося поддержать мои слова.
Но прежде чем Леонард успевает что-либо сказать, Доусон предостерегающе вытягивает руку в его сторону и говорит мне:
– Продолжайте, миссис Ричмонд.
Собираясь с мыслями, я прикрываю веки и тру пальцами глаза.
– У него были долги… Долги по делам фирмы, личные долги. Вплоть до недавнего времени я не знала, что их было много. Сам он мне о таких вещах ничего не говорил. – С мыслями о детях я заставляю себя продолжать: – Политическая карьера Гарри… Поражение в последних выборах было для него совершенно неожиданным. Он…
– Да?
Я делаю секундную паузу.
– Это явилось для него тяжелейшим ударом. Он очень переживал…
– А перед исчезновением не был ли он особенно угнетен, подавлен? В последние несколько дней?
– Не знаю. Я много об этом думала, но по моему мужу это было трудно определить, в таких вещах он никогда не признавался.
– Вы сказали, что думали об этом. Значит, эта мысль – о том, что он мог покончить с собой, – приходила вам в голову?
– Нет, нет. Я просто имею в виду, что в последнее время вообще много думала о Гарри.
– У вас имеются на это какие-то особые причины? В горле у меня застревает комок, но через несколько секунд я справляюсь с собой.
– Просто я думала о том, чего не сказала ему. О том, что должна была сказать.
– Значит, в те дни ничего особенного не случалось? – гнет свою линию Доусон. – Ничего такого, что могло бы серьезно повлиять на мистера Ричмонда?
Я роюсь в своей памяти. В ней все перемешалось, я уже не знаю, как отделить реальные вещи от нарисованных моим воображением.
– Разве что…
– Да?
– В те дни у него было несколько деловых звонков, которые, по-моему, сильно его расстроили. У меня тогда возникло ощущение, что он испытывал сильный шок.
– Это были какие-то неприятные известия?
– Точно не знаю, но думаю, что да.
– И он тяжело воспринял их?
Я хочу было сказать; «Он вообще все воспринимал тяжело», но удерживаюсь и вместо этого отвечаю:
– Да, он был очень обеспокоен.
– Но о самоубийстве он никогда не говорил?
– Нет. – Я медленно повожу головой из стороны в сторону. – Нет.
Доусон глубоко вздыхает.
– А как вы сами считаете, мог он покончить с собой?
Я долго размышляю над ответом. Наконец решившись, признаю и собственную неудачу в жизни, и вину Гарри за нее.
– Да.
Вот тебе Гарри! Вот тебе за все!
Уголки рта у Доусона приподнимаются, щеки довольно надуваются – он получил тот ответ, которого и желал.
ГЛАВА 13
Мы с Кэти сидели на балконе квартиры в Ла-Джолла, отдыхая после довольно продолжительного перелета. Джош играл с мальчиками в соседних апартаментах. Издалека доносился шум автострады, с моря дул приятный ветерок. Мы бессвязно болтали об одежде. Воспользовавшись паузой, я, как бы между прочим, спросила Кэти о ее с Гарри походах по магазинам. Как она их воспринимала? Были ли они – нужное слово отыскалось не сразу – трудными для нее?
Прищурив глаза от солнца и глядя вдаль на обсаженную пальмами улицу, дочь тоже, как бы между прочим, сказала, что все было нормально. Затем со вздохом добавила:
– Ну, не совсем плохо.
– Что ты имеешь в виду? Было что-то не очень хорошее?
– Ну, в общем, да. Я не знаю, но старалась не думать об этом. Я считала, что если буду с ним милой и послушной, если буду носить купленную им одежду, то ему будет приятно, и все будет в порядке. – Она смолкла, занявшись заусенцем на пальце. – Ничего такого тогда не было.
– Он не касался тебя? – Сердце у меня холодеет.
– Ну, держал за руку. И все.
Я знала, что она говорит правду, просто мне необходимо было услышать это. Во мне развился какой-то комплекс недоверия по отношению к Гарри, к любому его поступку в прошлом. И несмотря на то, что это было мне неприятно, копалась и копалась в них.
Через несколько дней Кэти вновь заговорила о нашем отдыхе во Франции. Тогда мы шли с ней по сверкающему на солнце пляжу мимо кричащих волейболистов и растянувшихся на песке загорающих женских тел. Сначала она рассказывала с явной неохотой. О том, что боялась этой поездки, что некоторое время все было хорошо. Во всяком случае… Во всяком случае, Гарри не приставал к ней.
«Что она имеет в виду?»
Потом… Кэти удлиняет шаги, наклоняет голову и упирает взгляд под ноги. Потом это началось снова, как-то вдруг… Она не знает причины…
– Что началось? – Мой голос звучит словно издалека.
– Ну, какие-то легкие объятия… Все такое…
Я думала, что к тому времени в совершенстве овладела мастерством не выдавать своих чувств. Однако Кэти, искоса взглянув на меня, взяла за руку и слегка похлопала по ней. Этот жест заставил меня отвернуться и перевести разговор на другую тему – такую бурю любви к дочери он вызвал во мне.
После этого разговора на пляже Кэти не упоминала о Гарри в течение нескольких дней. Помимо прочего, она была погружена в сеансы у Боба Блока. Но, однажды, когда мы, распаковав очередную порцию продуктов, ели мороженое из большой банки, она заговорила о Рождестве. Вообще о празднике Рождества, но, взглянув ей в лицо, я поняла, что Кэти имеет в виду наше последнее Рождество.
Тогда ситуация обострилась до предела. Если бы только я хотела видеть это!
За три дня до Рождества я вернулась домой поздно вечером – отвозила Диану после одного из благотворительных мероприятий. Я нашла гостиную пустой, телевизор был выключен. Я поднялась на второй этаж. В нашей спальне никого не было. Джош уже спал у себя. Как всегда он лежал на спине, тихо посапывая, такой красивый и милый во сне. Подойдя к спальне Кэти, я увидела, что из-под двери выбивается полоска света. Тихонько постучалась и взялась за ручку. Помню свое ощущение приятного ожидания: Кэти только что приехала на рождественские каникулы, у нас впереди еще столько времени. Помню и совершенно неожиданную для меня картину: дверь вдруг распахивается и на пороге стоит Гарри. Лицо у него красное, рот чуть приоткрыт, рубашка помята, а из кровати на меня смотрит бледная Кэти.
Все внутри у меня похолодело. На лице у Гарри отразилась сложная смесь чувств – злобы, раздражения и… вины. А в глазах у Кэти до того, как она зарылась головой в подушку, я увидела страдание.
Теперь я понимаю, что Гарри тогда почти не скрывал своего желания. И хоть внутренний голос подсказывал мне: «Беда!», я усилием воли отключила его. В то время я еще имела обыкновение отмахиваться от неприятных мыслей, убеждая себя в том, что каким-то образом все обойдется. И когда Гарри сказал мне, что у Кэти был очередной срыв и он поднялся, чтобы ее успокоить, я поверила ему.
Я поверила ему. Я наступила на горло собственным ощущениям. И это была моя огромная ошибка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55