https://wodolei.ru/catalog/mebel/Villeroy-Boch/
В прошлом он был президентом Американской ассоциации судебно-медицинских экспертов и, несмотря на преклонный возраст, до сих пор полон кипучей энергии.
То, что привезли в лабораторию, уже не труп, а просто кровавое месиво. Медикам к вскрытиям, телам убитых не привыкать, но и их может вывернуть наизнанку. Пока труп не нашли, он лежал под палящим солнцем, из-за чего не только стал разлагаться быстрее обычного, но и разбух. Пролежи вся эта зловонная туша еще день на солнце, ее разорвало бы на куски и тогда прощай многое. Во всяком случае, определить время и способ преступления стало бы гораздо труднее, если вообще возможно. К счастью, труп еще успели заморозить, придать ему более или менее нормальный вид и переправить сюда.
Грэйд приезжает последним и церемонно извиняется. Почему эти убийства приходятся на выходные? Подчиненные вежливо хихикают, но это действительно так: в субботу и воскресенье работы у них невпроворот, наверное, потому, что в Нью-Мексико по какому-то странному капризу истории повелось так, что по пятницам и субботам народ напивается и начинает хвататься за пистолеты и ножи.
Повесив верхнюю одежду в шкафчик, Грэйд облачается в рабочий халат, становясь со всеми на одно лицо. Теперь это группа мясников. После каждого вскрытия длинные белые халаты отправляют в стирку, но в прачечной не могут справиться с блеклыми кровавыми пятнами, оставшимися от предыдущих хирургических операций.
Начинает Грэйд с головы и постепенно продвигается ниже, наговаривая свои наблюдения на миниатюрный диктофон. Работает он спокойно и профессионально, давая четкие указания помощнику и обслуживающему персоналу. Желая рассмотреть что-нибудь получше, просит их поднять ту или иную конечность, повернуть в нужную сторону тот или иной орган.
На то, чтобы покончить с этой частью вскрытия, времени уходит вдвое больше обычного, и Грэйд предлагает небольшую передышку. Выйдя из операционной с ассистентом Мацумотой, парнем из Колумбуса (штат Огайо), и прислонившись к кафельной стене, он наливает себе кофе из автомата. В подвале тишина, низкие голубые лампы дневного света усиливают жутковатое впечатление от вида расчлененного трупа.
– Наверное, похоже на тех несчастных, убитых религиозным фанатиком Мэнсоном, – подает голос Мацумота. Он здесь недавно и еще не привык профессионально воспринимать изуродованное тело. В операционной он прилагал отчаянные усилия оставить в себе съеденный обед за три доллара (блинчик с начинкой из наперченного сыра, фаршированный перец с рисом и бобами).
– Хуже, – отвечает Грэйд, мгновение медлит, потом добавляет: – Подумай, каково было жертве.
– Но ведь он уже был мертв... – Невозможно подумать, что могло быть иначе.
Грэйд допивает кофе.
– Мне кажется, стреляли в него уже под конец.
– Вы хотите сказать, он был еще жив...
– Да, какое-то время. Наверное, потерял сознание еще до того, как убийца, кем бы он ни был, его прикончил.
Мацумота зажимает рукой рот. Только бы не вырвало!
– Нечто подобное недавно попадалось мне на глаза в специальной литературе, – продолжает Грэйд. – Речь идет о ритуальных убийствах, совершаемых бродячими бандами гомосексуалистов. Ты видел задницу этого бедолаги, – говорит он, даже не пытаясь скрыть отвращения, – на ней просто живого места нет. – Затем поднимает глаза к потолку: – Черт, надеюсь, он отрубился сразу же! А если нет, да поможет ему Бог!
Мацумоту как ветром сдуло. Зажав рот руной, он несется к туалету.
Теперь они вспарывают грудную клетку – работают грубо, по ходу ломая кости, не обращая внимания на кровь, которая брызжет на их белые халаты, вырезая органы, взвешивая, помечая и бросая их в тяжелые морозильные мешки. Скука смертная, но все должно быть в ажуре, потому что впереди – суд, там их выводы станут уликами. Когда работа закончена, помощники снимают со стола останки, по сути, ничем уже не отличающиеся от скелета, кладут их в пластиковый мешок и убирают в шкаф. Удалось снять пару более или менее четких отпечатков пальцев – их перешлют в вашингтонскую штаб-квартиру ФБР и Пентагон. Хорошо, если кто-нибудь хватится убитого, опознает его, тогда покойника похоронят как полагается, с указанием имени и фамилии, а не в безымянной могиле на какой-нибудь свалке их штата.
Приняв душ и переодевшись, Грэйд идет в медицинский корпус к себе в кабинет. Завтра его секретарша напечатает официальное заключение, ему же надо звонить окружному прокурору. Тот не хочет ждать до завтра.
10
– Лучше приезжай прямо сейчас.
– Что еще стряслось?
– Дело швах, старик, – отвечает Робертсон. – Не хочу говорить по телефону, слишком все серьезно. Просто приезжай, и очень быстро.
По дыханию в трубке я понял, как он напуган. Одно это уже может сбить с панталыку: Джон Робертсон никогда не теряет головы.
– Кстати, – добавляет он, – ты знаешь, где сейчас твои рокеры?
– Нет. Они поселились в «Шератоне». Если тебя это так волнует, позвони в отель сам, хотя сомневаюсь, чтобы в воскресенье вечером ты застал их на месте. – Я медлю. – А это имеет к ним отношение? – Глупый вопрос, тут же мелькает мысль.
– Поговорим при встрече. – Я слышу отбой.
Раздавив бутылочку пива, я раздеваюсь догола и иду в ванную, чтобы на скорую руку принять душ. Только что отвез Клаудию к матери. Целый день мы провели вместе – гуляли, купались, дурачились вовсю, она меня просто загоняла. Телефон звонил в тот момент, когда я входил в квартиру. Включив автоответчик, я узнал, что последние два часа окружной прокурор лично названивал мне с одной и той же просьбой – срочно перезвонить ему на работу.
Я стою под душем дольше, чем нужно, неизвестно, что меня ждет, но радоваться все равно нечему. На душе кошки скребут при мысли о том, что новые мои клиенты замешаны в каком-то более тяжком преступлении, чем вооруженный грабеж, за который к суду не привлекают. Независимо от того, кого они представляют, защиту или обвинение, адвокаты такие же люди, как все. Мы не можем симпатизировать всем подзащитным, хотя и обязаны их защищать. Хороший адвокат не допустит, чтобы личные эмоции примешивались к работе, но в то же время есть дела, с которыми лучше не связываться. Опыт и чутье подсказывают мне, что сейчас именно такой случай. Я все еще стою под душем, второй раз за день мою голову. Робертсон и в джинсах будет красивым, одетым с иголочки, чистым и свежим. Вот и буду ему под стать, пользуясь редкой возможностью побывать в тюрьме в нерабочее время.
Перед выходом звоню в «Шератон» – их номер не отвечает. То, что их нет, не должно меня тревожить, но я встревожен.
11
– Вчера после обеда в горах нашли труп. У домика лесничего гуляли ребята, они-то его и нашли.
– Знаю, – отвечаю я. – Вчера вечером видел в программе последних известий. – Вот, значит, чем была вызвана суматоха, которую мы с Клаудией видели, когда возвращались с рыбалки. – Довольно печальная история.
– Довольно печальная история? Занятно ты выражаешься.
Я снова в кабинете Робертсона, мы здесь вдвоем, но за дверью толпится народ. Слишком многолюдно для обычного воскресного вечера. На улице уже темнеет, через окно я вижу, как мало-помалу солнце растворяется за изломанной линией горизонта.
– Сейчас я покажу тебе фотографии. Если и они не настроят тебя против твоего дружка, то ничто другое – и подавно!
– А рокеры тут при чем?
– Может, это их рун дело. – Он смотрит на меня в упор, по взгляду видно, что время шуток кончилось.
– С чего ты взял? – Если этим ребятам теперь пришьют обвинение в убийстве, дело примет совсем другой оборот, тут я – пас. В таком деле без помощи коллег не обойтись, и адвокат, которого вышибли из собственной фирмы, здесь не годится. Если твоих клиентов ставят на одну доску с Адольфом Эйхманом, действовать нужно не так.
– Так мне сказал Грэйд.
– Ты что, спятил? – взрываюсь я. – Откуда ему знать хотя бы о том, что эти ребята в городе? Помилуй Бог, Джон, это же ни в какие ворота не лезет, ты даже обвинительного заключения предъявить не сможешь!
– Успокойся, Уилл! Грэйд не знает, что они в городе, черт побери, он даже не знает, что они на территории штата!
– Тогда о чем вообще речь? – Он водит меня за нос, мне это не по душе. Тем более что пахнет здесь обвинением в убийстве.
– Вот о чем. – Он берет со стола папку. Очевидно, это заключение по итогам вскрытия. – Он на словах передал результаты, и мне осталось восстановить картину происшедшего. – После паузы Джек добавляет: – Взгляни сам и поймешь, что я прав.
– Позволь уж мне самому судить, – я протягиваю руку за папкой, он ее не отдает.
– Сначала против них будет возбуждено дело.
– Когда?
– С минуты на минуту. Их задержали несколько минут назад и сейчас везут сюда.
– Откуда?
– Откуда надо. Не паникуй, – ободряет он меня, – они не пытались улизнуть. Да и место, где их сцапали, – самое обычное. – Он бросает папку на стол. – Поговорим как мужчина с мужчиной, Уилл. История в самом деле жуткая.
– Не для протокола?
Он кивает.
– О'кей.
Теперь он передает мне папку. Я смотрю на снимки: зрелище действительно отталкивающее. Я был во Вьетнаме, самоуверенный пацан, вчерашний школьник, видел фронт, но такого варварства видеть мне еще не доводилось.
– Боже милостивый! – В горле застревает комок. Хочется пить, вода – и та сойдет.
– Все снимки – черно-белые, – говорит Джон. – Представь, как все выглядело в цвете, это при сегодняшней-то жаре. О запахе я и не говорю. При осмотре трупа полицейских стошнило.
Сделав над собой усилие, я снова смотрю на снимки. Картина все та же.
– Их можно понять. Но с чего ты взял, что это сделали мои парни? Скорее тут не обошлось без организованной преступности, мафии и тому подобных группировок.
– Из-за полового члена, – через силу отвечает он.
– То-то и оно! Типичный приемчик всех подонков! – Убийца, кем бы он ни был, отрезал несчастному член и заталкивал в рот. – Были случаи, когда мафия так расправлялась со своими доносчиками. Да, так же было и во Вьетконге, – внезапно вспоминаю я, там это ни для кого не было секретом.
– Такие случаи и на счету преступных рокерских банд.
– Я не знал об этом, – осторожно отвечаю я, чувствуя, как все ближе подкрадывается ко мне тревога.
– Я тоже, – соглашается Робертсон. – Зато знал Грэйд. Он сам рассказал мне об этом, не подозревая, что парни уже у нас. – По тому, как Джон это говорит, я вижу, насколько серьезно он все воспринимает. Может, так и нужно, ведь стоит такой истории получить огласку, как шум поднимется несусветный.
– А что он еще тебе рассказал? – Я пытаюсь взять себя в руки, но мешают фотографии – они стоят перед глазами.
– Смерть наступила не от выстрелов.
Если раньше я слушал его довольно рассеянно, то теперь я – само внимание.
– Тогда...
– ...он был зарезан, – подхватывает мою мысль Робертсон. – Сорок семь ножевых ран! А может быть и так, что сначала его кастрировали, а потом нанесли сорок семь ударов ножом. Как бы то ни было, в голову стреляли под конец, уже задним числом, – со злостью добавляет он. – И они были в городе, когда это произошло.
– Погоди.
– А по словам Милтона Грэйда, одного из наиболее известных судебно-медицинских экспертов страны...
– Как и тебе, мне известны заслуги Грэйда! – нетерпеливо обрываю его я.
– ...подобные ритуальные убийства здорово попахивают гомосексуализмом...
– Если один парень отрезает другому член, выходит, не обошлось без сексуальных извращенцев?
– ...что характерно для убийств, совершаемых некоторыми преступными рокерскими бандами, – договаривает он. – Грэйд об этом читал в каких-то газетах.
Так, с первым пунктом обвинения ясно. Интересно, что за этим последует, если последует вообще.
– Отлично, – говорю я. – Это все равно не имеет к делу никакого отношения. Что еще у тебя есть против них? Чем еще ты можешь доказать, что они причастны к убийству?
– Пока ничем, – спокойно отвечает он.
– Тогда из чего же ты исходишь кроме того, что стражи порядка в большинстве своем боятся таких ребят как огня и ненавидят их лютой ненавистью?
– И из этого тоже. Такие ублюдки ничего, кроме ненависти, ни у кого не вызывают. В том числе и у тебя, несмотря на то что ты – их адвокат.
Звонит телефон. Робертсон берет трубку и слушает.
– ...Прекрасно. Твои подзащитные на противоположной стороне улицы, – говорит он мне. – Значит, они снова в тюрьме.
– Под арестом?
– Скажем лучше, под подозрением.
– В чем их подозревают?
– В убийстве при отягчающих обстоятельствах и похищении.
Мы оба понимаем, что не было сказано вслух: по законам штата убийства при отягчающих обстоятельствах и похищения караются смертной казнью.
12
Мои подзащитные даже не пытаются скрывать своей ярости. Дело против них пока не возбуждено, тридцать шесть часов еще не прошли. Они снова сидят напротив меня за столом в тюрьме, в своих цветастых рубахах, которые придают им особенно зловещий вид. Положив мускулистые руки на стол, одна на другую, Одинокий Волк наклоняется ко мне. Руки у него сплошь покрыты татуировкой, и чего тут только нет: выколотые змеи, ястребы, сердца, кинжалы, струйки крови, розы! Прямо музей народного изобразительного искусства.
– Что происходит, черт побери? – Голос у Одинокого Волка похож на шепот, как у привидения, и совсем не вяжется с той животной жестокостью, которая так и прет из него.
– Что ж ты такой хреновый адвокат, Александер? – В голосе его явственно слышится угроза, я просто физически ощущаю ее. – Содрал с нас деньги, обещал все уладить, а теперь мы снова здесь.
– Ты, хозяин, сам напросился, разве не помнишь? – Пошли они к чертовой матери, хотят другого адвоката – на здоровье! У меня своих проблем по горло.
Он глядит на меня в упор. Не привыкли к тому, чтобы на них орали.
– Не кипятись! – Под трехдневной щетиной видно, как губы у него растягиваются в озорную усмешку. – Мы же знаем, что лучше тебя все равно нет. – Покончив с угрозами, он откидывается на спинку стула. – Просто мы хотим знать, что все это значит.
– Что вам сказали?
– Ни черта не сказали! Заявились в ресторан, где мы сидели, оформили арест, сказав, что, если мы по своей воле не пойдем на новый допрос, освобождение под залог аннулируется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
То, что привезли в лабораторию, уже не труп, а просто кровавое месиво. Медикам к вскрытиям, телам убитых не привыкать, но и их может вывернуть наизнанку. Пока труп не нашли, он лежал под палящим солнцем, из-за чего не только стал разлагаться быстрее обычного, но и разбух. Пролежи вся эта зловонная туша еще день на солнце, ее разорвало бы на куски и тогда прощай многое. Во всяком случае, определить время и способ преступления стало бы гораздо труднее, если вообще возможно. К счастью, труп еще успели заморозить, придать ему более или менее нормальный вид и переправить сюда.
Грэйд приезжает последним и церемонно извиняется. Почему эти убийства приходятся на выходные? Подчиненные вежливо хихикают, но это действительно так: в субботу и воскресенье работы у них невпроворот, наверное, потому, что в Нью-Мексико по какому-то странному капризу истории повелось так, что по пятницам и субботам народ напивается и начинает хвататься за пистолеты и ножи.
Повесив верхнюю одежду в шкафчик, Грэйд облачается в рабочий халат, становясь со всеми на одно лицо. Теперь это группа мясников. После каждого вскрытия длинные белые халаты отправляют в стирку, но в прачечной не могут справиться с блеклыми кровавыми пятнами, оставшимися от предыдущих хирургических операций.
Начинает Грэйд с головы и постепенно продвигается ниже, наговаривая свои наблюдения на миниатюрный диктофон. Работает он спокойно и профессионально, давая четкие указания помощнику и обслуживающему персоналу. Желая рассмотреть что-нибудь получше, просит их поднять ту или иную конечность, повернуть в нужную сторону тот или иной орган.
На то, чтобы покончить с этой частью вскрытия, времени уходит вдвое больше обычного, и Грэйд предлагает небольшую передышку. Выйдя из операционной с ассистентом Мацумотой, парнем из Колумбуса (штат Огайо), и прислонившись к кафельной стене, он наливает себе кофе из автомата. В подвале тишина, низкие голубые лампы дневного света усиливают жутковатое впечатление от вида расчлененного трупа.
– Наверное, похоже на тех несчастных, убитых религиозным фанатиком Мэнсоном, – подает голос Мацумота. Он здесь недавно и еще не привык профессионально воспринимать изуродованное тело. В операционной он прилагал отчаянные усилия оставить в себе съеденный обед за три доллара (блинчик с начинкой из наперченного сыра, фаршированный перец с рисом и бобами).
– Хуже, – отвечает Грэйд, мгновение медлит, потом добавляет: – Подумай, каково было жертве.
– Но ведь он уже был мертв... – Невозможно подумать, что могло быть иначе.
Грэйд допивает кофе.
– Мне кажется, стреляли в него уже под конец.
– Вы хотите сказать, он был еще жив...
– Да, какое-то время. Наверное, потерял сознание еще до того, как убийца, кем бы он ни был, его прикончил.
Мацумота зажимает рукой рот. Только бы не вырвало!
– Нечто подобное недавно попадалось мне на глаза в специальной литературе, – продолжает Грэйд. – Речь идет о ритуальных убийствах, совершаемых бродячими бандами гомосексуалистов. Ты видел задницу этого бедолаги, – говорит он, даже не пытаясь скрыть отвращения, – на ней просто живого места нет. – Затем поднимает глаза к потолку: – Черт, надеюсь, он отрубился сразу же! А если нет, да поможет ему Бог!
Мацумоту как ветром сдуло. Зажав рот руной, он несется к туалету.
Теперь они вспарывают грудную клетку – работают грубо, по ходу ломая кости, не обращая внимания на кровь, которая брызжет на их белые халаты, вырезая органы, взвешивая, помечая и бросая их в тяжелые морозильные мешки. Скука смертная, но все должно быть в ажуре, потому что впереди – суд, там их выводы станут уликами. Когда работа закончена, помощники снимают со стола останки, по сути, ничем уже не отличающиеся от скелета, кладут их в пластиковый мешок и убирают в шкаф. Удалось снять пару более или менее четких отпечатков пальцев – их перешлют в вашингтонскую штаб-квартиру ФБР и Пентагон. Хорошо, если кто-нибудь хватится убитого, опознает его, тогда покойника похоронят как полагается, с указанием имени и фамилии, а не в безымянной могиле на какой-нибудь свалке их штата.
Приняв душ и переодевшись, Грэйд идет в медицинский корпус к себе в кабинет. Завтра его секретарша напечатает официальное заключение, ему же надо звонить окружному прокурору. Тот не хочет ждать до завтра.
10
– Лучше приезжай прямо сейчас.
– Что еще стряслось?
– Дело швах, старик, – отвечает Робертсон. – Не хочу говорить по телефону, слишком все серьезно. Просто приезжай, и очень быстро.
По дыханию в трубке я понял, как он напуган. Одно это уже может сбить с панталыку: Джон Робертсон никогда не теряет головы.
– Кстати, – добавляет он, – ты знаешь, где сейчас твои рокеры?
– Нет. Они поселились в «Шератоне». Если тебя это так волнует, позвони в отель сам, хотя сомневаюсь, чтобы в воскресенье вечером ты застал их на месте. – Я медлю. – А это имеет к ним отношение? – Глупый вопрос, тут же мелькает мысль.
– Поговорим при встрече. – Я слышу отбой.
Раздавив бутылочку пива, я раздеваюсь догола и иду в ванную, чтобы на скорую руку принять душ. Только что отвез Клаудию к матери. Целый день мы провели вместе – гуляли, купались, дурачились вовсю, она меня просто загоняла. Телефон звонил в тот момент, когда я входил в квартиру. Включив автоответчик, я узнал, что последние два часа окружной прокурор лично названивал мне с одной и той же просьбой – срочно перезвонить ему на работу.
Я стою под душем дольше, чем нужно, неизвестно, что меня ждет, но радоваться все равно нечему. На душе кошки скребут при мысли о том, что новые мои клиенты замешаны в каком-то более тяжком преступлении, чем вооруженный грабеж, за который к суду не привлекают. Независимо от того, кого они представляют, защиту или обвинение, адвокаты такие же люди, как все. Мы не можем симпатизировать всем подзащитным, хотя и обязаны их защищать. Хороший адвокат не допустит, чтобы личные эмоции примешивались к работе, но в то же время есть дела, с которыми лучше не связываться. Опыт и чутье подсказывают мне, что сейчас именно такой случай. Я все еще стою под душем, второй раз за день мою голову. Робертсон и в джинсах будет красивым, одетым с иголочки, чистым и свежим. Вот и буду ему под стать, пользуясь редкой возможностью побывать в тюрьме в нерабочее время.
Перед выходом звоню в «Шератон» – их номер не отвечает. То, что их нет, не должно меня тревожить, но я встревожен.
11
– Вчера после обеда в горах нашли труп. У домика лесничего гуляли ребята, они-то его и нашли.
– Знаю, – отвечаю я. – Вчера вечером видел в программе последних известий. – Вот, значит, чем была вызвана суматоха, которую мы с Клаудией видели, когда возвращались с рыбалки. – Довольно печальная история.
– Довольно печальная история? Занятно ты выражаешься.
Я снова в кабинете Робертсона, мы здесь вдвоем, но за дверью толпится народ. Слишком многолюдно для обычного воскресного вечера. На улице уже темнеет, через окно я вижу, как мало-помалу солнце растворяется за изломанной линией горизонта.
– Сейчас я покажу тебе фотографии. Если и они не настроят тебя против твоего дружка, то ничто другое – и подавно!
– А рокеры тут при чем?
– Может, это их рун дело. – Он смотрит на меня в упор, по взгляду видно, что время шуток кончилось.
– С чего ты взял? – Если этим ребятам теперь пришьют обвинение в убийстве, дело примет совсем другой оборот, тут я – пас. В таком деле без помощи коллег не обойтись, и адвокат, которого вышибли из собственной фирмы, здесь не годится. Если твоих клиентов ставят на одну доску с Адольфом Эйхманом, действовать нужно не так.
– Так мне сказал Грэйд.
– Ты что, спятил? – взрываюсь я. – Откуда ему знать хотя бы о том, что эти ребята в городе? Помилуй Бог, Джон, это же ни в какие ворота не лезет, ты даже обвинительного заключения предъявить не сможешь!
– Успокойся, Уилл! Грэйд не знает, что они в городе, черт побери, он даже не знает, что они на территории штата!
– Тогда о чем вообще речь? – Он водит меня за нос, мне это не по душе. Тем более что пахнет здесь обвинением в убийстве.
– Вот о чем. – Он берет со стола папку. Очевидно, это заключение по итогам вскрытия. – Он на словах передал результаты, и мне осталось восстановить картину происшедшего. – После паузы Джек добавляет: – Взгляни сам и поймешь, что я прав.
– Позволь уж мне самому судить, – я протягиваю руку за папкой, он ее не отдает.
– Сначала против них будет возбуждено дело.
– Когда?
– С минуты на минуту. Их задержали несколько минут назад и сейчас везут сюда.
– Откуда?
– Откуда надо. Не паникуй, – ободряет он меня, – они не пытались улизнуть. Да и место, где их сцапали, – самое обычное. – Он бросает папку на стол. – Поговорим как мужчина с мужчиной, Уилл. История в самом деле жуткая.
– Не для протокола?
Он кивает.
– О'кей.
Теперь он передает мне папку. Я смотрю на снимки: зрелище действительно отталкивающее. Я был во Вьетнаме, самоуверенный пацан, вчерашний школьник, видел фронт, но такого варварства видеть мне еще не доводилось.
– Боже милостивый! – В горле застревает комок. Хочется пить, вода – и та сойдет.
– Все снимки – черно-белые, – говорит Джон. – Представь, как все выглядело в цвете, это при сегодняшней-то жаре. О запахе я и не говорю. При осмотре трупа полицейских стошнило.
Сделав над собой усилие, я снова смотрю на снимки. Картина все та же.
– Их можно понять. Но с чего ты взял, что это сделали мои парни? Скорее тут не обошлось без организованной преступности, мафии и тому подобных группировок.
– Из-за полового члена, – через силу отвечает он.
– То-то и оно! Типичный приемчик всех подонков! – Убийца, кем бы он ни был, отрезал несчастному член и заталкивал в рот. – Были случаи, когда мафия так расправлялась со своими доносчиками. Да, так же было и во Вьетконге, – внезапно вспоминаю я, там это ни для кого не было секретом.
– Такие случаи и на счету преступных рокерских банд.
– Я не знал об этом, – осторожно отвечаю я, чувствуя, как все ближе подкрадывается ко мне тревога.
– Я тоже, – соглашается Робертсон. – Зато знал Грэйд. Он сам рассказал мне об этом, не подозревая, что парни уже у нас. – По тому, как Джон это говорит, я вижу, насколько серьезно он все воспринимает. Может, так и нужно, ведь стоит такой истории получить огласку, как шум поднимется несусветный.
– А что он еще тебе рассказал? – Я пытаюсь взять себя в руки, но мешают фотографии – они стоят перед глазами.
– Смерть наступила не от выстрелов.
Если раньше я слушал его довольно рассеянно, то теперь я – само внимание.
– Тогда...
– ...он был зарезан, – подхватывает мою мысль Робертсон. – Сорок семь ножевых ран! А может быть и так, что сначала его кастрировали, а потом нанесли сорок семь ударов ножом. Как бы то ни было, в голову стреляли под конец, уже задним числом, – со злостью добавляет он. – И они были в городе, когда это произошло.
– Погоди.
– А по словам Милтона Грэйда, одного из наиболее известных судебно-медицинских экспертов страны...
– Как и тебе, мне известны заслуги Грэйда! – нетерпеливо обрываю его я.
– ...подобные ритуальные убийства здорово попахивают гомосексуализмом...
– Если один парень отрезает другому член, выходит, не обошлось без сексуальных извращенцев?
– ...что характерно для убийств, совершаемых некоторыми преступными рокерскими бандами, – договаривает он. – Грэйд об этом читал в каких-то газетах.
Так, с первым пунктом обвинения ясно. Интересно, что за этим последует, если последует вообще.
– Отлично, – говорю я. – Это все равно не имеет к делу никакого отношения. Что еще у тебя есть против них? Чем еще ты можешь доказать, что они причастны к убийству?
– Пока ничем, – спокойно отвечает он.
– Тогда из чего же ты исходишь кроме того, что стражи порядка в большинстве своем боятся таких ребят как огня и ненавидят их лютой ненавистью?
– И из этого тоже. Такие ублюдки ничего, кроме ненависти, ни у кого не вызывают. В том числе и у тебя, несмотря на то что ты – их адвокат.
Звонит телефон. Робертсон берет трубку и слушает.
– ...Прекрасно. Твои подзащитные на противоположной стороне улицы, – говорит он мне. – Значит, они снова в тюрьме.
– Под арестом?
– Скажем лучше, под подозрением.
– В чем их подозревают?
– В убийстве при отягчающих обстоятельствах и похищении.
Мы оба понимаем, что не было сказано вслух: по законам штата убийства при отягчающих обстоятельствах и похищения караются смертной казнью.
12
Мои подзащитные даже не пытаются скрывать своей ярости. Дело против них пока не возбуждено, тридцать шесть часов еще не прошли. Они снова сидят напротив меня за столом в тюрьме, в своих цветастых рубахах, которые придают им особенно зловещий вид. Положив мускулистые руки на стол, одна на другую, Одинокий Волк наклоняется ко мне. Руки у него сплошь покрыты татуировкой, и чего тут только нет: выколотые змеи, ястребы, сердца, кинжалы, струйки крови, розы! Прямо музей народного изобразительного искусства.
– Что происходит, черт побери? – Голос у Одинокого Волка похож на шепот, как у привидения, и совсем не вяжется с той животной жестокостью, которая так и прет из него.
– Что ж ты такой хреновый адвокат, Александер? – В голосе его явственно слышится угроза, я просто физически ощущаю ее. – Содрал с нас деньги, обещал все уладить, а теперь мы снова здесь.
– Ты, хозяин, сам напросился, разве не помнишь? – Пошли они к чертовой матери, хотят другого адвоката – на здоровье! У меня своих проблем по горло.
Он глядит на меня в упор. Не привыкли к тому, чтобы на них орали.
– Не кипятись! – Под трехдневной щетиной видно, как губы у него растягиваются в озорную усмешку. – Мы же знаем, что лучше тебя все равно нет. – Покончив с угрозами, он откидывается на спинку стула. – Просто мы хотим знать, что все это значит.
– Что вам сказали?
– Ни черта не сказали! Заявились в ресторан, где мы сидели, оформили арест, сказав, что, если мы по своей воле не пойдем на новый допрос, освобождение под залог аннулируется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70