Сейчас все по-другому. Если попытаться уложить наше чувство друг к другу в жесткие рамки и представить, как оно должно развиваться, ничего не получится. Так люди и влюбляются.
– Ты проголодалась? – спрашиваю я.
– Умираю с голоду. Только не трогай меня, я и так слишком возбуждена. Нет! Давай немного передохнем. – Она хватает меня за волосы, снова притягивая к себе так, что мы лежим лицом друг к другу.
– Ты такая красивая.
– Ты такой хороший.
– Не красивый?
– Симпатичный.
Мы снова целуемся, снова ласкаем друг друга, потом лежим на спине, сплетя пальцы рук, совсем выдохшиеся.
– На самом деле, я бы съел что-нибудь.
– На самом деле?
– На самом деле.
– На самом деле я бы тоже. Твой член. А еще я съела бы большущий сандвич и выпила бы «хайнекена».
– А я съел бы вишневый пирог. С мороженым. И в придачу орех-пекан с маслом.
– Ты говоришь так, будто накурился наркотиков.
– Так и есть. Когда я щекочу твою киску языком, у меня голова идет кругом, как после травки.
– Черт бы тебя побрал, Уилл! А как же романтика, вечно ты все опошляешь!
Спотыкаясь, я иду в ванную, чтобы налить себе стакан воды. Я не то чтобы идти, ползти на карачках не в состоянии.
– Я позвоню, чтобы нам принесли еду в номер, – говорит она.
– Хорошая мысль. А то мне неохота одеваться.
– Тем более что в обеденный зал тебя все равно не пустили бы.
– Это еще почему?
– Ты только посмотри на себя в зеркало! – хихикает она. – У тебя же на лице все открытым текстом написано.
– Что у меня написано? На каком лице?
– На лице завзятого бабника, у которого на уме одна только киска. А таким типам в общественные места отеля «Браун-палас» вход воспрещен!
На свете нет ничего, что можно сравнить с тем, как возникает любовь. Когда ты влюбляешься, чувствуешь, что влюбляешься, тебя неодолимо влечет к любимому человеку, тебе страстно хочется обладать им. Когда ты весь во власти желания дарить ему удовольствие, получать его самому, брать, отдавать. И когда, наконец, ты втайне терзаешься упоительными сомнениями, а на самом ли деле к тебе пришла любовь! Эти мысли то и дело проносятся у меня в голове, пока мы самозабвенно любим друг друга почти всю ночь напролет, почти до самого рассвета, пока наконец я вообще ни о чем не думаю, целиком отдавшись во власть эмоций, – все равно за мной никто не следит, никто не видит, что происходит, я сам решаю, что делать. Я весь, без остатка отдаюсь ей, как и она мне, всем телом откликаясь на мои ласки.
Она изумительно хороша в постели, да, она знает толк в любви, я понял это еще в тот, первый раз, когда мы спали вместе, но дело не только в этом, киска у нее все время мокрая, любовь ко мне и секс слились в ней воедино. Она жаждет доставлять мне наслаждение, дарить мне свою любовь. Мы с ней – прекрасная пара, наши тела льнут друг к другу, ее груди и киска тесно прижимаются к моей груди и члену, мы не перестаем целовать друг друга, наши ноги переплелись. От нее исходит аромат, который меня безмерно возбуждает, – не только от киски, но и от всего ее тела: подмышек, ног, впадин под грудями, ступней, ладоней, пальцев рун, пальцев ног. Я ласкаю ей влагалище, целую, потом она ласкает мне член, мы трахаемся, потом отдыхаем, всем телом прижавшись друг к другу, потом касаемся друг друга, начинаем легкие поглаживания, целуемся – и все повторяется заново.
Я и представить себе не мог, что нам будет так хорошо. В жизни все оказывается куда лучше, чем в мечтах.
В три часа мы просим по телефону принести в номер бутылку шампанского – «Дом Периньон», 175 долларов. Она расписывается на квитанции, мальчишка-коридорный, заступивший в ночное дежурство, получает от нее щедрые чаевые, к тому же у него встает член, он даже не пытается скрыть бугорок, вздувшийся на брюках, когда она, сидя по-турецки на кровати, расписывается на чеке, накинув поверх себя простыню, которая почти ничего не скрывает, смеясь после того, как он, пятясь, выходит из номера (не сводя с нее глаз), над тем, как у нее в фирме отнесутся к тому, что она включит эту цифру в отчет о расходах за время командировки. Мы пьем шампанское прямо из бутылки, поглядывая на телевизор, где тоже любовь, – показывают «Грозовой перевал». На душе у меня неспокойно, ну хватит, наверное, мы приглянулись какому-нибудь ангелу на небесах! Наверное, все ниспослано нам свыше – этот вечер, этот день, эта ночь.
Мы трахаемся еще раз, потом медленно засыпаем, ее рука нежно сжимает мне член и яички.
– Просыпайся, Уилл! – нараспев говорит она. – Кофе уже готов.
– И не собираюсь.
Не открывая глаз, я шарю рукой по кровати. Как это у человека, который и спал-то всего часа два, может быть такой веселый голос? Она отводит мою руку в сторону и сдергивает простыню.
– Ложись обратно, Мэри-Лу. Мы еще не занимались любовью сегодня утром. – Я слышу собственный голос – как у малыша, которому захотелось еще два пончика, облитых шоколадом, и который не хочет довольствоваться тем, что ему уже дали. Я хочу съесть все, все, что только есть в кондитерской.
– Ах ты, жадина! Мы с тобой уже занимались любовью в четыре утра, – напоминает она, как будто я об этом забыл.
– На улице было темно, поэтому, строго говоря, была еще ночь. Впрочем, разве тебе не все равно?
– Нет, не все равно, потому что утром у меня запланирована встреча. Рано утром.
– Ну так отмени ее.
– Рада бы, но не могу.
Я открываю глаза и приподнимаюсь, оперевшись на локоть. По тому, как она одета, я вижу, что она уже настроилась на работу.
– Ты прекрасно выглядишь. Даже когда одета.
– Спасибо. Ты тоже. Даже когда не одет. – Она присаживается на край кровати. – Но тебе пора бы уже и вставать.
– Не могу.
– Почему?
– Есть одно затруднение. – Я показываю пальцем.
Она еле-еле дотрагивается до пульсирующей головки члена ногтями, покрытыми ярко-красным лаком.
– Это несправедливо, – отвечаю я, не в силах сдержать стон.
Секунду она нежно и почти машинально поглаживает мой член, потом берет его в рот, обхватывая целиком губами. Я почти сразу кончаю, в изнеможении откидываясь на подушки, словно вытащенная на берег рыба.
– Я пока пущу воду из крана, чтобы ты принял душ, – говорит она, осторожно вытирая губы кончиком простыни.
– У меня другое предложение, получше. Я подожду тебя здесь. Делай все свои дела и приходи. А я буду ждать, раскрыв объятия.
– Не пойдет! У меня все утро забито совещаниями, затем, во время обеденного перерыва состоится симпозиум, а потом надо сломя голову мчаться домой, чтобы вкратце информировать своего старшего компаньона обо всем этом, и вот тогда на сегодня, пожалуй, все! – Она решительно сбрасывает простыни на пол. – А ну живей, малыш, живей! Ну-ка, раз, два и готово! Первым делом ты пригласишь меня позавтракать, а поэтому надо торопиться. А ну, живей!
Она вытаскивает меня из постели, силой ставит под душ. Регулируя кран с горячей водой, я слышу, как она говорит с кем-то по телефону. В ее голосе сквозят нетерпеливые нотки: «Чем скорее, тем лучше, о'кей? Штаны на себя натянешь, и вперед!»
Таким голосом адвокат, знающий себе цену, говорит с упрямым клиентом.
Я нежусь под душем меньше времени, чем хотелось бы, у нее куча дел, и мне приходится с этим смириться, по крайней мере до завтрака. Я надеваю новый костюм, который она мне купила вчера, модный, дорогой костюм, и мы спускаемся в лифте навстречу новому дню в нашей жизни.
– А чем тебе не подходит ресторан в отеле?
– Здесь будет лучше.
Мы едем на машине по центральной части Денвера. Она за рулем «тауруса», который мы взяли напрокат.
– Я смотрю, ты прекрасно ориентируешься.
– Я два лета подряд проходила здесь практику. Она целеустремленно ведет машину: спина прямая, руки твердо сжимают руль.
– А что это за место, куда мы едем завтракать? Как оно называется? Где находится? – Я смотрю через окно. Райончик так себе.
– Увидишь. – Она загадочно улыбается, словно Джоконда. – Ты мне доверься. Тебе понравится. Обещаю.
Мы в самом центре испанского района, проехали уже по меньшей мере с десяток кварталов, и ни в одном из них я не видел указателя на английском языке.
– Мне казалось, у тебя сегодня день расписан по минутам.
– Я сама знаю, что мне делать, – в ее тоне проскальзывает легкое раздражение. – Поэтому сиди и не рыпайся, ладно?
– Не знаю, куда ты меня везешь, но там, наверное, подают на завтрак одни кукурузные лепешки, черт бы их побрал!
В ответ – та же самая улыбка Джоконды, которая выводит меня из себя.
– Такого завтрака у тебя никогда еще не было и не будет, иначе я верну тебе всю сумму в двойном размере.
Она ставит машину в середине квартала перед домиком, покрытым бледно-розовой штукатуркой и выкрашенным краской бирюзового оттенка, которая уже сильно облупилась. Тихая улица, вокруг только жилые дома, во всем квартале ни ресторана, ни вообще какой-нибудь коммерческой структуры.
– О'кей. За чей счет?
– Один старый друг захотел угостить тебя завтраком.
– Старый друг? Слушай, Мэри-Лу, что происходит?
Не отвечая, она вылезает из машины. Я неохотно следую ее примеру, она устраивает какой-то розыгрыш, и я не знаю, в чем тут дело. Не люблю, когда мне преподносят сюрпризы. Я уже начинаю строить догадки, а не подстроена ли вся эта история, начало которой было положено нашей случайной встречей в аэропорту?
Дверь, ведущая в дом, открывается. Выходит мужчина. Он невысокого роста, ладно скроен, судя по виду, испанского происхождения. Этакий живчик, мелькает у меня мысль. Он напоминает мне франтоватого игрока на скачках – ботинки начищены до блеска, складка на брюках остра, словно бритва. И лишь по гладко зачесанным назад седым волосам со стальным отливом видно, что ему уже за пятьдесят, так что молодым его не назовешь. Подойдя, он чопорно здоровается с Мэри-Лу за руку.
– Быстро доехали. – Говорит он без акцента, голос слишком низкий для такого тщедушного мужчины. Голос, в котором слышны властные нотки.
Он полицейский. У меня возникает смутное ощущение, что его лицо мне знакомо, но я не могу припомнить, где его видел.
– Виктор Меркадо, Уилл Александер, – говорит Мэри-Лу, представляя нас друг другу.
– Я слышал, вы на редкость здорово готовите! – говорю я, даже не пытаясь скрыть сарказм.
Он криво улыбается, так, что все лицо пересекают морщины.
– Для вас я приготовил кое-что вкусное. Заходите.
Гостиная маленькая, но в ней идеальная чистота. Над диваном большой портрет Элвиса, выполненный на черном бархате. Я перевожу взгляд на Мэри-Лу. Она стоит с напряженным видом. Что, черт побери, все это значит?
Пройдя по коридору, Меркадо открывает дверь, ведущую в спальню.
– Заходите.
Секунда, и в комнату, дрожа и спотыкаясь, входит... Рита Гомес. Секунду она глядит на меня, потом отводит глаза.
Не знаю, кто из нас больше дрожит, – она или я.
– Садись, – повелительным тоном говорит ей Меркадо, указывая на диван.
Она садится, сжав кулачки. Я поворачиваюсь к Мэри-Лу, которая широко улыбается.
– Виктор раньше возглавлял отделение ФБР в Сан-Антонио, в штате Техас, а теперь руководит лучшей на юго-западе фирмой, занимающейся предварительным расследованием дел. Мы познакомились пару лет назад, когда расследовали одно дельце, – говорит Мэри-Лу, – и время от времени он оказывал мне услуги, причем... не только в Техасе, но и в Санта-Фе, да и еще много где.
– Мне до смерти надоела бюрократическая волокита, – поясняет Меркадо. – К тому же получаю я теперь гораздо больше прежнего.
Я наверняка раз-другой видел его в Санта-Фе, поэтому его лицо и показалось мне знакомым. Я перевожу взгляд с него на Мэри-Лу. Могла ли она спать с ним? И тут же отбрасываю эту мысль. Ока просто не может этого сделать, а вот я могу и, чувствуя за собой такой грешок, валю все на нее. Он помогает ей по работе, не более того. Боже, иной раз я сам себя не узнаю!
Мэри-Лу бросает взгляд на часы.
– Мне в самом деле уже пора. – Она быстро чмокает меня в щеку. – Позвони, когда вернешься. – Она улыбается: – Может, хоть теперь будешь мне верить!
Мэри-Лу выскакивает за дверь прежде, чем я успеваю спросить, что к чему. Она сделала мне этот невероятный подарок и даже не дождалась, чтобы я мог сказать ей «спасибо», как и полагается.
Я поворачиваюсь к Меркадо.
– Как...
– Я подумал, что ей обязательно придется разговаривать по телефону с кем-нибудь в Санта-Фе, – объясняет он, глядя на Риту, которая с несчастным видом сидит на самом краю дивана. – Одиночество, отчаяние. Да что угодно. Страх. Я приехал в ваши края, разобрался в ситуации и позволил себе... скажем, установить прослушивание нескольких телефонных линий, которыми она вероятнее всего могла воспользоваться. Обычное дело, которому учат в ФБР.
– Но разве это... не противозаконно?
– Мэри-Лу – хороший человек, – прямо отвечает он. – Она сказала, что для нее это важно. Иной раз приходится ловчить.
И все это она сделала ради меня. Мэри-Лу.
– Я подожду на улице, – предупредительно говорит Меркадо.
Он закрывает за собой дверь, и мы остаемся наедине.
Я стою, выжидая. Наконец Рита Гомес поднимает голову и смотрит на меня.
– Они сказали, что мне больше ни с кем не придется видеться. Никогда. Так и сказали. Прямо в лицо. – Она говорит тихо, чуть ли не шепотом, словно сама с собой, вспоминая, что они ей сказали, словно не она, а сами они произносят эти слова.
– Кто? – допытываюсь я. – Кто тебе это сказал?
– Сами знаете кто.
– Нет, не знаю. – То есть знаю, я почти уверен в этом, но хочу слышать это от нее.
– Они сказали, как только все закончится, я больше не увижу никого из тех, кто связан с этим делом. Что мне больше никогда не придется о нем говорить. Они обещали, – хнычет она, чуть не плача.
– Полиция.
Она кивает, еле заметно наклоняя голову.
– Гомес. И еще один... как его... Санчес. – Она снова кивает. – И еще другой.
– Какой другой? – Я не знаю, что и думать, насколько мне известно, кроме тех двух полицейских, с ней никто больше дела не имел.
– Тот, у которого вся рубашка и галстук в пятнах. Тот, что ковыряет в зубах, стоя прямо перед тобой. Который еще выступал в суде.
Моузби.
– Окружной прокурор. То есть помощник окружного прокурора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70