И тут Джек побледнел: Дойл с изумлением заметил, что у него дрожат руки.
– Мы знаем этого человека, Артур, – хмуро заявил Джек.
– Правда?
– Мы знаем его слишком хорошо. – И он протянул Дойлу лупу.

КНИГА ТРЕТЬЯ
ЧИКАГО
ГЛАВА 9
Эйлин попыталась украдкой глянуть на листок с наброском в руке Иакова, но он шикнул на нее, шутливо делая вид, будто сердится. Она вздохнула и, как он велел, продолжила тоскливо смотреть в окно. Успев привыкнуть следовать его указаниям, актриса лишь краешком глаза наблюдала за тем, как энергично работает его перо, но не могла видеть результаты. Тем временем поезд, петляя по высохшему руслу реки, начал подниматься с плоской песчаной равнины к скалистым уступам, подпиравшим дрожавшую от палящего зноя линию горизонта.
Что такого происходит в голове мужчины, когда он поддается женскому очарованию, как получается, что у него перекашивает мозги? Этот вопрос мучил Эйлин годами. Стоит во всех отношениях здравомыслящему мужчине оказаться в обществе привлекательной женщины – а весь ее опыт позволяет ей, не покривив душой, отнести себя к ним, – как бедняга либо лишается дара речи, либо сходит с ума от желания обладать и повелевать ею.
«Является ли подобное безумие реакцией на какие-то мои действия или действием невидимых биологических механизмов?»
И поскольку путь в монастырь ей заказан, похоже, с этим ничего не поделать. Природа не поддается логике. Секс сам по себе, в общем, не проблема, – все дело в этих чертовых сопутствующих ритуалах. Лучше родиться кошкой или собакой и свести все эти мучения из-за того, кто с кем спит, к скоротечным сезонным случкам. Отчасти ей даже хотелось преодолеть репродуктивный возраст, чтобы к ней наконец начали относиться не как к объекту вожделения, а как к любому другому человеческому существу.
«С другой стороны, старушка, – поправила она себя, вспомнив свое усталое лицо в зеркале и то, как на самом деле приятно ощущать себя желанной и осознавать мужское внимание, – не стоит забегать вперед».
– Правильно ли я вас поняла? – Эйлин решила вернуться к предыдущему разговору. – Вы посвященный и сведущий представитель вашего духовенства, разве это не дает вам возможности общаться напрямую с Богом?
– О, конечно нет; таким правом были облечены только Моисей и несколько других патриархов Ветхого Завета, и даже их разговоры обычно шли через какого-нибудь посредника – ангела или горящий куст, – ответил Иаков, склонившийся над рисунком.
– Но должно быть, сотни христианских священнослужителей верят в то, что получают слово Божие непосредственно из первых рук.
– Да, – промолвил Иаков с печальной улыбкой. – Я знаю.
– Но если у вас нет контакта с Богом, как можете вы утверждать, что исполняете Его волю?
– Ребе не утверждает ничего подобного, моя дорогая, это слишком важная работа, чтобы доверять ее профессионалам. Если Бог говорит с кем-нибудь, то только через его сердце, а у каждого, кого ты встречаешь, таковое имеется.
– Исключая театральных продюсеров.
– И жителей некоторых кварталов Нью-Йорка, – усмехнулся Иаков. – Мой народ убежден, что мир существует благодаря праведности небольшого количества совершенно обычных людей, которые не привлекают к себе никакого внимания и очень спокойно занимаются своими делами.
– Вроде святых.
– Скрытых святых, так их можно назвать, – людей, которые не стремятся к награде или признанию за то, что они делают. Если ты проходишь мимо них на улице, то вряд ли их заметишь, да они и сами не имеют понятия о своей важной службе. Но вся тяжесть мира покоится на их плечах.
– Они – мессии?
– Всей этой истории с мессиями придается слишком большое значение….
– Вы не верите в мессий?
– В иудаизме принято считать, что если кто-то говорит тебе о приходе мессии, а ты в это время сажаешь дерево, то сперва закончи с посадкой дерева, а потом сходи посмотреть, как там насчет мессии.
– Хм… Думаю, если какой-то человек на самом деле мессия, он вряд ли стал бы кричать об этом, бегая повсюду.
– Не стал бы, если бы намеревался дожить до ужина. Если взглянуть на этот вопрос с исторической точки зрения, то все это началось, потому что евреям в Израиле хотелось, чтобы с небес явился человек со сверхъестественными силами и спас их. Вполне естественное следствие тысячелетнего рабства. Ты согласна?
– Отчего бы нет?
– Потом явился Иисус, и не важно, кем вы его считаете… Но с тех пор в западной культуре, особенно в преддверии нового века, распространяются слухи насчет скорого наступления Судного дня – а с ними и надежда на явление Спасителя, который все исправит, наладит и устроит.
– Очередной мессия? – удивилась Эйлин. – Но разве он не единственный в своем роде, по определению?
– В каббале есть альтернативная идея, которая всегда казалась мне куда более разумной: в рамках каждого поколения имеется несколько человек, не подозревающих о том, что они обладают подобным качеством. Если события призывают их к действиям, то они могут сыграть роль мессии…
– Роль мессии?
– В том же смысле, в котором все мы исполняем роли на сцене нашей собственной жизни. Если посмотреть с такой точки зрения, то можно сказать, что мессия – всего лишь один из наиболее интересных персонажей в каждой драме жизни.
– И какие же события могут подтолкнуть к появлению этих мессий?
– Я думаю, бедствия, катаклизмы, мор. Нашему герою необходим достойный выход на сцену. Правда, согласно этой теории, он все время был среди нас, но никто его не замечал.
– А что происходит с этими людьми, если они не становятся избранными? – спросила она.
– Они проживают отведенные им дни и спокойно умирают, счастливые в своем неведении.
– Так и не узнав о той роли, которую могли бы исполнить.
– Но ведь это благо прежде всего для них самих. Быть мессией – тяжелая работа. Все бросаются тебе в ноги, просят вылечить ревматизм. Все ожидают, что в каждом высказывании содержатся перлы мудрости. Одна боль, страдания и никакой благодарности.
– Кстати, о пригвождении к кресту: ничего, если я подвинусь? А то, чего доброго, сверну себе шею.
– Ничего. Я почти закончил, – отозвался Штерн, сосредоточенно облизывая губы кончиком языка.
Эйлин расслабилась и повернулась лицом в другом направлении, глядя мимо Иакова в сторону дальнего окна.
– Можно еще кое-что выяснить: а что именно должен сделать для нас мессия, когда вернется?
– В этом вопросе мнения примечательно разнятся: одна школа мыслителей считает, что он явится с небес как раз вовремя, чтобы спасти мир от вечной тьмы. Другая полагает, что он явится, размахивая карающим мечом, чтобы судить гадких и вознаградить праведных. По третьей версии, если достаточное количество народу исправится, он явится и проведет всех нас через жемчужные врата.
– Наверное, это зависит от того, кто тебя слушает.
– Не говоря уже о двух третях мира, которые вообще не верят в эту идею.
– А во что верите вы, Иаков?
– С тех пор как я пришел к выводу, что в этой области могу разве только признаться в своем прискорбном невежестве, для меня стало ясно и другое: слишком уж это важный вопрос, чтобы отвечать на него с какой-либо степенью уверенности.
– И оставить уверенность для фанатиков?
– Именно. Как говорится, поживем – увидим. Либо я выясню это, когда умру, либо нет.
Он рассмеялся, развернул листок с рисунком и показал ей законченный портрет. Его рука оказалась уверенной, а глаз наметанным: ее высокие скулы и выразительный изгиб темных бровей были схвачены точно, а главное, сходство не ограничивалось внешним обликом.
«Он уловил мой характер, – с удивлением осознала Эйлин, – гордость, наличие воли и глубоко скрытую уязвимость».
Под маской, наложенной на нее временем, Иаков сумел разглядеть романтическую идеалистку. Актриса проводила чертову уйму времени перед зеркалом, изучая свое лицо в мельчайших подробностях, примечая каждую ничтожную морщинку, но о том, что находилось под этой профессиональной маской, совсем забыла. А сейчас, когда ей внезапно напомнили, на ее глаза навернулись слезы. Неужели в ней до сих пор не умерла та наивная девушка из Манчестера со свежим лицом? Она почувствовала себя дурочкой, которая плачет из-за того, что утрачено давным-давно, но ведь тогда, в юности, все в ней было хорошим и настоящим, и Иаков сквозь все наслоения таких непростых лет сумел все это разглядеть!
Она видела в его глазах такую искренность, доброту и нежность, что в кои-то веки перестала думать о том, в порядке ли ее волосы и помада.
«Но что ему от меня нужно? Может быть, ничего. Что за потрясающая мысль!»
Она хотела было вернуть ему портрет, но Иаков настоял, чтобы она оставила его себе. Эйлин отвела взгляд в сторону, вытерла глаза, высморкалась и проглотила неловкое «спасибо».
– Я на минутку, – сказал Иаков, поднявшись.
Она кивнула, признательная за то, что может побыть одна, и посмотрела ему вслед.
Ему нужно было глотнуть воздуха: вновь эта странная пульсация в груди, в третий раз после того, как он покинул Чикаго. Эйлин не заметила, в этом он был уверен, но сам старик почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Он вцепился в ручку двери вагона, потянул ее изо всех немногих оставшихся сил и теперь, стоя на сцепной площадке между вагонами, собрал всю свою энергию…
«Дыши, старый дурень, пока еще можешь».
Сложившись пополам, он жадно глотал жаркий воздух пустыни, едва проходивший через сухие мехи его легких; сердце билось напряженно, прерывисто, теряя ритм…
«Иаков, хватит этого вздора, тебе и без того есть чем заняться».
Конечности его покалывало, пальцы немели, колени подгибались. Ухватившись за цепи, которые окружали платформу, он посмотрел вниз на пробегавшую под поездом яркую стальную ленту. Пот струился со лба и пропитал его рубашку… Ему было трудно сохранять равновесие, все желания и устремления свелись к тому, чтобы не выпустить цепь. Выпустит – тут же свалится с платформы. Вокруг смыкалась тьма, глаза почти не видели, сердце сжималось. Он не слышал ничего, кроме своего прерывистого пульса…
Потом, как вода после паводка, кризис начал отступать, зрение прояснилось, черные точки, кружась, упорхнули, легкие вобрали достаточно воздуха, отчаяние ушло, кончики пальцев восстановили чувствительность. Иаков привалился к стене; ноги дрожали, но он почувствовал, что напряжение в груди отпустило. Равновесие он восстановил, но мускулы казались ломкими, как солома. Слабость была ужасной, порывы жаркого ветра высушили пот на лбу. Он сделал несколько осторожных шагов по платформе и открыл дверь в соседний вагон.
Внутри было темно, царила приятная прохлада, и Иаков, слабо улыбнувшись, мысленно сказал себе, что, в конце концов, все не так уж плохо. Правда, его угораздило оказаться ближе к краю, чем когда-либо раньше. Если это смерть положила руку на его плечо, ему только и оставалось, что повернуться и посмотреть ей в лицо. Ну что ж, если для того, чтобы уйти, не требуется ничего больше, то это не так уж трудно. Пустить все на самотек и тихо ускользнуть прочь.
Сквозь окно вагона пробивался тревожный свет.
– Что это за странные предметы? – пробормотал, усевшись на вагонную скамью, Иаков, зрение которого уже полностью восстановилось. – Где я, случайно, не в зале ожидания чистилища?
Потом, разглядев край красного бархатного занавеса, ведро с торчащими из него наконечниками копий, он вспомнил, как на станции загружали театральный реквизит.
– Какое подходящее место, чтобы умереть, – прошептал он.
В углу раздалось шевеление, скребущий звук металла о камень, вовсе не совпадавший с ритмичным, равномерным перестуком колес и покачиванием поезда. С минуту Иаков прислушивался, собираясь с силами, прежде чем любопытство взяло верх. Он встал и тихонько двинулся на звук по узкому проходу между задниками сцены – по обе стороны от него красовались горные вершины, дворцовые стены, невероятно яркий закат.
Звук оборвался. Иаков остановился. Что-то задребезжало позади него. Он медленно повернулся, и его горла легко коснулось острие длинного ножа. Держал оружие человек в синем мундире железнодорожного охранника. В его свободной руке был точильный камень, и это объясняло природу звука: незнакомец затачивал клинок.
Черты лица явно азиатские. Китаец? Бледный и напряженный, как, наверное, и сам ребе. Мундир, застегнутый на все пуговицы, висит на нем как мешок, расплывшееся ниже плеча кровавое пятно превратило синий цвет в ржаво-фиолетовый.
«Это о нем говорили на станции: убийца с мечом, за которым идет охота. Похоже, я все-таки умру здесь… Если это так, почему я совершенно спокоен?»
Его сердце не забилось ни на йоту сильнее.
Хмурая сосредоточенность на лице азиата сменилась любопытством; он явно не ожидал никакой угрозы со стороны старика. Лезвие медленно опустилось вниз, и они стали рассматривать друг друга с возрастающим интересом.
– Простите, что помешал, – сказал Иаков. – Я искал место, чтобы умереть.
Он никогда не видел глаз, которые бы так мало говорили о характере человека: спокойные, черные, совершенно безразличные.
– Для этого все места подходят одинаково, – заявил незнакомец, легким умелым движением вкладывая свой клинок в изукрашенные ножны.
Что в этом человеке кажется таким знакомым? Было очевидно, что видеться раньше они не могли, тут и думать нечего, но он испытывал глубокое, спокойное ощущение родства.
– Как любопытно, – тихонько произнес Иаков.
Азиат сел на табурет между декорациями, у его ног лежали вторые, более длинные ножны, идентичные по оформлению первым: черный лак и серебро. Незнакомец осторожно положил ножны рядом с мечом, расположив их так, чтобы они лежали зеркально под одним и тем же углом.
– Дай-сё, – сказал азиат. – Большой и маленький. Катана, вакидзаси, – добавил он, указав на меч, а потом на нож.
– Понятно.
– Он называется «кусанаги». – Незнакомец проворно наклонился и поднял меч. – «Косец».
– Почему?
– Согласно легенде, он принадлежал Сусаноо, богу грома;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60