https://wodolei.ru/catalog/installation/
Что ты здесь делаешь, Ник?
Он помотал головой, как будто стараясь разогнать туман в мыслях.
– Слуга… Видно, спутал комнату. Я… О черт! – Он потер лицо и устало вздохнул. – Прошу меня извинить. Я найду другую…
– Не уходи, – не думая, выпалила Симона. Лицо ее вспыхнуло. – Я… я не спала, – быстро добавила она. – Уже поздно, Николас. Нам обоим надо отдохнуть и… – Неужели она действительно говорит это? Или Минерва снова диктует ей слова?
Николас знакомым движением склонил голову набок. Симона поняла, что говорит по своей воле.
– В любом случае, – продолжала она, – мы уже не раз делили постель. Разумеется, вполне невинно.
Ник смотрел на нее, не отводя глаз.
– Это правда. Но я не хочу тебя стеснять, Симона. Ты уверена, что это разумно?
– Нет, – честно ответила она.
Ник шагнул к ней. Сквозь тонкую ткань нижней рубашки Симона видела контуры его тела. Слабые всполохи пламени в камине освещали его теплым светом.
– Кровать и правда большая, – хрипло произнес он.
Симона закусила губу.
– Места достаточно.
– Кровать такого размера, что мы даже не дотронемся друг до друга.
– Конечно, не дотронемся, – согласилась Симона. – А на рассвете мы все равно оба уедем.
– Да-да, очень рано, – сказал Ник, пожирая Симону голодными глазами и торопливо стряхивая сапоги. – Может, мы даже поговорим, раз ты не можешь заснуть.
– Конечно, поговорим. – Симона чувствовала, как от его взгляда мурашки побежали у нее по телу. – И что… – Симона откашлялась. – Что ты думаешь про казнь лорда Бартоломью?
– Все было изумительно. – Ник стянул нижнюю рубашку. – Симона, я хочу тебя.
Симона не поняла, зарыдала она или рассмеялась. Наконец-то она слышит эти драгоценные слова!
– Мы больше не женаты, Николас. – И даже ей самой этот довод показался неубедительным.
– Не согласен, – пробормотал Ник, развязывая ленты на кюлотах. – Утром мы пойдем каждый своей дорогой, но до рассвета ты еще остаешься моей женой. И в эту ночь я хочу любить тебя так, как следовало любить все это время.
Симона дрожала, сердце сжималось от страха.
«Слава Богу, слава Богу, слава Богу…»
Она вымученно улыбнулась и откинула одеяло.
«Слава Богу, слава Богу, слава Богу…»
Николас бросился на нее, как умирающий от жажды бросается к ручью. Обеими руками схватил за талию и начал целовать так, словно хотел проглотить.
Симона отвечала на поцелуи. Сначала ее руки лежали у него на плечах, потом она крепко обхватила Ника за шею.
– Ты сладкая… как мед, – пробормотал он и лизнул ее губы, как будто хотел попробовать их на вкус. Опьянение давно прошло, но присутствие Симоны пьянило сильнее вина. Он целовал ее шею, отодвинул щекой ворот сорочки и попробовал на вкус ее кожу у ключицы. Симона дугой выгибалась ему навстречу.
– О, Ник, как я по тебе тосковала.
– А я по тебе, – бормотал он, поднимая подол ночной рубашки до бедер. Потом он с силой сдавил ее ягодицы и прижал Симону к себе, чтобы она ощутила, насколько он возбужден. – Симона, я так жалею… Мы потеряли столько времени, а теперь ты от меня уходишь…
– Ш-ш-ш… – прошептала она, целуя его исцарапанную шею. – Прошлое не изменишь. Давай сделаем вид, что завтра никогда не наступит, будем жить этой ночью.
Николас поднял голову и заглянул ей в глаза:
– Симона, я люблю тебя. Неужели тебе этого не достаточно, чтобы остаться со мной?
Симона грустно улыбнулась, и Нику опять показалось, что она хочет что-то сказать ему. Вместо этого она быстро пробежала рукой по его телу. Ник, задыхаясь, ловил воздух ртом.
– На сегодня достаточно, – прошептала Симона.
В груди Ника поднялась волна гнева, смешанная с любовью. Он опустил глаза на ее лицо – такое прекрасное, наполненное такой страстью, – потом отстранился.
– Чья это сорочка?
Симона недоуменно нахмурилась:
– Что?
Ник протянул обе руки к вороту сорочки, сдвинул вниз полупрозрачную ткань и погладил кожу между ключиц.
– Это сорочка твоей матери?
– Нет, – настороженно ответила Симона. – Папа прислал.
Ник одним движением разорвал тонкое полотно надвое, обнажив безупречно круглые груди с яркими, как малина, сосками. Наклонился над ними, поцеловал сначала одну отвердевшую грудь, потом другую. Симона вздохнула и выгнулась ему навстречу. Ник отстранился и заметил, что молочно-белая грудь Симоны покрылась гусиной кожей.
– Тебе холодно? – прошептал он.
Симона лукаво улыбнулась:
– Нет, милорд, я вся горю.
Ник издал рычащий звук, рванулся к Симоне, схватил полы разодранной сорочки и разорвал их до конца. Нежное совершенство ее тела на миг заворожило его, но остановиться он уже не мог. Накрыв Симону собой, Ник впился в ее губы. Симона с благодарностью приняла и поцелуй, и смелое прикосновение.
– Дотронься до меня, – нежно взмолилась Симона, и Ника не потребовалось долго просить. Его палец скользнул в плотную тесноту потаенной складки. Симона всем телом подалась навстречу этой изысканной ласке.
Ника трясло. Даже кровать дрожала в такт бешеным порывам ветра за стенами. Ему хотелось доставить ей наслаждение, насытить прежде, чем он заберет ее девственность. Но вид ее обнаженного тела и звук своего имени на ее губах привели его в неистовство.
– Симона, – прохрипел он. – Я не могу больше ждать.
– Тогда не жди, – выдохнула она.
Ник рванулся вперед. Лег на нее всем своим телом и ногами раздвинул ей бедра. Симона раскинула руки, как будто звала, приглашала его к себе. Ее грудь высоко вздымалась, из губ вырывались чуть слышные стоны. Ник постарался справиться с охватившим его безумием. У самого тайного входа он вдруг замер, поднялся на колени и заглянул ей в глаза:
– Тебе будет больно.
Симона покачала головой и улыбнулась.
– Будет, – повторил он, – но только в первый раз…
Внезапно Симона вцепилась руками в его бедра и дугой выгнулась навстречу Николасу. Ник не стал больше ждать и двинулся вперед, неглубоко проникнув внутрь. Симона застонала громче, но подалась к Нику. Он погрузился чуть глубже.
– Ш-ш-ш… – прошептал он и опустился на локти. Откинул с ее лица пряди волос и стал целовать глаза и губы Симоны. Потом потянулся вниз и положил себе на плечи сначала одну ее руку, затем другую. – Впусти меня, – промурлыкал он прямо в губы, отстранился и сделал несколько мягких движений бедрами, как будто торил себе путь в запретную страну. С каждым рывком он погружался все глубже и глубже. Движения его ускорялись и становились все безжалостней.
– О, Ник! – простонала Симона, прижимаясь сосками к его груди. – Пожалуйста, ну, пожалуйста…
И он толкнулся на всю глубину, изо всех сил сдерживая нетерпение, чтобы не причинить ей лишней боли. На мгновение замер, отстранился и снова рванулся вперед длинными ритмичными бросками. Чувства его невероятно обострились, он ощущал, как пульсирует ее кровь, как Симона дрожит под его мощными ударами.
– О Господи, Симона, – прорычал он, просунул руки под ее плечи и прижал к себе так, как будто хотел поглотить ее, полностью вобрать в себя. Она шире раскинула ноги. Никогда в жизни Николас не испытывал такой всепоглощающей страсти, такого острого чувства к женщине, ведь на сей раз это была его жена!
Она, как в бреду, повторяла его имя. Николас ускорил ритм.
– Скажи, мне, Симона, скажи, – процедил он сквозь зубы, стараясь оттянуть последний миг. – Скажи!
– Я люблю тебя, Ник! – неожиданно ясно проговорила она и вдруг тонко вскрикнула, изгибаясь в его объятиях. Наслаждение накрыло их разом. У Ника потемнело в глазах, ему показалось, что он летит в пропасть.
– Я люблю тебя, Симона, – задыхаясь, пробормотал он. – Ты слышишь, люблю!
В этот миг он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
* * *
Когда все кончилось, Ник притянул Симону к себе. Вот так же он обнимал ее в их последнюю ночь в Хартмуре. Симона вздохнула и закрыла глаза, наслаждаясь теплом, покоем и защищенностью. В воздухе висел мускусный запах. Тяжелые драпировки полога глушили звуки потрескивающих в камине дров.
– Это ведь ничего не меняет, правда? – спросил он, касаясь губами ее затылка.
Симоне не хотелось отвечать, не хотелось разрушать эту мирную передышку в житейских бурях, но надо было что-то сказать.
– Нет, – с притворным спокойствием ответила она. – Ты ведь так и думал?
– Честно говоря, я надеялся, что меняет, – признался Ник, рисуя пальцем круги у нее на животе. – Неужели он сделает тебя счастливой? Шарль? И ты простишь ему все обиды?
Могла ли Симона сказать Николасу, что Шарль не способен принести ей счастье, что каждая минута в его обществе с тех пор, как он явился в Хартмур, приносила ей мучения? Ник может подумать, что она пытается разжалобить его. Симона устала от того, что вызывает в других жалость или презрение. Устала быть обузой, бременем.
С тех пор как умерли Порция и Дидье, Симона всегда оказывалась лишь средством для достижения чьих-то целей. Для Дидье она была единственной связью с миром. Арман стремился с ее помощью попасть в Англию, получить деньги, найти свое мифическое сокровище. Для Ника Симона была возможностью удовлетворить требования семьи и короля. Ее использовали, чтобы получить желаемое. Дидье была нужна Порция. Арман мечтал найти Женевьеву. Ник хотел жениться на Ивлин. Казалось, никого не интересовало, к чему стремится сама Симона. И никому она была не нужна.
Кроме Жана. Отцу она нужна. И он хочет, чтобы она была счастлива.
Для Симоны это было ново. Кому-то она была нужна, кто-то ценил ее, именно ее, а не возможность что-то получить с ее помощью. Николас сказал, что любит, но может ли Симона поверить ему?
В этот момент Ник подтолкнул ее, отвлекая от невеселых мыслей:
– Симона, ты спишь?
– Нет. – Она помолчала. – Я нужна своему отцу. – Она почувствовала, как Ник напрягся у нее за спиной, и поняла, что ранила его этими словами, хотела извиниться, но не нашла слов.
Лучше всего уйти прямо сейчас. Пусть даже Ник рассердится, но зато не будет раскаиваться потом. Он забудет эту мгновенную боль и, возможно, когда-нибудь вспомнит о ней с удовольствием.
– Тебе что-нибудь принести? – после паузы спросил он. – Вина или что-нибудь поесть?
Она покачала головой:
– Нет, я буду спать.
Его губы прижались к ее волосам. Глаза Симоны набухли от слез.
– Спокойной ночи, Симона, – прошептал он, согревая своим дыханием ее затылок.
Симона проглотила слезы, сделала глубокий вздох и таким же шепотом ответила:
– Спокойной ночи, Николас.
Глава 31
Ник впал в расслабленную неглубокую дремоту. Симона лежала в его объятиях. И ему приснился сон.
Он снова был в Уитингтоне. Снова ехал с Симоной из Лондона в Хартмур.
Снова этот проклятый монастырь! Как Ник мог забыть, что монастырь совсем рядом с трактиром?
И внутренний голос объяснил ему как. «На самом деле это не имеет для тебя никакого значения. Ты не влюблен в Ивлин. Ты любишь свою жену. Когда ты с Симоной, ты не думаешь о дочери Хандаара. И только если что-то напоминает тебе о ней, ты чувствуешь, что гордость твоя уязвлена».
Это была вполне трезвая мысль, так он мог думать и наяву, но сейчас по-прежнему оставался в Уитингтоне, в своем сне. Снова сидел на пригорке под старым дубом с кувшином вина в руке.
Перед лицом вдруг возникло и стало кружиться маленькое перышко.
– А, малыш Дидье, – сказал Ник во сне. – Ты воплощенная преданность. А я-то думал, что ты сидишь рядом с сестрицей и стережешь ее сон, лишая меня единственной радости в жизни.
Кувшин с вином вдруг упал и скатился вниз по крутому склону, а маленькое перышко стало прыгать и раскачиваться из стороны в сторону. То была первая попытка Дидье поговорить с Николасом.
– Ты мальчик?
– Это про пожар?
– Ты помнишь, что произошло?
А потом перышко Дидье упало Николасу на колени, мокрое и помятое, а Ник окунулся в ледяной холод воспоминаний Дидье. Ему показалось, что это над ним смыкаются невидимые прозрачные воды.
– Дидье, ты утонул?
Однако на этот раз, во сне, все происходило значительно ярче. Глазами призрачного мальчика он видел не темный пейзаж, а одну только воду, грязную, сточную воду, всю в красных и золотых бликах. Вода жгла ему ноздри и горло. Он давился и задыхался. «Не дыши, не дыши…»
Казалось, лошади ржали где-то далеко. Мир ходил ходуном, все кружилось перед глазами. Было жарко, ужасно, невыносимо жарко.
Горящая V-образная доска падает совсем рядом.
Железные пальцы сомкнулись на его шее и давят. Тянут все вниз и вниз. В глубину.
Его силы слабеют, рот открывается. Вода и боль уходят, исчезают, и он улетает вдаль.
«Дидье, ты утонул?»
– Дидье! – хрипло закричал Николас и сел в постели. Он был в гостевых покоях королевского дворца. В окно вливались потоки солнца. Ник посмотрел направо.
Симоны не было. Он оглядел комнату. От Симоны не осталось никаких следов, только на столе лежала длинная полоса пергамента. Ник догадался, что это акт о расторжении брака. Казалось, Симона просто исчезла из его жизни. Как будто ни ее, ни Дидье никогда не было.
– Он не сгорел, – громко произнес Ник, словно проверяя на слух это утверждение. – Он… он утонул.
Николас попытался сложить воедино все, что увидел в своем сумбурном сне и что узнал от Симоны.
Когда Арман устроил пожар, Дидье находился в конюшне, но Арман клялся, что не знал об этом.
Рассказывая Нику о первом появлении Дидье после смерти, Симона говорила, что брат был весь мокрый.
Вода, V-образные доски. Может быть, желоб? Рука на шее… Арман не знал, что Дидье в конюшне, а Порция была уже мертва.
В конюшне был кто-то еще. И этот человек не хотел, чтобы Дидье спасся.
И вдруг Ник догадался.
Вскочив с постели, он торопливо оделся, молясь, чтобы корабль, который увезет во Францию его жену, еще не отплыл.
* * *
Симона стояла рядом с Жаном. Матросы, как муравьи, бегали по трапам, таская мешки с припасами и другие грузы. Солнце сияло так, как будто хотело оттенить мрачное настроение Симоны. Морские птицы насмешливо кричали, ныряли в воду, потом взвивались вверх, словно дразня ее своей свободой. В порту стоял запах гниющих водорослей.
– Ты плохо спала? – спросил Жан, встревоженно вглядываясь в лицо Симоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Он помотал головой, как будто стараясь разогнать туман в мыслях.
– Слуга… Видно, спутал комнату. Я… О черт! – Он потер лицо и устало вздохнул. – Прошу меня извинить. Я найду другую…
– Не уходи, – не думая, выпалила Симона. Лицо ее вспыхнуло. – Я… я не спала, – быстро добавила она. – Уже поздно, Николас. Нам обоим надо отдохнуть и… – Неужели она действительно говорит это? Или Минерва снова диктует ей слова?
Николас знакомым движением склонил голову набок. Симона поняла, что говорит по своей воле.
– В любом случае, – продолжала она, – мы уже не раз делили постель. Разумеется, вполне невинно.
Ник смотрел на нее, не отводя глаз.
– Это правда. Но я не хочу тебя стеснять, Симона. Ты уверена, что это разумно?
– Нет, – честно ответила она.
Ник шагнул к ней. Сквозь тонкую ткань нижней рубашки Симона видела контуры его тела. Слабые всполохи пламени в камине освещали его теплым светом.
– Кровать и правда большая, – хрипло произнес он.
Симона закусила губу.
– Места достаточно.
– Кровать такого размера, что мы даже не дотронемся друг до друга.
– Конечно, не дотронемся, – согласилась Симона. – А на рассвете мы все равно оба уедем.
– Да-да, очень рано, – сказал Ник, пожирая Симону голодными глазами и торопливо стряхивая сапоги. – Может, мы даже поговорим, раз ты не можешь заснуть.
– Конечно, поговорим. – Симона чувствовала, как от его взгляда мурашки побежали у нее по телу. – И что… – Симона откашлялась. – Что ты думаешь про казнь лорда Бартоломью?
– Все было изумительно. – Ник стянул нижнюю рубашку. – Симона, я хочу тебя.
Симона не поняла, зарыдала она или рассмеялась. Наконец-то она слышит эти драгоценные слова!
– Мы больше не женаты, Николас. – И даже ей самой этот довод показался неубедительным.
– Не согласен, – пробормотал Ник, развязывая ленты на кюлотах. – Утром мы пойдем каждый своей дорогой, но до рассвета ты еще остаешься моей женой. И в эту ночь я хочу любить тебя так, как следовало любить все это время.
Симона дрожала, сердце сжималось от страха.
«Слава Богу, слава Богу, слава Богу…»
Она вымученно улыбнулась и откинула одеяло.
«Слава Богу, слава Богу, слава Богу…»
Николас бросился на нее, как умирающий от жажды бросается к ручью. Обеими руками схватил за талию и начал целовать так, словно хотел проглотить.
Симона отвечала на поцелуи. Сначала ее руки лежали у него на плечах, потом она крепко обхватила Ника за шею.
– Ты сладкая… как мед, – пробормотал он и лизнул ее губы, как будто хотел попробовать их на вкус. Опьянение давно прошло, но присутствие Симоны пьянило сильнее вина. Он целовал ее шею, отодвинул щекой ворот сорочки и попробовал на вкус ее кожу у ключицы. Симона дугой выгибалась ему навстречу.
– О, Ник, как я по тебе тосковала.
– А я по тебе, – бормотал он, поднимая подол ночной рубашки до бедер. Потом он с силой сдавил ее ягодицы и прижал Симону к себе, чтобы она ощутила, насколько он возбужден. – Симона, я так жалею… Мы потеряли столько времени, а теперь ты от меня уходишь…
– Ш-ш-ш… – прошептала она, целуя его исцарапанную шею. – Прошлое не изменишь. Давай сделаем вид, что завтра никогда не наступит, будем жить этой ночью.
Николас поднял голову и заглянул ей в глаза:
– Симона, я люблю тебя. Неужели тебе этого не достаточно, чтобы остаться со мной?
Симона грустно улыбнулась, и Нику опять показалось, что она хочет что-то сказать ему. Вместо этого она быстро пробежала рукой по его телу. Ник, задыхаясь, ловил воздух ртом.
– На сегодня достаточно, – прошептала Симона.
В груди Ника поднялась волна гнева, смешанная с любовью. Он опустил глаза на ее лицо – такое прекрасное, наполненное такой страстью, – потом отстранился.
– Чья это сорочка?
Симона недоуменно нахмурилась:
– Что?
Ник протянул обе руки к вороту сорочки, сдвинул вниз полупрозрачную ткань и погладил кожу между ключиц.
– Это сорочка твоей матери?
– Нет, – настороженно ответила Симона. – Папа прислал.
Ник одним движением разорвал тонкое полотно надвое, обнажив безупречно круглые груди с яркими, как малина, сосками. Наклонился над ними, поцеловал сначала одну отвердевшую грудь, потом другую. Симона вздохнула и выгнулась ему навстречу. Ник отстранился и заметил, что молочно-белая грудь Симоны покрылась гусиной кожей.
– Тебе холодно? – прошептал он.
Симона лукаво улыбнулась:
– Нет, милорд, я вся горю.
Ник издал рычащий звук, рванулся к Симоне, схватил полы разодранной сорочки и разорвал их до конца. Нежное совершенство ее тела на миг заворожило его, но остановиться он уже не мог. Накрыв Симону собой, Ник впился в ее губы. Симона с благодарностью приняла и поцелуй, и смелое прикосновение.
– Дотронься до меня, – нежно взмолилась Симона, и Ника не потребовалось долго просить. Его палец скользнул в плотную тесноту потаенной складки. Симона всем телом подалась навстречу этой изысканной ласке.
Ника трясло. Даже кровать дрожала в такт бешеным порывам ветра за стенами. Ему хотелось доставить ей наслаждение, насытить прежде, чем он заберет ее девственность. Но вид ее обнаженного тела и звук своего имени на ее губах привели его в неистовство.
– Симона, – прохрипел он. – Я не могу больше ждать.
– Тогда не жди, – выдохнула она.
Ник рванулся вперед. Лег на нее всем своим телом и ногами раздвинул ей бедра. Симона раскинула руки, как будто звала, приглашала его к себе. Ее грудь высоко вздымалась, из губ вырывались чуть слышные стоны. Ник постарался справиться с охватившим его безумием. У самого тайного входа он вдруг замер, поднялся на колени и заглянул ей в глаза:
– Тебе будет больно.
Симона покачала головой и улыбнулась.
– Будет, – повторил он, – но только в первый раз…
Внезапно Симона вцепилась руками в его бедра и дугой выгнулась навстречу Николасу. Ник не стал больше ждать и двинулся вперед, неглубоко проникнув внутрь. Симона застонала громче, но подалась к Нику. Он погрузился чуть глубже.
– Ш-ш-ш… – прошептал он и опустился на локти. Откинул с ее лица пряди волос и стал целовать глаза и губы Симоны. Потом потянулся вниз и положил себе на плечи сначала одну ее руку, затем другую. – Впусти меня, – промурлыкал он прямо в губы, отстранился и сделал несколько мягких движений бедрами, как будто торил себе путь в запретную страну. С каждым рывком он погружался все глубже и глубже. Движения его ускорялись и становились все безжалостней.
– О, Ник! – простонала Симона, прижимаясь сосками к его груди. – Пожалуйста, ну, пожалуйста…
И он толкнулся на всю глубину, изо всех сил сдерживая нетерпение, чтобы не причинить ей лишней боли. На мгновение замер, отстранился и снова рванулся вперед длинными ритмичными бросками. Чувства его невероятно обострились, он ощущал, как пульсирует ее кровь, как Симона дрожит под его мощными ударами.
– О Господи, Симона, – прорычал он, просунул руки под ее плечи и прижал к себе так, как будто хотел поглотить ее, полностью вобрать в себя. Она шире раскинула ноги. Никогда в жизни Николас не испытывал такой всепоглощающей страсти, такого острого чувства к женщине, ведь на сей раз это была его жена!
Она, как в бреду, повторяла его имя. Николас ускорил ритм.
– Скажи, мне, Симона, скажи, – процедил он сквозь зубы, стараясь оттянуть последний миг. – Скажи!
– Я люблю тебя, Ник! – неожиданно ясно проговорила она и вдруг тонко вскрикнула, изгибаясь в его объятиях. Наслаждение накрыло их разом. У Ника потемнело в глазах, ему показалось, что он летит в пропасть.
– Я люблю тебя, Симона, – задыхаясь, пробормотал он. – Ты слышишь, люблю!
В этот миг он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
* * *
Когда все кончилось, Ник притянул Симону к себе. Вот так же он обнимал ее в их последнюю ночь в Хартмуре. Симона вздохнула и закрыла глаза, наслаждаясь теплом, покоем и защищенностью. В воздухе висел мускусный запах. Тяжелые драпировки полога глушили звуки потрескивающих в камине дров.
– Это ведь ничего не меняет, правда? – спросил он, касаясь губами ее затылка.
Симоне не хотелось отвечать, не хотелось разрушать эту мирную передышку в житейских бурях, но надо было что-то сказать.
– Нет, – с притворным спокойствием ответила она. – Ты ведь так и думал?
– Честно говоря, я надеялся, что меняет, – признался Ник, рисуя пальцем круги у нее на животе. – Неужели он сделает тебя счастливой? Шарль? И ты простишь ему все обиды?
Могла ли Симона сказать Николасу, что Шарль не способен принести ей счастье, что каждая минута в его обществе с тех пор, как он явился в Хартмур, приносила ей мучения? Ник может подумать, что она пытается разжалобить его. Симона устала от того, что вызывает в других жалость или презрение. Устала быть обузой, бременем.
С тех пор как умерли Порция и Дидье, Симона всегда оказывалась лишь средством для достижения чьих-то целей. Для Дидье она была единственной связью с миром. Арман стремился с ее помощью попасть в Англию, получить деньги, найти свое мифическое сокровище. Для Ника Симона была возможностью удовлетворить требования семьи и короля. Ее использовали, чтобы получить желаемое. Дидье была нужна Порция. Арман мечтал найти Женевьеву. Ник хотел жениться на Ивлин. Казалось, никого не интересовало, к чему стремится сама Симона. И никому она была не нужна.
Кроме Жана. Отцу она нужна. И он хочет, чтобы она была счастлива.
Для Симоны это было ново. Кому-то она была нужна, кто-то ценил ее, именно ее, а не возможность что-то получить с ее помощью. Николас сказал, что любит, но может ли Симона поверить ему?
В этот момент Ник подтолкнул ее, отвлекая от невеселых мыслей:
– Симона, ты спишь?
– Нет. – Она помолчала. – Я нужна своему отцу. – Она почувствовала, как Ник напрягся у нее за спиной, и поняла, что ранила его этими словами, хотела извиниться, но не нашла слов.
Лучше всего уйти прямо сейчас. Пусть даже Ник рассердится, но зато не будет раскаиваться потом. Он забудет эту мгновенную боль и, возможно, когда-нибудь вспомнит о ней с удовольствием.
– Тебе что-нибудь принести? – после паузы спросил он. – Вина или что-нибудь поесть?
Она покачала головой:
– Нет, я буду спать.
Его губы прижались к ее волосам. Глаза Симоны набухли от слез.
– Спокойной ночи, Симона, – прошептал он, согревая своим дыханием ее затылок.
Симона проглотила слезы, сделала глубокий вздох и таким же шепотом ответила:
– Спокойной ночи, Николас.
Глава 31
Ник впал в расслабленную неглубокую дремоту. Симона лежала в его объятиях. И ему приснился сон.
Он снова был в Уитингтоне. Снова ехал с Симоной из Лондона в Хартмур.
Снова этот проклятый монастырь! Как Ник мог забыть, что монастырь совсем рядом с трактиром?
И внутренний голос объяснил ему как. «На самом деле это не имеет для тебя никакого значения. Ты не влюблен в Ивлин. Ты любишь свою жену. Когда ты с Симоной, ты не думаешь о дочери Хандаара. И только если что-то напоминает тебе о ней, ты чувствуешь, что гордость твоя уязвлена».
Это была вполне трезвая мысль, так он мог думать и наяву, но сейчас по-прежнему оставался в Уитингтоне, в своем сне. Снова сидел на пригорке под старым дубом с кувшином вина в руке.
Перед лицом вдруг возникло и стало кружиться маленькое перышко.
– А, малыш Дидье, – сказал Ник во сне. – Ты воплощенная преданность. А я-то думал, что ты сидишь рядом с сестрицей и стережешь ее сон, лишая меня единственной радости в жизни.
Кувшин с вином вдруг упал и скатился вниз по крутому склону, а маленькое перышко стало прыгать и раскачиваться из стороны в сторону. То была первая попытка Дидье поговорить с Николасом.
– Ты мальчик?
– Это про пожар?
– Ты помнишь, что произошло?
А потом перышко Дидье упало Николасу на колени, мокрое и помятое, а Ник окунулся в ледяной холод воспоминаний Дидье. Ему показалось, что это над ним смыкаются невидимые прозрачные воды.
– Дидье, ты утонул?
Однако на этот раз, во сне, все происходило значительно ярче. Глазами призрачного мальчика он видел не темный пейзаж, а одну только воду, грязную, сточную воду, всю в красных и золотых бликах. Вода жгла ему ноздри и горло. Он давился и задыхался. «Не дыши, не дыши…»
Казалось, лошади ржали где-то далеко. Мир ходил ходуном, все кружилось перед глазами. Было жарко, ужасно, невыносимо жарко.
Горящая V-образная доска падает совсем рядом.
Железные пальцы сомкнулись на его шее и давят. Тянут все вниз и вниз. В глубину.
Его силы слабеют, рот открывается. Вода и боль уходят, исчезают, и он улетает вдаль.
«Дидье, ты утонул?»
– Дидье! – хрипло закричал Николас и сел в постели. Он был в гостевых покоях королевского дворца. В окно вливались потоки солнца. Ник посмотрел направо.
Симоны не было. Он оглядел комнату. От Симоны не осталось никаких следов, только на столе лежала длинная полоса пергамента. Ник догадался, что это акт о расторжении брака. Казалось, Симона просто исчезла из его жизни. Как будто ни ее, ни Дидье никогда не было.
– Он не сгорел, – громко произнес Ник, словно проверяя на слух это утверждение. – Он… он утонул.
Николас попытался сложить воедино все, что увидел в своем сумбурном сне и что узнал от Симоны.
Когда Арман устроил пожар, Дидье находился в конюшне, но Арман клялся, что не знал об этом.
Рассказывая Нику о первом появлении Дидье после смерти, Симона говорила, что брат был весь мокрый.
Вода, V-образные доски. Может быть, желоб? Рука на шее… Арман не знал, что Дидье в конюшне, а Порция была уже мертва.
В конюшне был кто-то еще. И этот человек не хотел, чтобы Дидье спасся.
И вдруг Ник догадался.
Вскочив с постели, он торопливо оделся, молясь, чтобы корабль, который увезет во Францию его жену, еще не отплыл.
* * *
Симона стояла рядом с Жаном. Матросы, как муравьи, бегали по трапам, таская мешки с припасами и другие грузы. Солнце сияло так, как будто хотело оттенить мрачное настроение Симоны. Морские птицы насмешливо кричали, ныряли в воду, потом взвивались вверх, словно дразня ее своей свободой. В порту стоял запах гниющих водорослей.
– Ты плохо спала? – спросил Жан, встревоженно вглядываясь в лицо Симоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37