– У меня сейчас больше работы, чем при жизни.
– Принеси, – не сводя взгляда с Николаса, попросила Симона. – Ну пожалуйста!
Потрясение, отразившееся на лице барона, сразу подсказало ей, что канделябр сдвинулся с места. Через мгновение тяжелый подсвечник проплыл мимо левого плеча Симоны и закачался перед грудью барона. Одна за другой загорелись все три свечи.
– О Боже! – выдохнул Ники стал водить руками вокруг канделябра, словно надеясь обнаружить невидимую подставку. Ничего не обнаружив, он обратил к Симоне побледневшее лицо. Та пожала плечами, вернулась к сундуку и откинула крышку.
– Сестрица! Пусть он его возьмет. Я устал!
Симона оглянулась на Ника, который продолжал смотреть на раскачивающийся перед ним канделябр.
– Милорд, если вам не трудно, заберите подсвечник. Дидье не может долго удерживать тяжелые предметы.
Николас бросил на нее вопросительный взгляд, как будто не понял смысла слов. Канделябр с грохотом рухнул на пол, свечи вывалились из гнезд и потухли.
– О Боже, он не мог… – Николас замотал головой.
– Какая разница… – пробормотала Симона, роясь в глубине сундука. Наконец она нашла то, что искала, оглянулась на Ника, который так и не вошел в комнату, встала и направилась к нему сама.
Лицо барона было того же воскового цвета, что и у разломившейся на кусочки свечи. Глаза его непрерывно шарили по комнате. Симона почувствовала сострадание к этому гиганту, попавшему в столь сложное положение.
– Здесь нечего бояться, милорд, – улыбнулась она мужу. Однако ее слова не успокоили барона, а произвели обратный эффект.
– Не смешите меня, леди Симона, – заявил он так грубо, что она замерла на месте. – Я закаленный в боях воин. Меня не напугает простой трюк с огнем. – И, по широкой дуге обходя Симону, он направился к столу, где стоял кувшин с вином и несколько кубков.
Приблизившись к мужу, Симона протянула руку, на раскрытой ладони лежал предмет, найденный в сундуке.
– Милорд!
Несколько мгновений Ник смотрел на ее руку, Симона замерла, не смея вздохнуть. Наконец он взял у нее тряпицу и стал опускаться в кресло, но вдруг застыл и оглянулся:
– А Дидье не…
– Нет, он не под вами. – На самом деле Симона не видела брата. В комнате стало тепло и уютно, и она мимолетно удивилась, куда же он делся.
С кувшином в руке Николас наконец сел и взглянул на завернутый в кусок ткани предмет. Потом он отставил кувшин и развернул грубую тряпицу.
Внутри был почерневший кусочек обгорелого дерева, в котором с трудом можно было узнать эфес деревянной шпаги Дидье.
Лицо Николаса осталось бесстрастным.
– Деревянный меч?
– Мама купила его для Дидье, когда мы в последний раз ездили в Марсель, это было за несколько недель до пожара, – пояснила Симона. – Дидье собирались вскоре отослать на учебу, и мама хотела, чтобы у него были новые игрушки.
Николас оторвал глаза от остатков игрушки и посмотрел на Симону, которая присела на краешек стула напротив.
– Для игрушки это дорогая вещица…
– Да. Но были еще щит, шлем… мешочек с кремнем и маленький ножик – вся рыцарская амуниция. Папа с мамой часами спорили из-за этого, но мама в конце концов победила. Она всегда все делала по-своему. А папа просто обожал Дидье. Ко мне он никогда так не относился.
Ник бросил еще один взгляд на последнюю игрушку Дидье и осторожно, почти как реликвию, положил ее на середину стола. Симоне так надо было кому-нибудь рассказать, и она рассказала:
– Дидье наказали. Его поймали в деревне, когда он разводил костер из веток. Сначала все было хорошо, но потом искра попала на уборную и сожгла ее дотла. – Симона сидела, глядя на свою сорочку. Перед глазами вставали картины прошлого, чистые и холодные, как зимний дождь. – У него отобрали все игрушки и отослали в карете в поместье Бовиль вместе со мной и моей служанкой. – Она подняла взгляд на Николаса. – Это дом моего тогдашнего жениха. Наша свадьба была назначена на следующий день. – Симона снова опустила глаза. – Отец поручил мне смотреть за Дидье, но я была так взволнована тем, что скоро стану замужней дамой, мне было не до него.
Николас кивнул.
– Дидье очень злился на то, что его, как малыша, заставили путешествовать в карете. Ему хотелось ехать верхом, как папа и мама. И взять с собой солдатиков. И вот, когда на повороте карета замедлила ход, – было еще недалеко от нашего дома, замка Сен-дю-Лак, – он выскочил и вернулся домой.
– И ты не побежала за ним? – спросил Николас.
– Я была еще так молода, – ощетинилась Симона. – Куда моложе, чем сейчас, хотя прошел всего год. Моя голова была забита мыслями о свадьбе, и, честно говоря, я сердилась на папу за то, что меня заставили играть роль няньки. – Она с усилием сглотнула. – Да, я позволила ему убежать и не погналась за ним. – Она помолчала, потом продолжила: – В тот вечер я легла спать в комнате для гостей в Бовиле и уже заснула, когда Дидье влетел в спальню, хотя дверь была заперта. Он промок до костей, был бледен и дрожал, как осиновый листок. И ничего не говорил. – Симона почувствовала, что говорит все тише. – Я отругала его за то, что он ворвался в мою комнату. И тут появился отец. Он был весь в саже. И плакал. «Где Дидье, Симона? Где мой сын? Где? Где?» Мне пришлось рассказать ему, что Дидье сбежал из кареты.
Потом Шарль рассказал мне – отец был не в состоянии – про пожар в конюшне. Моя мать погибла – не смогла выбраться наружу, а Дидье не нашли.
Николас налил в кубок вина и подал его Симоне. Она дрожащими руками взяла и с благодарностью выпила.
– Ты рассказала им, что видела Дидье в своей комнате?
Она кивнула.
– И что они сказали?
Симона печально улыбнулась:
– Шарль пришел в ужас. Сказал, что я сошла с ума от чувства вины за то, что позволила Дидье убежать. – Она подняла глаза на Николаса. – Шарль разорвал помолвку. Больше я его не видела.
Ник снова кивнул.
– А твой отец? Что сделал он?
Симона опустила глаза. Правда была горькой и унизительной.
– Он много дней искал Дидье по всем окрестностям, хотя я говорила ему, что Дидье не найдут. Когда отец наконец поверил, он… он избил меня. Сказал, что если я еще раз посмею упомянуть имя его сына, которого я убила, он выгонит меня. А сейчас он так старается выдать меня удачно замуж, обеспечить мое будущее… я ему очень благодарна.
Николас хмуро указал на обгоревший кусочек меча:
– Где ты это взяла?
– Через несколько дней после несчастья Дидье научился говорить и рассказал, что залез в чулан, чтобы забрать свои игрушки, а затем пошел в конюшню, хотел вывести своего коня… Больше он ничего не помнит – начался пожар. Ночью я пошла на пепелище и стала копаться в углях. – Она взглянула на маленький обломок деревяшки, обточенный под детскую ладонь.
– Ты не отдала ее своему отцу. – Это был не вопрос, а утверждение.
– Нет. Я никому не рассказала, почему точно знаю, что Дидье погиб на пожаре. Кроме тебя. – Симона посмотрела на Ника и вздернула подбородок. – Теперь этот меч мой. Дидье хотел, чтобы я забрала его себе.
Ник молчал очень долго, смотрел на огонь, пил из своего кубка. Симона больше не могла вынести этого напряжения.
– Лорд Николас, вы по-прежнему собираетесь разорвать наш брак?
– Нет.
У Симоны сжалось сердце.
– Значит, вы мне поверили?
Ник поставил кубок и поднялся на ноги.
– Не совсем, – бросил он через плечо и направился к кровати. – Дело в том…
– Но почему? – вскочив, закричала Симона. – Что я должна сделать, чтобы…
Барон грозно сдвинул брови. Симона испуганно замолчала.
– Симона, я не привык, чтобы меня перебивали.
– Прости. Продолжай. – И она нервно сплела пальцы.
На ходу раздеваясь, Ник насмешливо приподнял бровь – ее дерзость его удивила, – но продолжил:
– Всего несколько часов назад я бы не поверил тому, что видел собственными глазами. Хотя моя невестка и ведьма, на самом деле ведьма, и я не должен удивляться тому, что невозможное иногда случается, я все же не знаю, что со всем этим делать.
– Леди Хейт… ведьма?
– Да. Но я не стал бы употреблять это слово в ее присутствии, – посоветовал он, помолчал, потом посмотрел в глаза Симоне и продолжил: – Ты солгала мне. Я не привык, чтобы мною распоряжались, как вещью. Однако не вижу причины, почему бы тебе не быть моей женой.
– Прекрасно, милорд. Очень романтично.
Николас, не снимая штанов, отбросил край мехового одеяла, забрался в постель, сунул под голову подушку и поманил жену:
– Симона, иди спать.
Она на мгновение застыла, потом подчинилась – пробежала к кровати и легла на бок на самом краешке матраца. Гордость ее страдала, но Симона отдавала себе отчет, что испытывает неимоверное облегчение. По какой-то причине этот брак нужен Николасу не меньше, чем ей.
– Что мы будем делать с Дидье? – шепотом спросила она. – Наверное, у нас будет очень необычный брак, если мы не способны на… супружеские отношения.
– Мы решим этот вопрос, когда вернемся домой, – спокойно ответил Ник.
Симоне показалось, что перед ней мелькнула искра надежды. Впервые за долгое время ей захотелось улыбнуться. Сейчас она чувствовала себя очищенной от грехов, ведь она рассказала мужу всю свою историю. Она и сама не понимала, откуда взялось это ощущение.
Ник зевнул.
– Симона, погаси свечу. Утром я покажу тебе Лондон.
Она протянула руку, и через мгновение комната погрузилась во тьму. Поленья в очаге давно догорели, чуть тлеющие угли отбрасывали на стены лишь слабые красноватые блики.
– Спокойной ночи, милорд, – улыбнувшись, сказала Симона.
Николас что-то пробормотал и перевернулся на другой бок, матрац отчаянно заскрипел под ним. Симона вздохнула и тихонько прошептала:
– Спокойной ночи, Дидье.
Глава 8
Ник сдержал слово. Следующие две недели после свадьбы превратились для Симоны в сплошной водоворот развлечений. Ее муж оказался очень внимательным, водил свою молодую жену по лавкам, рынкам и приемам в бесчисленных домах знати. Несколько раз новобрачные даже обедали с королем и королевой. Казалось, Нику доставляет удовольствие хвастаться женой при каждом удобном случае. Он накупил ей массу безделушек и украшений, лент, отрезов ткани и одну очень странную вещь – маленькое перышко какой-то экзотической птицы.
Симона была поражена, когда, выйдя из лавки, Николас вручил ей этот почти невесомый подарок.
– О, благодарю, Николас. Какое оно красивое! Но для чего это перышко? Оно слишком маленькое, чтобы писать.
Ник ухмыльнулся. У Симоны дрогнуло сердце.
– Оно не для письма. И не для тебя. Оно для Дидье.
– Для меня? – Дидье выбрался из-под тележки разносчика и вцепился Симоне в руку. – Дай мне его, сестрица!
Симона бросила на мужа смущенный взгляд и протянула перышко брату. Дидье завопил от восторга:
– Мерси, милорд! – и бросился в толпу, размахивая своим подарком и издавая различные птичьи трели.
Симона рассмеялась:
– Дидье благодарит тебя, Николас, но я не…
– Смотрите! – воскликнула толстая дружелюбная служанка с корзиной свеклы в руках. – Ветер унес ваше чудесное перышко, миледи! – И она указала толстым пальцем на море голов. – Вон оно, вон! Какая жалость!
Симона во все глаза смотрела на мужа. Его ухмылка стала еще шире. Он взял жену под руку и повел дальше, наблюдая за курсом Дидье по диким метаниям белого перышка.
Симона слегка пожала руку мужа. Сегодня она узнала о нем нечто новое – он такой выдумщик! И очень внимательный. Дидье почти ничего не может удерживать долго, но перышко ему под силу.
Однако Николас был хитер. Симона подозревала, что причина его щедрости в том, что он желает сам обнаруживать местонахождение Дидье.
Несколько ночей, проведенных с мужем в широкой теплой постели, но лишь в платоническом общении, оказались значительно более суровым испытанием, чем предполагала Симона. Иногда ей казалось, что Ник ее сейчас поцелует, она жаждала этого поцелуя, но тут появлялся Дидье, и страсть гасла, как брошенная в Темзу свеча.
Сопровождая Николаса и Симону, Дидье всегда придумывал, чем позабавиться. Его озорные выходки доставляли Симоне немало беспокойства. В семье одного знатного лорда две великолепные белые гончие оказались перемазаны джемом. У толстой дамы на рынке юбка вдруг взлетала выше головы – в таких случаях обычно винили резкий порыв ветра. Фаршированная рыба на королевском пиру вдруг словно бы оживала и начинала подпрыгивать на блюде.
Да, перышко – это прекрасная мысль. Теперь можно следить за сорванцом.
Если бы не общество Армана, которое отец часто навязывал молодым, чтобы при случае попросить у Николаса денег, прошедшие две недели казались Симоне волшебным сном. Иногда она чувствовала уколы ревности, если замечала, что некоторые дамы слишком фамильярно обращаются к ее мужу, но в присутствии жены Николас всегда вел себя безупречно. Дни шли за днями, и в душе Симоны начинала расти и крепнуть дружеская привязанность к мужу.
Единственный случай, когда Нику изменило его добродушное расположение духа, произошел на базаре. Симона высказала желание полюбоваться шерстяными тканями, выставленными в лавке, которую держали монахини одного из монастырей. Ник шел рядом с женой, но, когда они приблизились к лавке, настроение его изменилось, он стал мрачен и неразговорчив. Новобрачные тотчас вернулись домой, и Ник вскоре ушел, объяснив, что вдруг вспомнил о деловой встрече. Вернулся он далеко за полночь, и Симона, которая спала очень чутко, ощутила запах вина и духов.
Она не могла понять, что так сильно на него подействовало, но не решилась спросить, ибо боялась нарушить то хрупкое товарищество, которое возникло между ними. Симона отчасти стыдилась своей робости, ведь она даже не посмела выяснить, откуда взялся этот женский запах. Она не верила, что Ник искал общества другой женщины, но все же…
На следующий день Николас снова превратился во внимательного супруга. Он даже позволил Симоне прочесть письмо, присланное его матерью. В то утро прибыл гонец из Хартмура. Он доставил послание и шкатулку, надпись на которой еще больше укрепила надежды Симоны на крепкий брак.
«Мой дорогой сын!
С удивлением и удовольствием я узнала о причине твоей неожиданной задержки при дворе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37