Сабуров уже и сам понял невозможность целенаправленного Витиного обращения. Пусть лучше мальчишки занимаются своими делами, и там-то, между делом...
С тем приятели и были отпущены на улицу заниматься нормальными мальчишескими делами с дидактическим подтекстом. Прежде всего они зашли за Антоном и отправились добывать бензин для Антонова мопеда с колесами разного цвета и калибра. Антон уже давно присмотрел какой-то агрегат компрессор не компрессор, - оставленный строителями без присмотра, и теперь скачал оттуда литровую банку бензина, выставив на стреме с двух сторон воспитателя и воспитуемого. Когда Шурка вечером рассказал, как содержательно они провели день, Сабурова оторопь взяла.
- Ты можешь серьезно подвести нас с мамой, - несколько раз повторил Сабуров, зная, что Шурку почти невозможно испугать опасностями, которые грозили бы только ему. Когда ему говоришь, что нельзя баловаться с тем-то и тем-то: "Вдруг взорвется!" - он столь же убежденно возражает: "А вдруг не взорвется!". Слов нет, до чего было бы неприятно, если бы Шурка угодил в милицию, но все же, если бы этакое произошло за компанию с Витей, ответственность за которого Сабуров по собственной воле взял на себя...
Разжившись бензином, приятели, а вернее, уже соучастники, пошли заправлять мопед. Витю рассмешила эта раздолбайка:
- Тарантаска би-би-си, метр едешь - два неси.
- В глаз дать? - лаконично осведомился Антон.
- Вспотеешь давать с пупковой грыжей, - возразил Витя.
На этот раз Шурке удалось погасить Антонов огонь, но в следующий раз дело вполне может кончиться мордобоем. И опять-таки, когда Шурка является с синяком, это дело, вроде бы, житейское, "мальчишки без этого не растут" и т.п. Однако проявлять подобную терпимость к побоям, нанесенным чужому мальчику, за которого он, Сабуров, взял на себя ответственность...
Накатавшись на мопеде и набегавшись за ним (чтобы мопед завелся, нужно было толкать его метров сто), Антон, прибегнув, в духе времени, к безотходной технологии, подзаправился и сам - для увеселения подышал парами бензина, - не зря он носит кличку Маркоман.
- Зачем он дышит этой дрянью?!
- Глюки ловит.
- Галлюцинации то есть? И что ж он видит?
- Муха жужжит - вжжж...
- Ему что, в жизни мух не хватает?
- У него вначале интересные глюки получались, а потом пошли одни этикетки от кильки. А теперь муха. Запас, наверно, кончился. Как по телевизору показывают, когда все программы кончатся: не забудьте выключить телевизор, не забудьте выключить телевизор...
- Неужели другого способа нет жить интересно?
- Что ты мне-то объясняешь! Этим вообще занимается одна гопота серьезные чуваки это презирают.
Но сегодня он серьезный чувак, а завтра вполне может и попробовать. Невозможно уберечь его от всех этих микробов, если не создать внутреннего иммунитета. Однако по отношению к чужому ребенку Сабуров, опять-таки, не мог согласиться с неким минимумом неизбежного риска.
Только тогда Сабуров понял, что воспитание - это не отдельное какое-то самостоятельное занятие: воспитателю и воспитуемому необходимо общее дело, интересное им обоим, чтобы они прилаживались друг к другу для дела, а не для "воспитания". Так что оставалось одно - развлекать. Однако за полтора часа, пока они с Витей добирались до дома, Сабуров выкладывался дочиста - трижды с веничком проходился по сусекам - и, отжав последние капли из фонтана слез своей измученной фантазии, восклицал с бодростью тем более тошнотворной, что Витя никогда ее не поддерживал:
- А теперь почитаем что-нибудь интересненькое!
Изнемогая от неловкости, Сабуров давал сеанс выразительного чтения какой-нибудь детской классики, а Витя вертелся, брал и разглядывал что подворачивалось, прерывал чтение репликами, совершенно не имеющими отношения к книге.
- Тебе, может быть, неинтересно? - с приторной улыбкой спросил однажды Сабуров, и Витя доверчиво кивнул:
- Ага. Я не люблю книжки.
Выручала только заброшенная сабуровскими детьми железная дорога, Витя подолгу с нею возился, иногда увлекался и Шурка, иной раз и Сабуров-отец что-нибудь им подсказывал, - и сразу между ними проскальзывала некая педагогическая искра, которая, впрочем, сразу и гасла, и снова воцарялась неловкость, которой не ощущал один только Витя. Неловкость не рассеивалась так толго, что Сабуров даже через неделю мог ни с того ни с сего вдруг воскликнуть: "А что я могу сделать!". Наталья как будто ничего не замечала, но Сабурову с его окаянным нравом все время казалось, что они разыгрывают до предела фальшивую мелодраму.
А однажды Витя пришел, сияя свежеостриженной головой. На расспросы любознательного Шурки о происхождении его арбуза ответил с обычной простотой: "Машек нашли". Вшей, по-ихнему.
Отвезши Витю в интернат, Сабуров вместе с Натальей постарался припомнить полузабытые со времен его поселкового детства вошебойные процедуры. В начальных каких-то классах были даже должности "санитаров", народ заставляли чесаться частым гребнем над листом белой бумаги. Частый гребень из какой-то уже несуществующей линялой нищенской пластмассы - единственное Натальино приданое, как ни странно, нашелся. Сначала, таясь от детей, вычесались папа с мамой, - обошлось. Затем вычесали недовольно брюзжащего Аркашу, - тоже, слава богу, ничего. Когда же принялись за Шурку, то среди опилок и песка внезапно - о, ужас! - спотыкаясь о них, заторопилось куда-то в сторонку маленькое омерзительное насекомое.
Как Сабуровы разживались исчезнувшим вместе с проблемой вшивости керосином, как держали Шурку в керосиновом компрессе, как потом отмывали его и уговаривали остричься налысо, - под арбуз! - как дезинфецировали подозрительное шмотье, - этого ни в сказке сказать, ни пером не описать.
- Только бы в школе не узнали... - ужасалась Наталья. - Что у них в интернате за директор!..
Когда вшивая опасность отступила, Сабуров все же время от времени спрашивал у Вити:
- Ну как, машек еще не обнаружили?
Он старался спрашивать как бы в шутку, но с Витей можно было не страшиться сморозить бестактность, - он всегда отвечал на буквальный смысл вопроса, а не на подтекст: "Пока нету".
Но Сабурову все же хотелось убрать Витину шапку с общей вешалки. К чести его, этого он все-таки не делал. Наталья лишь ввела еженедельные профосмотры и вычесывания перед головомойкой. Дети ворчали, но выпадов против Витиных посещений тоже не допустили. Но когда Вите, оставленному-таки на второй год, дозволили ездить самостоятельно, он начал приезжать все реже, - иногда только просил денег на кино и мороженое и сразу уходил, а последние месяца полтора и вовсе не показывался. И сегодня Сабуров почувствовал, что откладывать больше нельзя, - иначе пришлось бы признаться, что он думает о прекратившихся визитах с тайным облегчением.
К Вите нужно было явиться с каким-нибудь гостинчиком, но Сабуров, к досаде своей, обнаружил в карманах только сорок две копейки. Он заглянул в ящик Аркашиного стола, - Аркаша постоянно копил деньги на свои религиозные пласты, - и действительно отыскал там рублишко. Заодно Сабуров поинтересовался содержимым черного конверта, где оказались фотографии - и притом весьма пикантные. Сабуров с неподдельным интересом (как отец он просто обязан был это сделать!) просмотрел их, - да Аркаша, оказывается, вовсе не так глуп! Сами же фотографии разочаровали. Не только качество изображения, но и качество изображаемого оставляло желать лучшего, - какой-то ларец для дочерей царя Никиты. Что за манера вместо целого подсовывать часть, которая лишь в контексте целого приобретает достоинство, а сама по себе, да еще взятая крупным планом, носит отчетливый научно-педагогический характер, - не хватало только цифр со стрелочками, а то готовый учебник анатомии.
Сабуров сунул конверт в ящик, не стараясь уложить в точности на прежнее место, - Аркаша таких вещей никогда не замечает.
Отправляясь в путь, Сабуров всегда захватывал что-нибудь почитать. На этот раз он выбрал "Братьев Карамазовых", - в "Великом инквизиторе", кажется, есть что-то насчет потребности человека быть управляемым извне, избавленным от сомнений - неизбежных спутников свободного выбора.
К удовольствию Сабурова, в универсаме работала лишь одна касса из шести (зато над душой у кассирши и покупателей стояли еще три контролерши в белых халатах), поэтому было время пробежать всю главу. Да, припадочный старичок еще за сотню лет до Сабурова указал на краеугольный камень коллективной сплоченности: "Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем преклониться. Но ищет человек преклониться пред тем, что уже бесспорно, столь бесспорно, чтобы все люди разом согласились на всеобщее пред ним преклонение". Тем-то и ненавистен еретик - он уничтожает бесспорность.
Откуда-то выкатился Игорь Святославович (странно видеть во плоти):
- Ага, я к вам пристроюсь - по-соседски, по-соседски, ну что вы такое, дамочка, утверждаете, всю дорогу я здесь стоял, только сахарку отскочил взять, а его нету, так я карамелек ухватил, что это вы такое толстое читаете? - пощупал уважительно. - "Братья Карамазовы", ага, смотрел по телевизору. Ульянов играл и жена режиссера, забыл фамилию, они всю дорогу жен к себе тащат, а написал, значит, Достоевский? Надо ж накатал сколько - что значит время свободного некуда было девать!
Сабуров даже поднял глаза от книги - уж не разыгрывают ли его? ("Бурь мгло нб крт, бурь мгло нб крт...".) Сабуровские сослуживцы, если Сабуров обнаруживает нечто похожее на эрудицию, тоже многозначительно жалуются, что у них нет времени читать, - его едва-едва хватает на многочасовые сплетни.
- А что это вы приобрели? - продолжал отрабатывать языком место в очереди Игорь Святославович. - Ириски? Хорошая штука - пломбы из зубов выдергивать.
Сабуров взял обычные свои полкило, не желая походить на Деда-мороза или подгулявшего купчика, швыряющего в народ пряниками: полкило конфет можно рассовать по карманам и угощать так, словно они у тебя там случайно завалялись.
- А этих раскрасавиц видели? - не стихал Игорь Святославович. - Воспитанности абсолютно никакой нет. - Он уже обличал двух цыганок, переговаривавшихся через весь магазин с такой непринужденностью, словно здесь больше никого не было. Смуглый мальчишка, примерно Шуркин ровесник, ожидал их у входа, распевая во все горло, - как не решился бы петь даже самый отпетый из Шуркиных дружков. Разве что на спор. И то видно было бы, что поет он из хулиганских побуждений, а не для собственного удовольствия, презрев оковы просвещенья. По какому удивительному закону люди от одних перенимают все до мелочей, а от других ничего не перенимают, годами проживая рядом и сталкиваясь на каждом шагу? Мимо Цыганского поселка уже много лет спешат научные сотрудники и сотрудницы, однако цыганам и в голову не приходит тоже обзавестись портфелями и приняться за ученые хлопоты, а научным сотрудникам столь же чуждо желание с гиканьем промчаться на санях в казенный лес за дровами, и у жен их не замечается ни малейшей склонности вырядиться в цветастое тряпье, повесить на шею ребенка, завернутого в шаль, и шумною толпой ловить прохожих на центральных улицах: "Подожди, дорогой, я тебе судьбу твою расскажу, ты, мужчина, и красотой взял, и умом взял, а счастья тебе нету".
- Аукаются, как в лесу! - негодовал Игорь Святославович. - Как будто за людей нас не считают. Я понимаю, дома можешь что хочешь делать ("Ах негодяй!"), но здесь же общественное место, в конце-то концов!
- А как "Спартак" с "Черноморцем" сыграли, смотрели вчера? - после трагической паузы вернулся к светской беседе Игорь Святославович.
- У меня нет телевизора.
- Когда они угловой пробили, меня чуть кондратий не хватил.
А еще говорят, что человека больше всего волнует личная выгода!
Тем временем до Игоря Святославовича дошел оскорбительный смысл Сабуровского ответа - он, стало быть, претендует быть не таким, как все.
- Напрасно избегаете. По телевиденью много интересной информации передают. Ну, если с деньгами туго, то конечно...
Оба они уже расплатились, и Сабуров Игорю Святославовичу был больше не нужен.
Когда, после поломок и высадок, Сабуров добрался до места пересадки, он почувствовал, что для профилактики не будет лишним заглянуть в готическую часовню - общественную уборную, монументально высившуюся в самом центре круглой площади, дабы общественность знала, кто куда направился и сколько времени там провел. Первая ласточка новой экономической политики, уборная была платная.
По сравнению с бесплатными временами, внутри стало почище, у раковины в прихожей появилось мыло и сушилки для рук, а главное - конторка, за которой восседал спекулянтского вида верзила (по роже его сразу угадывалось, что он не станет трудиться за гроши, вроде зарплаты старшего научного сотрудника или профессора. Похоже, конторка эта использовалась и для сделок иного масштаба, - уже при Сабурове к конторке успело подойти два человека одной наружности с хранителем унитазов, - обменялись с ним краткими репликами и удалились).
Верзила, сидевший в обнимку с попсовой девкой - всюду жизнь, а деньги не пахнут, - крутил на мафона-кассетнике какую-то музычку, символизирующую сладкую жизнь. Клиенты шли к кабинам под оркестр, превращавший вполне будничный акт в нечто торжественное, требующее, может быть, даже "Свадебного марша" Мендельсона (правда, некоторых смущала необходимость отрывать туалетную бумагу на глазах попсовой девицы).
Люди не умеют ценить то, что достается даром, как воздух, так что платная уборная учит относиться серьезнее к маленьким радостям бытия. По-настоящему ценить каждое мгновенье мы начнем лишь тогда, когда придется платить за каждый вздох. Кстати, желая за свой гривенник вкусить все услуги, клиенты - каждый, абсолютно каждый, - тщательно моют руки с мылом, без чего прежде прекрасно обходились. Неужели люди начнут ценить таланты только тогда, когда их заставят платить за них?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52