– Я иногда хочу представить себя в старости… Особенно, когда смотрю на своего отца. Неужели я сам когда-нибудь буду таким, как он? Знаете, старость, или как ее еще называют – пора зрелости – очень странная вещь… Когда-то очень давно, когда я был еще подростком, у нас был сосед – он торговал автомобилями и весьма преуспел в этом занятии… У него был шикарный дом в аристократическом районе… Он был выдающимся торговцем – если таким можно было стать во время экономического спада. И вот, когда этот человек скопил порядочный капитал, он ушел, что называется, на покой… К тому времени ему было что-то около семидесяти… И что же вы думаете?
Джастина, которой была совершенно не интересна судьба какого-то там торговца автомобилями, соседа семьи Сола, тем не менее спросила – только для того, чтобы не думать о другом:
– И что же?
Роджер продолжал:
– Он очень быстро покатился, что называется, под гору… Скорее всего – просто от безделья. За короткое время он просто-напросто спился… Да, я как теперь помню: этот несчастный старик весь день проводил в баре напротив, весь день, с раннего утра до позднего вечера, налегая на виски… И в очень короткое время он умудрился пропить все, что у него только было – дом, счета в банке, акции… Просто уму непостижимо, как это у него получилось! Джастина задумчиво спросила:
– К чему это ты мне рассказываешь?
– А к тому, – голос Роджера неожиданно зазвучал нравоучительно, – что этот человек почувствовал себя стариком, решил, что жизнь прожита и ему теперь ничего не остается… Грубо говоря – у него нет ничего, что приносило бы удовольствие. Он не мог найти нужной отдушины. Но он все равно нашел ее – в виски… В жизни каждого человека лейтмотивом проходит одно и то же – удовольствие, удовольствие… И если он не находит его в тех вещах, которые приносили ему это удовольствие раньше, ему суждено погибнуть…
Они поговорили о таких, казалось бы, отвлеченных вещах, еще некоторое время, после чего Джастина посмотрела на часы и воскликнула:
– Однако!
– Извините, я отнял у вас своей пустой болтовней так много времени…
– Ничего, иногда с тобой интересно побеседовать, – ответила Джастина, вставая.
Поднялся и Сол.
– Уже поздно. Позвольте, я провожу вас до дома, миссис Хартгейм.
Они вышли, и в ушах Джастины, подобно глухим ударам, все время звучало одно и то же слово:
– … удовольствие… удовольствие…
Джастина и Роджер шли по обочине, обсуждая новую постановку – парень был на удивление словоохотливым в тот вечер.
Джастина и слушала, и не слушала его – она была погружена в свои мысли о целях существования человека («удовольствие… удовольствие…») Но вдруг, увидев темный силуэт в конце аллеи, она остановилась как вкопанная.
Да, это был он…
Роджер, посмотрев сперва на Джастину, а потом в направлении ее взгляда, сразу же все понял и под каким-то тактичным предлогом отошел в сторону.
– Всего хорошего, миссис Хартгейм…
– И тебе того же…
Да, это был Питер – видимо, он давно уже поджидал ее, воротник его плаща был поднят, руки засунуты в карманы.
Джастина, постояв некоторое время в нерешительности, подошла к Питеру.
– Это ты?
Он улыбнулся.
– Как видишь.
– А что ты здесь делаешь? Неужели…
В ее голове мелькнула догадка, однако в последний момент она решила промолчать.
Тот прекрасно понял, что она хотела сказать.
– Совершенно верно. Жду тебя.
Перед глазами Джастины все поплыло… Питер, подойдя поближе, произнес:
– Нам надо поговорить. Джастина, дело в том, что теперь я…
Она не дала ему закончить – не все ли равно, что он хотел ей сказать? Страсть, роковая страсть вновь овладела всем ее существом. Разве можно обманывать себя, разве можно противиться этой страсти – пусть губительной для них обоих, но такой сладостной! Сколько времени она таилась, сколько времени не хотела признаваться в этом даже себе.
– Не надо, Питер… – немного хриплым голосом остановила его Джастина. И, ни слова не говоря, взяла под руку и повела к своему автомобилю.
Питер не верил своим глазам. Все происходящее казалось ему сладостным сном. Он протянул к ней руки и порывисто прижал ее к себе. Прекрасные волосы Джастины пахли чем-то волшебным, неземным, чем-то таким, от чего хотелось зажмуриться, забыться… Он вновь вдыхал сладостный аромат ее тела и чувствовал, как она горячо дышит ему в щеку.
Да, это была она, его возлюбленная, Джастина… Он обожал ее, он страстно желал ее больше всего на свете.
– Не здесь, – сдавленно прошептала она, – не здесь, Питер…
Трясущимися от страсти и волнения руками она открыла машину и рухнула на переднее сидение. Включила зажигание.
Питер, подойдя к ней, мягко сказал:
– Дай-ка мне…
Она послушно пересела.
Взревел мотор, и автомобиль медленно покатил по пустынным улицам Оксфорда. Когда он доехал до городской черты, Джастина коротко приказала:
– Остановись.
Она молча открыла дверь и, обойдя вокруг машины, подошла к сидению водителя.
– Дальше поведу я.
Питер не стал перечить. Он только порывисто прижал к себе Джастину, однако она вновь повторила:
– Не здесь…
Автомобиль, постепенно набирая скорость, понесся по ярко освещенному шоссе.
– Куда мы едем? Она улыбнулась.
Когда машина доехала до развилки и свернула направо, Питер понял, что они направляются в придорожный мотель…
Они взяли ключ, заполнили какие-то бланки и, ускоряя шаг, пошли наверх, в свой номер, ключи от которого им отдал портье.
Едва только Питер вошел и повернул в замке ключ, как Джастина бросилась к нему, увлекая на кровать…
… От наслаждения Джастина едва не теряла сознание; она вновь ощущала себя на вершине блаженства. От пьянящих поцелуев, от сладостных прикосновений Питера, от его ласк она была в экстазе. Она целовала его, а руки ее скользили вдоль тела, заставляя Питера еще сильнее вздрагивать и трепетать.
Теперь Джастину больше не мучили тревоги и сомнения. Нет, она не допустит разлуки с любимым. Никогда. А Лион… Сейчас она не хотела думать о нем – не хотела и не могла.
Питер приподнялся на локте и стал жадно целовать Джастину в ее роскошную грудь. Жесткие шершавые губы ползали по ее коже – такие волнующие, такие жадные, и от одного только их прикосновения у Джастины все сладко замирало внутри…
Джастина зарылась лицом в его грудь. От мимолетных, скользящих прикосновений рук Питера, быстрых, жарких, легко скользящих по ее животу, по ногам, груди, в Джастину постепенно вливался сухой жар, и каждая клеточка рвалась к любимому – все ближе и ближе… Джастина изнемогала от любви.
О, Боже! Неужели его когда-то не было рядом со мной? Неужели я когда-то не знала его?
Мой любимый, мой любимый, ну почему люди не придумывают названия этому? Почему, написав миллионы стихов о любви, романтике и благородстве, мечтатели и поэты постыдились дать имя тому блаженному состоянию, слиянию, венцу и вершине любви?
Губы Питера опускались все ниже, ниже, к животу Джастины… Джастина только тихо постанывала от неизъяснимого наслаждения.
О, мой Питер!
Как крепки твои руки, как горячи твои бедра на ногах моих, когда я распахиваю их навстречу тебе! И сколько бы раз мы ни любили друг друга, сердце снова замирает в тот самый миг, когда ты со стоном и вздохом входишь в мое лоно, разжигая своим яростным факелом все нарастающее пламя, гудящее, слепящее и счастливое!
Какая в тебе нежность и сила! Когда ты любишь меня, когда ты входишь в меня, у тебя закрыты глаза, ты – весь во мне! Ближе! Ближе! Возьми меня всю, мой любимый! Возьми меня всю, целиком, я твоя, твоя – навеки!
Не бойся, бери меня, бери, делай все, что захочешь! Я твоя, Питер! Я твоя вещь, я твоя собственность – делай же со мной все, что хочешь – о, как сладостно мне это осознавать!
О, мой милый! Как тяжело ты прильнул ко мне! Какая уверенность, какая сила в твоей мускулистой тяжести! О, какое огромное наслаждение! Я не в силах сдержаться! Теснее! Крепче! Еще крепче!
Какая радость! Какое счастье! Эта радость бушует во мне! Я дышу ею! Отнялись ноги… Они не весят ничего… Только твоя тяжесть на моей груди… Ты мой щит, сильнее, Питер! Сильнее, любимый! Пусть тебе будет сладко со мной. Так же, как и мне теперь. Мы принадлежим друг к другу.
Необузданная энергия и страсть, все время сжигавшая их, безумное желание наконец-то вырвались наружу. Питер торопливо и жадно, словно боясь, что кто-то может отнять у него его любимую, целовал ее, а она извивалась в его объятиях. В порыве безумного блаженства она вскрикивала, и слезы катились по ее щекам.
– Любимый, – горячо шептала она, – мой любимый, самый любимый, самый желанный… О, как я люблю тебя! О, мой Питер!
Да, любовь, страсть была сильнее Джастины, и она, несмотря на увещевания разума, ничего не могла с собой поделать.
Теперь она была твердо уверена только в одном: они должны быть вместе, они должны принадлежать друг другу. Никто не заменит ей Питера, никакой другой мужчина… Даже Лион…
И Питер, словно прочитав мысли своей любимой, произнес, тяжело дыша:
– Да, любимая, теперь, волею судьбы, которая соединила нас, мы должны быть вместе…
Она тяжело вздохнула.
– Не вздыхай так… Разве тебе плохо? Слезы катились по щекам Джастины, однако она словно и не замечала их.
В груди Джастины вновь неожиданно начал расти какой-то пузырек холодного раздражения – отвращения к самой себе. Она всеми силами пыталась подавить его, но ничего не могла поделать…
Машина на огромной скорости неслась по широкому шоссе – в это время дорога была на удивление пустынна. Свет фар вспарывал чернильную темноту. Рев мотора далеко и гулко разносился по окрестностям, отражаясь от холмов и перекатываясь через унылые, темные поля.
За рулем сидела Джастина. Она с трудом различала дорожную разметку и знаки из-за слез, которые, застилая ей глаза, искажали все, что она видела. Время от времени Джастина украдкой вытирала слезы, однако они набегали вновь. Она все время смотрела прямо перед собой, ни разу не обернувшись в сторону сидевшего рядом Питера.
Питер же то и дело бросал короткие, но пристальные взгляды на Джастину. Теперь он чувствовал себя раздавленным, оглушенным, прибитым, даже униженным – наверное, такое чувство может испытывать человек, сорвавшийся с крутого горного пика и лежащий на дне глубокого ущелья. Видимо, точно такие же чувства испытывала и Джастина. Слезы душили Джастину, комок застрял в горле. Она задыхалась, ей не хватало воздуха.
Неожиданно перед ней во всей своей беспощадности встал вопрос: «А что же теперь?» Джастина не хотела об этом думать, она вообще не хотела думать ни о чем, но вопрос этот постоянно сверлил ее мозг.
Да, теперь она знала, и знала наверняка: это была их последняя встреча с Питером.
Больше они не увидятся. Никогда. Боже, какое же это страшное слово! Но что делать? Так надо…
Они не могли жить друг без друга, но в то же самое время не могли оставаться вместе – чтобы ни говорила ему Джастина в минуты безумной близости, чтобы ни отвечал ей Питер, они прекрасно понимали, что продолжать такую жизнь невозможно.
Парадокс, гордиев узел – наверное, не одни они бывали в такой ситуации, когда разум и чувства, рассудок и страсть противоречили друг другу, и при всем желании нельзя было найти никакого компромиссного решения.
Да, прав, наверное, был Роджер – человек живет ради наслаждений, удовольствий. Но ведь есть вещи, которые выше всего этого! И прежде всего – долг. Теперь, вспоминая Лиона, представляя его, Джастина испытывала жгучее чувство невыносимого стыда. Он верит ей, он любит ее, она же обманула его любовь, обманула его надежды.
Она приедет домой, поднимется наверх, и вновь будет врать, что репетиция затянулась дольше, чем она предполагала по не зависящим от нее обстоятельствам… А-а-а, все пустое.
Питер, бросив пристальный взгляд на Джастину, понял, о чем она думает. И в то же самое время он поймал себя на мысли, что он, Питер Бэкстер, не думает ни о чем. В голове была стерильная пустота – ни мыслей, ни даже эмоций – вся опустошенность, вся раздавленность вмиг куда-то исчезли сами собой.
Наверное, так было нужно. Да, действительно гордиев узел, причудливо запутанный самой жизнью. Но, если его нельзя развязать, то наверное, можно просто разрубить. Так думала и Джастина.
Да, его можно только разрубить. Если мы с Питером не можем друг без друга, то почему же мы должны быть порознь?
Руки ее судорожно сжимали руль. Впереди показался поворот – Джастина, не сбавляя скорости, с трудом вписалась в него.
Наконец Бэкстер нарушил молчание:
– Ты слишком взвинчена, дай я сяду за руль…
Она только недовольно поморщилась.
– Ничего, как-нибудь доберемся…
– Джастина…
В этот момент Питеру почему-то захотелось сказать ей что-нибудь нежное, захотелось прошептать сокровенные слова любви, попросить прощения за то, что он своим появлением причинил ей столько невыносимых страданий. Но не успел…
Вдали показалась встречная машина – огромный грузовик. Ни Джастина, ни Питер так ничего и не поняли: резкий удар, пронзительный визг тормозов, алая кровь, растекающаяся по лобовому стеклу – это было последнее, что помнила Джастина…
Джастина прежде никогда не летала во сне – даже тогда, когда была совсем маленькой девочкой. Но теперь впервые в жизни испытывая это сладостное чувство, она находилась в блаженном состоянии.
Тело ее внезапно стало легким, легче тополиного пуха, и управлялось малейшим мысленным приказом. Джастина неслась над землей, то взмывая вверх, к облакам, то опускаясь к самой земле.
О, это опьяняющее блаженство!
Мгновение, другое – и весь город оказался где-то внизу, под ногами, очень странный с высоты: плоский и неожиданно маленький. Удивительным было то, что Джастина не летела, а парила в воздухе неподвижно, а внизу навстречу ей бежали улицы, площади, сады и окрестности; они проскальзывали далеко внизу, под ней, и торопливо убегали назад, назад. Ветер бил прямо в глаза. Совсем рядом с ней со свистом проносились птицы – Джастина не могла рассмотреть, какие именно. Чуть заметное мысленное усилие – и она устремлялась вниз;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42