Питер чувствовал себя страшно виноватым не только перед Ольвией, но и перед Джастиной. Он понимал, что возврата к их любви нет и не может быть, но его поспешное исчезновение, когда он не попросил элементарного прощения, стало угнетать его.
Он прекрасно понимал, что его просьбы о том, чтобы Джастина простила его, могли вызвать у нее только презрительную усмешку. Но, тем не менее, он чувствовал моральную необходимость в том, чтобы совершить подобный шаг. Эти мысли довлели над ним, вытесняя все остальные, не давали возможности думать о чем-нибудь другом. И тогда он решился написать Джастине письмо.
Письмо получилось сжатым и довольно коротким, но Питер прекрасно понимал, что было бы неуместным написать пространное послание. В конце письма он написал адрес того дома, в котором они жили с Ольвией.
Он это сделал для того, чтобы Джастина не посчитала его трусом, который просит прощения, но в то же время продолжает скрываться.
Долгое время Питер носил это письмо в кармане, не решаясь опустить его в почтовый ящик. Он понимал, что это было бы самым простым решением, но не самым верным. Как бы там ни было, но он должен был увидеть Джастину и если не поговорить с нею, то хотя бы передать ей письмо из рук в руки.
После этого он долго ждал удачного момента и наконец, найдя более-менее убедительный довод – а это было нетрудно сделать, так как купить все необходимые для них вещи в небольшом деревенском магазине было невозможно – Питер собрался в Оксфорд.
Ольвия не перечила ему, но все же провожала весьма недоверчивым взглядом. Питер на большой скорости мчался в город, очень быстро сделал необходимые покупки и подъехал к колледжу, в котором Джастина занималась со своими театралами.
Осторожно, чтобы его никто не узнал, он прокрался к актовому залу и заглянул внутрь. Там шла репетиция, и он увидел женщину, любовь к которой принесла ему столько несчастий. Он долго стоял в темном зале и смотрел из его глубины на освещенную сцену.
Джастина вела себя необычно: она была заметно возбуждена. Но репетиция, это Питер отметил сразу же, проходила очень плодотворно. Он не решился подойти к Джастине, но и наблюдать инкогнито ему становилось невыносимо. Тогда Питер вышел на улицу и решил подождать, когда закончатся занятия. Но сегодня, видимо, ни Джастина, ни студенты домой не торопились. Уже было поздно, и Питеру давным-давно пора было возвращаться.
Питер уже стал нервничать, когда наконец увидел Роджера Сола, который, безнадежно опоздав на репетицию, шел туда не спеша. Питер сразу же узнал парня и долго не раздумывая, принял очень простое решение. Он попросил его передать своей наставнице письмо и, не ожидая ответной реакции, быстро прошел по аллее, сел в машину и тут же уехал.
О том, что случилось после этого, он не имел понятия.
Большого облегчения от своего поступка Питер не получил: ведь все-таки он не довел до конца то, что задумал, а весьма трусливо передал письмо через посредника. Но теперь он мог бороться с угрызениями совести, получив хоть какой-то аргумент в свою защиту.
Жизнь в деревне тянулась нудно и без каких-либо заметных изменений. С каждым днем она становилась все более и более невыносимой. Питер понимал, что возвращаться в их прежний дом – бессмысленно, но в то же время жить вечно в деревне они бы не смогли. По вечерам он все чаще и чаще стал играть на рояле. Слава Богу, ему хватило ума захватить его с собой. Тогда он просто побоялся нарушать свою традицию, а сейчас рояль был для него хоть какой-то отдушиной.
Питер понимал, что настало время принимать какое-то решение. Нужно было продать дом в Оксфорде и либо купить другой где-нибудь в другом конце города, либо возвращаться в Лондон. Ольвию же, казалось, совершенно не мучили подобные мысли. Она почти не разговаривала и лишь молча работала.
Уже несколько раз Питер пытался завести разговор на эту тему, но каждый раз, встречаясь с холодной отрешенностью Ольвии, не решался начинать разговор.
Прошло две недели. Однажды Питер, возвращаясь из магазина, увидел, что Ольвия ждет его во дворе. Он очень удивился этому, так как обычно днем она работала практически без отдыха.
– В чем дело, Ольвия? – спросил он, подходя к дому.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Тебя ждут.
– Кто? – удивился Питер.
– Увидишь, – сказала Ольвия и отвернулась. Питер несмело стал подниматься по ступеням.
«Неужели это Джастина?» – с ужасом подумал он.
Но в комнате возле пылающего очага сидел мужчина. Это был. Лион. После того злополучного дня они ни разу не разговаривали. Питер конечно же не ожидал встретить Лиона здесь и чувствовал себя страшно неловко. Он даже не знал, как себя вести.
Лион поднялся, подошел к Питеру, остановился рядом с ним. Питер заметил, что Хартгейм осунулся и сильно постарел. Переживания наложили свой отпечаток на него внешность. Мужчины коротко кивнули, но руки пожимать друг другу не стали.
– Чем могу служить? – сухо спросил Питер.
– Я терпеть не могу вмешиваться в чужие дела, – произнес Лион, – но мне нужно поговорить с вами о Джастине.
– О, не надо, мистер Хартгейм!
Он только начал приходить в себя от всего этого. С большим трудом удалось наладить отношения с женой. Все вроде бы образовалось, а тут опять…
– Не хочу вас обидеть, но я больше ничего не желаю слышать о вашей жене! – воскликнул он.
– И тем не менее я скажу вам!
Лион Хартгейм был настроен решительно и отступать не собирался.
– Сегодня я был в больнице. Ей совсем плохо, – сказал он.
Это было новостью для Питера. Он ничего не знал ни о болезни, ни о больнице.
– Вы приехали для того, чтобы сообщить мне об этом? – спросил он Лиона.
– Она находится в состоянии глубокой депрессии, – сухо пояснил Лион. – И почти ни на что не реагирует. Поверьте, мне стоило большого труда приехать к вам, и все-таки я сделал это. Мне кажется, что если бы вы навестили Джастину, то могли бы немного успокоить ее.
В голосе Лиона слышалась настойчивость. Сначала Питер хотел вспылить, но потом задумался. Да, действительно, в том, что произошло, есть его вина. Он поступил неблагородно: сначала вскружил голову несчастной женщине, а потом струсил и спрятался в кусты.
– Послушайте, – сказал он уже менее уверенно. – Я знаю Джастину и могу вам сказать: наверное я – единственный в мире человек, который ничем не может помочь ей!
Лион тяжело вздохнул.
– К сожалению, я должен констатировать, что это не так. Вы из этой истории выбрались, а Джастина – нет.
Оба замолчали – обманутый муж и бывший любовник его жены… Оба чувствовали неловкость и подавленность. И тогда Питер решил начать тяжелый для обоих разговор.
Когда-нибудь они должны были объясниться. В конце концов Лион – мужчина, он должен его понять.
Питер рассказывал все, ничего не скрывая и ничего не утаивая – всю сложную историю своей любви к Джастине. Он говорил энергично, страстно жестикулируя, иногда повышая тон. Питер начал с самого первого дня их знакомства, совершенно обыкновенно рассказывая про свои переживания и чувства. Ни с кем еще он не был так открыт. Он хотел, чтобы Лион понял его и простил, если это, конечно, возможно.
Во всех подробностях он описывал историю их связи с Джастиной, сам удивляясь силе своей памяти. Он пытался объяснить, почему у них все сложилось именно так, а не иначе. Рассказывал о том, что пережил, когда потерял и снова встретил ее.
Лиону эта исповедь не доставляла ни малейшего удовольствия. Ему было неприятно слышать, что любимая им женщина любила другого мужчину. Оказывается, ее сердце принадлежало не ему, и поэтому, когда Питер снова появился в ее жизни, она изменила без малейшего зазрения совести. В этой истории он чувствовал себя абсолютно лишним, чужим и никому не нужным. И хотя Питер говорил только о своих чувствах к Джастине, Лиону было горько и неприятно. Она – его жена…
Лион ревновал. Джастина была его единственной любовью. Никого и никогда он больше не любил. Перед ней он был чист и безгрешен. Почему же судьба так наказала его?
– Теперь я вам все рассказал. Вы знаете столько же, сколько и я, – Питер облегченно вздохнул. Тяжелый груз будто упал с его плеч.
– Поступайте, как считаете нужным, – добавил он после некоторой паузы.
– Джастина очень дорога мне. Поверьте, очень нелегко было прийти сюда… – произнес Лион.
Он встал с кресла и подошел к окну.
– Я здесь не для того, чтобы слушать исповедь. Теперь все это уже не имеет значения. Каждый раз, когда я прихожу к ней в больницу, по ее лицу, по ее взгляду я понимаю, что ждет она не меня…
Питер медленно поднимался по больничной лестнице, заранее обдумывая предстоящую встречу. Он волновался. Он не знал, что скажет Джастине, как она встретит его.
Белые стены до блеска вымытого коридора наводили на Питера тоску. Он никогда в жизни не лежал в больнице, и она представлялась ему ужасным местом.
Он подошел к палате, немного постоял у двери и, собравшись с духом, вошел.
Джастина лежала до подбородка укрытая одеялом. Услышав, как скрипнула дверь, она открыла глаза.
– Здравствуй, Джастина.
Выражение ее лица абсолютно не изменилось. На нем не дрогнул ни один мускул. Она окинула его равнодушным, ничего не выражающим взглядом. После этого она снова закрыла глаза.
– Мне остаться или уйти? – спросил он. Она лежала неподвижно, словно ничего не слышала.
Питер заметил, как сильно похудело и осунулось ее лицо. Высохшие губы казались бесцветными. Только сильно потемневшие круги вокруг глаз выделялись на этом мертвенно-бледном лице. От физического и нервного истощения оно приобрело болезненный сероватый цвет.
Уже много дней Джастина отказывалась от пищи. Она принимала только таблетки и запивала их водой.
Питер подошел, коснулся ее волос. Она вновь открыла глаза, но взгляд ее был невидящим и стеклянным. Этот взгляд даже испугал Питера. Она действительно была больна и больна очень опасно. Постояв несколько минут, Питер вышел из палаты с тяжелым чувством на сердце.
В это же время Лион нервно прохаживался по улице под окнами палаты, где лежала Джастина.
Мистер Хартгейм ждал мистера Бэкстера. Он знал, что Питер находится наедине с его женой…
По дороге домой мысли о Джастине все время мучили и не давали покоя Питеру. Раздвоенность в душе была невыносима. Дома горел свет – Ольвия ждала его. Она сидела в кресле, немного откинувшись назад. Питер вошел в дом и произнес:
– Я был у Джастины.
– Надеюсь, ей лучше? – равнодушно спросила Ольвия.
Питер пожал плечами.
– По-моему – нет. Сначала ее хотели лечить электрошоком, но муж запретил.
– И правильно сделал, – сказала Ольвия. В ее голосе почувствовалось раздражение.
– Шок помогает забыть неприятные вещи, но оставляет след. Твой визит явно пошел ей на пользу.
Она встала с кресла. Ей был противен этот лицемерный разговор. Муж навестил больную любовницу и делится впечатлениями с женой. Великолепно! Просто замечательно!
И он еще вел себя так, словно говорил о старом приятеле. Но самое смешное заключается в том, что она не может, не имеет права запретить ему делать это.
– Я пробовал поговорить, но она молчит, и все, – продолжал он. – Я обещал Лиону зайти к ней еще раз, но едва ли из этого выйдет толк.
– Я полагаю, – с ядовитой иронией сказала Ольвия, – что тебе обязательно нужно сходить к ней еще раз. Особенно, если Лион считает, что это может помочь ей.
Она ушла к себе в мастерскую, чтобы скрыть раздражение и гнев. Быстро закрыла за собой дверь, чтобы Питер не заметил, как по лицу ее бегут слезы. От обиды, от ревности, от собственного бессилия…
Окна в кабинете доктора были плотно закрыты. Мягкий свет освещал лепестки цветов и бумаги на столе. Доктор сидел в своем вертящемся кресле, повернувшись спиной к Джастине и подперев рукой подбородок.
Он смотрел в окно. С улицы доносились голоса больных и санитаров. Желтые листья на деревьях напоминали об ушедшем лете.
Джастина сидела напротив и видела лишь спину и затылок доктора. Его своеобразная манера работы с пациентами удивляла ее.
Их беседа продолжалась уже более часа.
– Она страстно любила этого человека…
Джастина рассказывала историю своей матери. Ей было интересно узнать мнение врача о поступке этой решительной женщины.
– …и когда она узнала, что он уехал в Ватикан, она решила про себя – я буду его ждать. Именно в этот момент я и решила, что убью свою мать…
– Что, что? – доктор резко повернулся к Джастине.
– Я просто проверила, слушаете ли вы меня, – усмехнулась Джастина.
Она ошиблась. Разговаривать с пациентом, повернувшись к нему спиной, было частью специальной методики доктора. Беседа лицом к лицу смущала бы пациента. Что ни говори, доктор имел дело с душевнобольными людьми. Любой неосторожный взгляд мог бы привести к растерянности и смущению.
Делая вид, что думает о чем-то постороннем, доктор был абсолютно сосредоточен и полон внимания. Убедившись в этом, Джастина продолжала свой рассказ.
– Когда он вернулся, Ральф был уже кардиналом, но за эти долгие годы он тоже не смог забыть Мэгги и поэтому, когда они встретились, любовь с новой силой воспылала в их сердцах. И тогда они решились на то, чтобы уехать вдвоем на остров и провести там целый месяц… А после этого у материи родился сын – мой брат. Когда он вырос, он тоже стал священником, но очень скоро трагически погиб. Отец умер на его могиле. А мать моя живет до сих пор. Ну, что вы на это скажете?
Доктор покачал головой.
– Я думаю, что вашей матери здорово повезло.
Джастина вскинула подбородок:
– Вы называете это везением? – вызывающе спросила она.
– Конечно, она осталась жить. Могла встретить другого человека и забыть о прошлом. Ведь вы согласитесь со мной, что жизнь полна неожиданных поворотов? Можно любить и быть любимой не один раз. И дав ей такой шанс, Бог простил ее.
Джастина усмехнулась. Да, он был всего лишь медик, холодный и практичный. Для него главное – жить. А как – неважно. И раз он так говорил о любви, значит просто никогда не любил и понятия не имел, что это такое на самом деле. Он трактовал все чисто теоретически.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42