Я клянусь тебе! Я никогда ни с кем не целовалась, никогда!..
– И то, с пальцем… туда… тоже не делала? – хриплым, прерывающимся от слез голосом спросила я.
– Нет! Мама Анхела однажды увидела, когда мы были маленькие, что мы с Аной так играем и не разрешила нам. Она сказала, что от этого можно заболеть, сойти с ума и даже умереть.
– Но ты-то, кажется, знаешь, что ничего этого не случается!
– Но мы никогда этого не делали. Мы не хотели огорчать маму Анхелу. Ну я клянусь тебе! Клянусь Мадонной!
– Но кто, кто тебя научил? Откуда ты все это знаешь?
– Меня научили разные книги. Я люблю читать. А знаешь, какая библиотека у нас! Я умею читать на разных языках. И по-латыни, и по-гречески, и по-английски! Мама говорит, что если бы я родилась мальчиком, я стала бы ученым человеком! Жаль, что девушкам нельзя учиться в университете! А правда же, то что я рассказала, ничуть не хуже истории о прекрасной Диане сеньора Лопе де Вега?
– Да нет, твоя ужасная сказка больше напоминает мне итальянцев – Аретино, Макиавелли, Боккаччо…
– О, Боккаччо – это такое чудо!
– И почему только тебе позволили прочесть его книги!
– Мама и отец позволяют нам читать все, что мы захотим, – серьезно сказала она. И я почувствовала, что она любит своих родителей и может рассердиться на меня, если я стану осуждать их.
– Да, конечно, они правы, – поспешила согласиться я; впрочем, я уже немного успокоилась и была и в самом деле согласна с воспитательными методами Анхелиты и Мигеля.
– Но все-таки, как ты считаешь, – допытывалась дочь, – у меня хорошо получилось? И ведь это был почти экспромт.
– Селия, если бы не ты это рассказывала, я бы даже слушала с удовольствием, – откровенно призналась я. – А так ты просто напугала меня. Я подумала, что ты сама, не дай Бог, пережила что-нибудь такое страшное и противное.
– Значит, все получилось очень убедительно. Но все-таки я хотела бы все это записать. У тебя здесь есть письменные принадлежности?
– Найдутся, – я вздохнула. – Но ты сначала расскажи мне, что с тобой приключилось дальше на том постоялом дворе…
– Ах, правда, надо же тебе дорассказать! Ну вот… Я рассказала дамам эту историю, чтобы объяснить им, как я очутилась ночью одна на постоялом дворе и в мужском костюме. Обе, и сеньора Мерседес и сеньора Вероника, принялись меня жалеть и даже пригласили в свою карету и обещали довезти до Мадрида. Но я вежливо отказалась и снова попросила их, чтобы они помогли мне выручить моего коня.
Они постучали в ворота. Хозяин отпер.
– Вот этот молодой человек выбрался из вашего гостеприимного дома прогуляться перед рассветом, – жеманно проговорила сеньора Мерседес. – Теперь он собирается уезжать и хотел бы вывести из вашей конюшни своего коня.
– Пусть выводит, – отвечал хозяин и жестом пригласил меня войти.
– Мы тоже войдем, – сказала сеньора Вероника. – Мы хотели бы отдохнуть и перекусить, а потом поедем дальше.
Я подумала, что она вовсе не собирается останавливаться здесь, просто обе добрые сеньоры не хотят оставлять меня одну.
Я прошла на конюшню. К счастью, конь мой был накормлен. Я весело похлопала его по крупу. Сейчас я буду свободна, совсем свободна. Но вдруг я услышала голоса.
Переговаривались совсем близко. И то, что я услышала, испугало меня. Во-первых, оказалось, что сеньоры Вероника и Мерседес вовсе не женщины, а переодетые женщинами мужчины. Потом я поняла, что мои ночные соседи вовсе не приняли меня за девушку, то есть, за то, чем я на самом деле и являюсь. Наоборот, они поверили, будто я – мальчик.
Это вообще оказался странный постоялый двор. И хозяин, и его гости, они все были из тех мужчин, которые спят с мужчинами. Они хотели меня изнасиловать, потому что поверили, будто я мальчик. Но то, что я услышала потом, не понравилось мне еще больше.
Зачем я только открылась мнимым сеньорам Веронике и Мерседес, что я девушка! Теперь они называли меня сумасбродной девчонкой, которая плетет невесть что. В отличие от тебя, они, кажется, не поверили моей занимательной истории. В конце концов они стали предлагать хозяину запереть меня до прихода какого-то человека, который должен был решить мою судьбу. Должно быть, какой-то их главарь. Но мне это вовсе не улыбалось. И тогда я решила действовать.
Я вывела коня из стойла, села, шагом подъехала к воротам конюшни. Совсем близко. Неужели меня успели запереть? Я с силой толкнула ворота обеими руками. Створки распахнулись. Мои будущие тюремщики стояли поодаль. Но ворота, которые вели на дорогу, уже были заперты, я это заметила. Щеколда была задвинута.
Увидев меня, все немного растерялись. Мнимые дамы теперь показались мне еще более комичными. В один миг я подскакала к воротам, откинула щеколду, распахнула ворота и быстро выехала на дорогу. И помчалась! Но они не погнались за мной. Вот и все! – Селия улыбнулась.
Я знала, что в Испании строго карают за мужеложство. Впрочем, возможно, эти люди подумали, что Селия и сама скрывается, и потому не в ее интересах доносить на них. А может, они полагались на чье-то высокое покровительство. Ведь говорили они о каком-то человеке, который мог принимать решения. Этим человеком мог вполне оказаться Теодоро-Мигель. Хотя… Зачем ему покровительствовать сомнительным личностям? А, впрочем, кто знает… Возможно, они – тайные агенты инквизиции, оттого и не так уж опасаются… Если, конечно, Селия сказала мне правду. Но похоже, что так оно и есть.
– Ты сейчас правду говоришь мне или снова сочиняешь? – спросила я.
– Нет, сейчас – правду.
– Тебе повезло. Но я бы не хотела, чтобы ты и дальше вела себя так. Мне придется поговорить с Анхелой, хотя ты, наверное, сочтешь это предательством с моей стороны.
– Не знаю, – честно отозвалась она.
– Ты следила за мной в саду?
– Я просто увидела, как ты вышла.
– Где ты пряталась в саду?
– Сидела на дереве?
– А как ты узнала, где моя комната?
– Просто смотрела. Увидела, как ты пошла…
– А как открыла окно?
– Очень просто. Кинжалом. Показать, как?
– Не нужно, – я остановила ее. – Ты, конечно, очень странная девочка. Утром решим, что делать дальше. Ты хотела записать свою сказку. Сейчас я дам тебе бумагу, перо и чернильницу. Ты часто сочиняешь подобные истории?
– Да, я хотела бы написать целую книгу, – она снова заговорила робко. – Такую как книга Назидательных новелл дона Мигеля Сервантеса.
– Тебе нравится писать?
– Да, я умею писать еще сонеты о любви…
– Скажи, Селия, ты влюблена? Ты об этом хотела поговорить со мной?
– Нет, нет… Не об этом… А сонеты всегда бывают о любви, так надо. И для того, чтобы писать сонеты о любви, совсем не обязательно самой влюбляться, надо просто знать, как пишутся такие сонеты.
– А как же это узнать?
– Надо просто прочитать много разных сонетов, которые написаны другими поэтами, тогда и узнаешь, как писать.
– И новеллы пишутся так же?
– Да.
– Но то, что ты мне рассказала, так страшно и противно. Почему ты сочиняешь так, а не иначе?
Девочка помедлила с ответом. Кажется, она колебалась, быть ли ей откровенной со мной. Наконец все же решилась.
– Если сочинишь, напишешь что-то такое противное, значит, в жизни никогда это не сделаешь.
– А тебе хочется сделать? – спросила я с интересом.
– Я думаю, любому человеку хоть раз в жизни хочется сделать что-то противное, – бесстрашно призналась она. – Даже такому чистоту и наивному, как Ана…
– Ты очень дружна с Аной?
– Да.
– Хорошо, Селия. Сейчас я дам тебе бумагу и письменные принадлежности. Я очень люблю тебя и мне бы очень хотелось еще поговорить с тобой подольше. Но ты выбрала плохое время. Тот человек, помнишь, я тебе показала его, он очень плох. Возможно даже, ему осталось жить считанные часы… – я говорила, не глядя на нее и вынимая из ящика стола стопку бумаги, чернильницу и перо. Я поставила все на стол, затем подняла голову.
Девушка стояла, понурившись. Вся ее тонкая фигурка выражала какую-то мучительную тоску.
– Благодарю тебя, – она бросила быстрый взгляд на стол, – Но я лучше сейчас не буду писать.
Я спокойно восприняла эту очередную причуду.
– Как тебе хочется, – сказала я. – Тогда ложись. Я устала и сейчас лягу. Извини, но кровать всего одна. Придется потесниться.
– Мама!
– Что еще? – я уже отвернулась и начала разбирать постель, но когда она меня окликнула, я снова повернулась к ней.
Она встала снова у окна, такая худенькая, печальная и несчастная.
– Мама, прости меня за все! За все! За то, что я плохо думала о тебе. И за то, что я сейчас так глупо приехала… Прости…
– Родная моя, но я вовсе и не сержусь. Я ведь тоже была молода и у меня были свои причуды.
Кажется, я сказала не то. Слово «причуды» обидело ее. Но я не знала, как исправить эту свою ошибку. Я очень устала и действительно хотела лечь. Девочка все стояла у окна. Я быстро сняла платье, надела сорочку, распустила волосы и заплела на ночь косу.
– Раздевайся, Селия, и ложись. Вот и для тебя сорочка.
Девочка молчала.
– Ложись. Я погашу свечу. Я очень устала. У меня от света болят глаза.
– Я постою еще немного, можно? А свечу я сейчас задую.
– Хорошо. Поступай, как знаешь, – я повернулась на бок, и глаза мои закрылись.
Я тщетно пыталась заставить себя бодрствовать еще хоть немного. Мне хотелось дождаться, пока ляжет Селия. Ведь и она устала, бедный ребенок. Но у меня уже не осталось никаких сил. Тут как раз Селия задула свечу. Я мгновенно уснула.
Глава сто сорок третья
Проснулась я от тихого голоса, обращавшегося ко мне. Сначала я уловила лишь звучание, но не поняла смысла. Первая моя догадка была, что это зовет кто-то из слуг или Николаос… Значит, Чоки… Ему плохо…
«Но ведь дверь заперта, а голос совсем близко», – подумала я все еще в полусне.
И тотчас узнала этот тихий голос и поняла, что это Селия зовет меня.
– Мама, мама… – умоляюще произносила девочка.
Я приподнялась, опершись на локти.
Я увидела девочку у окна. Неужели она так и простояла… И не ложилась? Да, конечно. Она и не раздевалась.
– Селия! Почему ты не спишь?
– Мама!.. Прости меня, пожалуйста… Я не могу спать… Не сердись… Я эгоистка, я ужасная… Я разбудила тебя… Но я не могу… Мне очень плохо…
Я вскочила и подошла к ней.
– Что? Что с тобой? Ты больна? – встревожилась я.
– Нет, нет, это не болезнь. Я… я просто обманула тебя.
– Обманула? В чем? Несчастье с Анхелой, с Аной?
– Нет, нет, с ними все хорошо.
– Что же тогда? Что с тобой? Господи, да говори скорее! На тебя напали? Тебя изнасиловали? Там, на том постоялом дворе?
– Нет, мама, нет.
– Что же тогда, Господи?!
– Мама, не сердись на меня. Все так нескладно. Я не хотела тебе говорить. Я никому не хотела говорить…
Сердце у меня застыло в ужасе. Но все, чего я боялась, было связано с этой сферой отношений мужчин и женщин. Что случилось с дочерью? Соблазнена? Ждет ребенка? Изнасилована?.. Я с трудом заставила себя больше не перебивать ее несвязные речи своими тревожными вопросами. Я должна просто слушать, что она мне будет говорить.
– Мама, я обманула тебя. Я не из-за тебя приехала. Не для того, чтобы поговорить с тобой. Я приехала ради него. Потому что я не могу без него. Я не знала, что так бывает, что так будет… Я не могу без него… Мне лучше умереть… Я люблю его…
– Кого? – спросила я, ощущая жалобность своего голоса.
– Того… – одного из двоих, которого ты мне показала, – несвязно и мучительно залепетала она.
– Николаоса?
А кого же еще? Что за глупость! И сколько слов теперь придется потратить, чтобы все ей объяснить… Но почему все так глупо?..
– Нет… того… другого… – она едва шептала, будто ей было трудно не только говорить, но даже и дышать.
– Другого?! Что за глупости ты говоришь, Селия! Заглянула в окно, едва разглядела… Да ты ведь имени его не запомнила!
– У него два имени, я помню – умирающе шептала она. – Андреас и Чоки. Я помню. Только мне трудно произносить его имена, даже про себя. Мне сразу становится больно, сердце начинает болеть…
– Ты просто дурочка! Избалованная дурочка. Живешь не сердцем, не умом, а своими причудами. Только знай, пожалуйста, жизнь – это не назидательная новелла Мигеля Сервантеса. Что это ты себе внушила? Этот человек умирает, поняла? Может быть, он уже мертв, – жестоко закончила я.
– Нет, – прошептала она. – Тогда тебя позвали бы.
– Да разве ты знаешь, кто он! Он такой, как те люди на постоялом дворе. Его посадили в тюрьму за мужеложство. Ты такая образованная, наверняка знаешь, что это такое. Он бывший раб. Отец и мать его были рабами. И сам он был рабом Николаоса. И тот стал спать с ним… Ну? Слышала?! Он от чахотки умирает сейчас, от грязной прилипчивой болезни…
Я замолчала внезапно. Все кончено. Теперь я навсегда стану для нее жестокой, озлобленной, грубой… И пусть! Уже все равно… Ничего не поправишь…
– Значит, все правда! – тихо и горестно проговорила Селия. – Все правда…
Я поняла, что она не о Чоки говорит.
– Что правда? – сухо бросила я.
– То, что я о тебе знаю, – без всякого выражения произнесла она.
– И что ты знаешь?
– Все. Все твое бессердечие и тщеславие и жестокость, все-все…
– Кто тебе сказал?
– Мне передали письмо. Три года назад.
– Кто?
– Одна из наших служанок. А кто ей передал, не знаю. Мама нашла у меня это письмо, узнала, кто мне его дал, и прогнала служанку. А письмо взяла. Она сказала, что все, что в нем написано, клевета. Но она просто пожалела меня. И тебя… вас… А в письме была правда о вас… обо всем… как вы всегда обманывали всех ради денег… И обо всех ваших любовниках… И о том, что вы и лорд Брюс Карлтон обманули торговца Сэмюэля Дейнджерфилда, сумели внушить ему, будто я – его дочь… Все из-за денег… И у вас никогда не было друзей, вы никогда никого не любили… Вы любите только деньги и роскошь и наряды… И поэтому вы стали любовницей короля… Вы долго добивались этого… Вы не хотели иметь детей, но чтобы вытянуть побольше денег из короля, вы родили ему ребенка… Я знаю, кто отец моего брата Карлоса…
– Он знает? – холодно спросила я.
– Нет, не бойтесь, – с горестным презрением бросила мне дочь. – Во всяком случае, я никогда не говорила ему. С ним вы сможете спокойно разыгрывать любящую мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58