— Мистер Трэйс, — снова начал грек, — я…
— Но пока вы не слишком преуспели. Например, вас здорово подвела ваша домашняя работа. Значит, говорите, мой отец явится навестить меня? Но на самом деле мой отец погиб там же на Кипре в автомобильной катастрофе в горах Троодос еще в сентябре 1957 года. Тогда он, молодой лейтенант медицинской службы, уже был женихом моей матери. Вот почему я родился вне брака. И, кстати, звали его…
— Лейтенант Грегори Соломон, медицинская служба королевских сухопутных войск, не так ли? — вдруг перебил Трэйса грек, тем самым совершенно обезоружив его. — Вашего же настоящего отца зовут… — он помолчал, потом потряс головой и вытер рукой внезапно взмокший лоб, — … у вашего истинного отца много имен. Видите ли, это очень долгая история. Чтобы рассказать ее целиком, потребуется не меньше часа, а то и двух.
Уверяю вас только в одном — я прилетел сюда вовсе не с целью шантажировать вас, и это чистая правда. О, да, допускаю, я кое-что знал о вас и до того, как прибыл в Англию. И, конечно же, я проделал домашнюю работу — ведь я делаю ее УЖЕ четверть века! — но просто не мог выложить вам все сразу, чтобы не спугнуть вас. Поэтому прошу вас, поверьте мне, Чарльз Трэйс, меня нечего бояться. Но скоро — очень скоро — у вас появятся причины бояться. И я единственный во всем этом свете человек, который может вам помочь.
Трэйс с каждой секундой чувствовал себя все более и более неуверенно и это становилось очевидно. Заметив его растерянность, грек продолжал:
— Позвольте мне привести какую-нибудь мелкую, но очень важную деталь, которая убедила бы вас — что-то такое, чего о вас в принципе не может знать ни один человек.
Трэйс прищурился.
— Например?
— Например, что физически вы… не совсем полноценны.
Трэйс тут же почувствовал нервное покалывание в левой ступне и с трудом удержался, чтобы не бросить на нее взгляд под стол .
— А разве есть физически абсолютно полноценные люди? — спросил он.
Похоже, грек ожидал более бурной реакции. Теперь пот катил с него буквально градом.
— Слушайте, нам лучше уйти. Сидеть здесь все равно, что разговаривать прямо на улице. Может быть он и сейчас за вами наблюдает.
— Кто?
— Будьте вы ПРОКЛЯТЫ… если только вы уже не прокляты! — грек снова наклонился вперед и схватил его за руку. — Разве вы не слышали, что я сказал? Я говорю о вашем отце — о вашем НАСТОЯЩЕМ отце!
И тут Трэйсу вдруг отчаянно захотелось узнать, что все это значит. Была в этом греке какая-то страстность, просто требующая ему поверить. И конечно же выслушать. Но не успел он еще вымолвить и слова, как…
— И еще одно, — сказал грек, — причем учтите: больше я вас убеждать не собираюсь. Мне и самому все это не по душе… — Тон его голоса изменился. Теперь в нем проскальзывали нотки сочувствия, даже… жалости?
— Продолжайте, — сказал Трэйс, глядя собеседнику прямо в глаза.
— Ваша мать, — сказал грек. — Она сейчас в Швейцарии в сумасшедшем доме.
Трэйс, мговенно побелев как полотно, резко откинулся на спинку стула.
— Она… отдыхает! — прошипел он. — Когда я был еще ребенком, она пережила нервный срыв и…
— Она не в своем уме, — настаивал грек. — И уже никогда не выздоровеет.
Трэйс сгорбился и с ненавистью взглянул на него.
— Ты, подонок! — процедил он. — Какого черта тебе надо?
— Послушайте, я вовсе не хотел вас обидеть, — примирительно поднял руки грек. — К тому же, это не имеет ни малейшего значения, поскольку мы все равно ничем не можем ей помочь. — Он заметил, что глаза Трэйса буквально пылают от гнева и поспешно продолжал: — Значение имеет только одно: мне известно, что свело ее с ума, и это то же самое черное зло, которое угрожает вам!
Трэйс опомнился, дрожащей рукой потянулся к кружке и залпом осушил ее.
— Ладно, убедили, — наконец выдавил он, устало пожав плечами. — Где мы можем поговорить? Где я смогу до конца выслушать вас, чтобы вы сняли этот… этот груз… со своей души? Насколько я понимаю, моя квартира для этого не подходит?
Грек покачал головой.
— Нет, за ней, возможно, следят. Лучше вызовите такси и поедем ко мне в отель. По пути сюда, я сделал остановку и снял номер. И там же оставил свои чемоданы. В них то, что я хотел бы вам показать.
Трэйс кивнул.
— О'кей, — согласился он, — и чем скорее тем лучше. Я хочу, чтобы мы все расставили по местам и немедленно!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Уже в такси Трэйс спросил:
— Вы прилетели прямо с Кипра?
— Нет, — покачал головой грек. — Я только родом оттуда. Сейчас я прилетел из Афин — но с таким же успехом мог бы прибыть сюда с Карпатоса, из Рима, даже из Парижа. Я веду дела во всех этих четырех местах. То есть, являюсь совледельцем нескольких предприятий, хотя активно в их делах и не участвую. Это поволяет мне и зарабатывать на жизнь, и в то же время оставаться в тени. Видите ли, мистер Трэйс я вынужден скрываться. И продолжается это уже около пятидесяти лет а за полвека легко стать мастером своего дела. Мои деньги работают через номерной счет в одном из швейцарских банков — впрочем как и ваши.
Услышав это, ошеломленный Трэйс даже непроизвольно вздрогнул. Грек заметил это и в первый раз за все время их знакомства улыбнулся.
— Домашняя работа, — заметил он.
Трэйс закусил губу и попытался скрыть смущение.
— Карпатос? Это вроде где-то в Румынии? — спросил он
— Похоже, вы не очень-то много путешествовали, Чарльз, — усмехнулся грек.
— Вы имеете в виду Карпаты — это горный хребет. А Карпатос — небольшой остров в Эгейском море. Там всего один городок и одна-две деревушки. До самого недавнего времени он был совершенно заброшенным местом, где-то на задворках цивилизации. В последние годы за счет туризма там стало чуть оживленнее. В тамошнем единственном городке — он называется Пигадия — у меня довольно доходный винный магазин.
— Да, похоже, местечко так себе, — заметил Трэйс.
— На Карпатосе у меня не только деловые интересы, — довольно мрачно ответил грек. — На самом деле там много такого, что не сразу бросается в глаза. Например, там в горах есть монастырь. По крайней мере был много-много лет назад. А теперь в нем обитает лишь один старик, да горстка его слуг. Этот человек состарился гораздо раньше срока, а то, что он там охраняет…
Все это было слишком загадочно для Трэйса, хотя он и не сомневался, что со временем грек все же объяснит ему о чем идет речь правда только когда сам сочтет нужным. Похоже, рассказ будет довольно долгим, решил Трэйс. К тому же, он почувствовал, что уже начинает привыкать про себя называть грека просто «греком». Итак:
— Прежде чем вы начнете свой рассказ, — сказал он, — может быть все же скажете как вас зовут? И кстати, я не люблю когда меня называют Чарльзом.
Грек пожал плечами.
— Что ж, буду называть вас мистер Трэйс.
— Нет, я имею в виду, что друзья обычно зовут меня Чарли.
— Значит, по-вашему, мы уже можем считать себя друзьями? — вопросительно поднял брови его собеседник.
"БОЙСЯ ГРЕКОВ, ДАРЫ ПРИНОСЯЩИХ! " — подумал Трэйс, а вслух произнес:
— По крайней мере до тех пор, пока не выяснится обратное. — На самом деле этот человек был ему чем-то очень симпатичен. — Так как же мне вас называть?
Грек кивнул.
— Хорошо, я назову свое имя, но употреблять его можно только в разговоре со мной. Во всех остальных случаях лучше вообще забудьте, что когда-то его слышали. Меня зовут Димитриос Каструни.
Трэйсу это имя ничего не говорило.
— О'кей, Димитриос, — сказал он, — так значит вы, ко всему прочему, еще и профессиональный беглец, так?
— Совершенно верно. Я даже дважды беглец. Давным-давно я убил человека.
Это случилось пятьдесят лет назад. Думаю, сейчас это уже мало кого может заинтересовать, но годы скитаний послужили для меня прекрасной школой выживания. И эти навыки очень пригодилось, поскольку впоследствии мне пришлось скрываться от вашего отца. А он, смею вас заверить, совершенно безжалостен!
— Понимаете, — сказал Трэйс едва ли не в отчаянии, — с одной стороны я готов выслушать вас, но вы постоянно делаете заявления вроде этого, как будто нарочно желая отбить у меня всякий интерес. Вы убили человека, были пятьдесят лет в бегах, сейчас скрываетесь от моего отца — который, насколько мне известно, еще до моего рождения погиб в автомобильной катастрофе в тысячах миль отсюда! Так как же, дьявол меня побери, принимать вас всерьез?
— Верно, дьявол вас побери, — кивнул Каструни. Он бросил взгляд в окно и увидел, что небо темнеет так будто собирается летняя гроза. Его глаза тревожно обшаривали небо, а уголок рта задергался в нервном тике. Затем он еще раз повторил: — Да, именно дьявол…
Трэйс вздохнул и попробовал зайти с другой стороны.
— Вы утверждаете, что я не сын Грега Соломона. Но мать говорила мне — причем бесчисленное количество раз — что мой отец именно он. Почему я должен вам верить? Чем вы можете доказать свою правоту? И КТО тогда мой настоящий отец?
— Кто? — Каструни метнул на него пристальный взгляд. — Скорее следовало бы спросить «что», а не «кто»!
Трэйс решил не спорить, и повторил вопрос:
— О'кей, если вам угодно, «что» же такое мой отец?
— Демогоргон!
— В жизни не слышал такого имени.
— Мало путешествовал, — как бы про себя пробормотал Каструни.
Не особенно начитан. Циничен. Особых пороков не имеет — ну разве что знакомых девушек многовато. Но кто в наши дни.. ? (Пожатие плечами) И никаких отметок, никаких СТИГМАТОВ на теле.
Конечно, возможно я и ошибся. Но ведь его матерью была Диана Трэйс и, хотя у него нет видимых источников дохода, он не бедствует и имеет счет в швейцарском банке. Так чем же он зарабатывает себе на жизнь — а самое главное, почему так боится шантажа? Значит, в нем все-таки возможно и есть что-то от его отца.
Он исподлобья взглянул на Трэйса, потом снова посмотрел в окно, за которым по-прежнему собирались тучи. При виде грозовых облаков надвигающихся на центр Лондона он заметно съежился. Где-то вдали сверкнула молния.
Каструни съежился еще сильнее.
— Вы что, боитесь молний? — спросил Трэйс.
По-видимому удивленный вопросом, Каструни выпрямился.
— А вы не боитесь, что ли? — вопросом на вопрос ответил он и продолжал:
— Между прочим, вам известно, что в Святой Земле в библейские времена люди верили — а в некоторых районах Средиземноморья верят и по сей день — что во время грозы на землю снисходит дьявол?
Тут они как раз подъехали к чему-то вроде средней руки мотеля неподалеку от Брент-Кросс, и, пока Каструни торопливо расплачивался с водителем, Трэйс поспешил под козырек над входом. Начинался дождь: теплые крупные капли, оставляющие на светлой одежде темные, похожие на чернильные, пятна. Отдаленные раскаты грома уже перекрывали даже шум уличного движения. Когда Каструни наконец присоединился к Трэйсу, он был весь покрыт пятнами как далматин.
— Что будете пить? — спросил он, приглашая Трэйса войти.
— Виски, — ответил Трэйс, — со льдом и капелькой воды.
Каструни подошел к стойке, что-то сказал прыщавому молодому человеку в неопрятной униформе и повел Трэйса по лестнице наверх, к себе в номер.
Номер оказался на удивление чистым и удобным: свет в комнату проникал через большие окна, при номере была своя отдельная ванная комната, а кроме большой кровати имелась и пара удобных кресел. На небольшой тумбочке возле кровати лежала непременная для всех гостиничных номеров гидеоновская Библия, телевизора не было, а пол был застелен большим — от стены до стены — с виду совсем новым ковром. Одним словом, вполне подходящее место для откровенной беседы.
Трэйс извинился и отправился в туалет, а когда вышел, увидел, что Каструни задернул шторы и включил свет. Не успел он спросить, зачем это понадобилось, как грек заметил:
— Да, вы правы: не люблю грозу.
В дверь негромко постучали. Каструни пошел открывать и вскоре вернулся с подносом на котором стояли стаканы, кувшин со льдом и две бутылки — коньяк «Курвуазье" и виски „Джонни Уокер“.
— Курвуазье? — спросил Трэйс, удивленно поднимая брови.
— Это для меня, — сказал Каструни. — Всему прочему я предпочитаю коньяк или бренди. А остальные напитки для меня граждане второго сорта. Уж поверьте, я в подобных вещах разбираюсь, поскольку это моя профессия. Наша семья в виноторговом бизнесе с… одним словом, очень давно. — Он наполнил стаканы и один протянул Трэйсу. — Будем здоровы!
— Будем! — ответил Трэйс, беря стакан и делая глоток.
После этого они уселись в кресла и Каструни начал свой рассказ, умолкая лишь затем, чтобы прикурить очередную сигарету или снова наполнить стаканы. Прежде всего он рассказал, как ему пришлось бежать с Кипра, о Гуигосе и Хоразине, затем он перешел на Хумени и поведал о той ночи, когда совершил для себя ужасное открытие, получившее подтверждение на вилле у прибрежной дороге к северу от Ларнаки. Он старался по возможности ничего не объяснять и излагал практически чистые факты или то, что, как ему казалось, было фактами, предоставляя любознательному уму и воображению Трэйса домысливать все остальное. Видимо, по его мнению пожелай Трэйс узнать какие-либо подробности, он сам не преминет задать вопрос.
Так и случилось.
— На чем вы сидите, Димитриос? — негромко спросил он, когда ему показалось, что Каструни закончил свой рассказ.
— В каком смысле? — его собеседник, похоже, был озадачен вопросом.
— Чем вы мажетесь? На чем торчите? Курите, нюхаете или ширяетесь? — Трэйс внимательно наблюдал за его реакцией, но, к его разочарованию, ее не последовало.
— Ширяюсь? — глаза Каструни расширились — он наконец уразумел, о чем его спрашивают. — Вы имеете в виду наркотики? — Он отрицательно покачал головой. — Нет, я их не употребляю, и никогда не баловался. Если, конечно, не считать наркотиком сигареты.
Трэйс задумчиво сделал очередной глоток. Потом довольно долго сидел не говоря ни слова. Может быть даже чересчур долго.
— Не верю я в сатиров, — наконец сказал он. — И, честно говоря, сомневаюсь, что вы действительно видели все то, о чем рассказываете.
— Это не был сатир, — возразил Каструни, — ну разве что в половом смысле слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42