Рубль поставишь - два возьмешь. На сколько идешь?
Костя нащупал в кармане узелок. "Выиграю тридцатку и уйду", мысленно решил он. Трепетно забилось сердце. Давно Костя не играл, не нервничал, не страдал.
- В "орешки" сыграем, - сказал он, чувствуя, как приходит к нему почти уже забытый азарт.
Переставляя скорлупки, Федька то одной, то другой рукой прикрывал хлебный шарик. Костя зорко следил за руками Федьки. Ему казалось, что в эту секунду он переступает страшный порог, за которым опять будут слезы матери, сердитые взгляды соседей - все то, от чего он недавно ушел.
- В этой бери, в этой не бери. В какой? - монотонной скороговоркой цедил Федька.
- В этой, - закричал Костя и прижал скорлупку пальцем, боясь, как бы Федька не успел вынуть шарик.
Когда Костя приподнял скорлупку, под ней шарика не оказалось, а Федька ехидно улыбнулся.
- Ничего, сейчас повезет.
Костя трясущимися руками вытащил из платка пятьдесят рублей, остальные туго завязал в узел и положил в карман. Теперь он уйти не мог. Он должен отыграться, отыграться во что бы то ни стало!
И снова монотонный голос:
- Эту бери, эту не бери...
И на этот раз скорлупка оказалась пустой. На какую-то долю секунды в сознании Кости промелькнули школа, ребята: Иван Сергеевич, Вася...
Узелка уже не было, остался чистый смятый платок. Костя не замечал, что он делает. Все происходившее походило на сон. "Теперь все равно. Надо делать все, что угодно, лишь бы отыграться. Может быть, даже ударить, нет, избить этого ненавистного друга..." - лихорадочно соображал Костя. Он растерянно оглядел себя и снял фуражку.
- Новая? - Федька молча повертел ее, прищурив глаз. - Пять рублей...
- Она же новая!
- Не хочешь - как хочешь.
Костя повздыхал, поохал: "Может быть, повезет?" А Федька спокойно выжидал, примеряя фуражку.
Вскоре Ярков проиграл ремень от гимнастерки и ремень от брюк.
Сумерки сгущались, Косте стало жутко.
- Как же я пойду в школу? - тревожно спросил он Федьку.
- Ничего, добежишь, не холодно. Не унывай, дадут тебе фуражку и ремни... - Согнувшись, Федька огляделся и вдруг бросился бежать.
- Федька! - в отчаянии крикнул Костя и побежал за другом. Но Федька как в воду канул. Костя остановился в дальнем углу сквера, сел на скамейку, сдавил кулаками голову и жалобно заплакал.
Глава тридцать четвертая
"БОЛЬШЕ ЭТОГО НИКОГДА НЕ БУДЕТ!"
О приеме новых членов в комсомол говорил Саша Корнаков. С тех пор как его пропесочили за "отставание кружковой работы", Саша резко изменился. Во всех начинаниях он подавал личный пример, и сам вскоре убедился, что раньше играл на гармошке плохо и ноты изучить ему надо обязательно.
Он держал в руке свернутый лист бумаги - конспект выступления, хотя ни разу в него не заглянул. Как-то увереннее чувствуешь себя, если под рукой есть запись всего того, о чем надо сказать.
- Я считаю, что Васю Бугрина можно принять в комсомол. Устав он знает назубок, политически стал более развит и крупных ошибок в своей повседневной жизни не допускает. Учится хорошо - правда, дисциплина еще хромает... - Саша назвал фамилии других ребят, которые, по его мнению, могут стать комсомольцами.
Иван Сергеевич ерзал на месте.
- А Костю Яркова забыл? - не выдержал, наконец, он и задал вопрос.
- А разве он уже пришел на собрание? - с насмешкой спросил Саша. Что о нем говорить? Он даже не хочет присутствовать на нашем собрании. Я не питаю к нему доверия. Сегодня утром, - Саша оглядел собравшихся комсомольцев, - перед самым обсуждением его кандидатуры в члены комсомола, он признался в том, что стащил у тети Ксении две курицы...
Иван Сергеевич не на шутку встревожился. В самый ответственный момент Костя подвел своего шефа.
Ребята ждали, что скажет Иван Сергеевич, и он заговорил торопливо, после каждой фразы вопросительно оглядывая комсомольцев.
- Корнаков всегда боится, как бы чего не случилось. Не беспокойся, Саша, наша комсомольская организация имеет сильное влияние на воспитанников школы. Сознание ребят выросло. Поговоришь с товарищем - и он уже лучше учится и ведет себя приличнее, чем раньше.
- Так уж сразу и приличнее, - вставила Оля.
Оле казалось, что Иван Сергеевич стал каким-то другим. Это беспокоило секретаря комитета. До сих пор Оля не понимала причины своего беспокойства, а сейчас вдруг поняла: Иван Сергеевич зазнался.
- Я шефствую над Костей, - самодовольно продолжал Иван Сергеевич. Помните, каким он был? А теперь он понял свою цель в жизни. Я ему во всем помогаю, я все свободное время с ним.
- Мелочная опека, - усмехнулся Корнаков.
- Ничего подобного. Товарищеская помощь.
- Где Костя? - спросила Оля.
В пылу разглагольствования Иван Сергеевич забыл, что тот, кого он защищает, на собрание не явился.
- Ярков не пришел на собрание, - строго начала Оля, - уже по одному этому нужно отвести его кандидатуру. По-моему, рано принимать Костю. Он очень непостоянный: то у него все хорошо - учится, старается и дисциплина в порядке, а то вдруг такой номер выкинет, хоть падай от стыда. Для комсомольца никак это недопустимо.
Дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова Мити. Он растерянно оглядел комсомольцев.
- Пришел? - нетерпеливо спросил Иван Сергеевич.
- Пришел... - неопределенно протянул Митя. - Он без фуражки пришел.
Иван Сергеевич первым ринулся к двери. Когда комсомольцы вбежали в комнату, там уже собралось много ребят. Слышался смех. Ярков лежал на кровати, закутавшись с головой в одеяло.
- Пришел бледный, как вот эта стенка, - рассказывал Митя. - Я говорю: "Иди, тебя в комсомол принимают", а он как заплачет и... бух в постель.
- Костя, в чем дело? - Иван Сергеевич пытался сдернуть одеяло с головы Яркова. - Где фуражка?
Из-под одеяла вместо ответа послышалось приглушенное рыдание.
- Разнюнился, - с презрением заметил Вася. - Встань да расскажи.
- Где фуражка? Где ремень? - сердито закричал Иван Сергеевич.
- Проиграл...
- А деньги?
- Проиграл...
Иван Сергеевич схватился за голову.
- Мерзавец! - закричал он. - Выгнать! Немедленно выгнать!
- Правильно, выгнать!
- Немедленно выгнать! - негодующе зашумели ребята.
Оля внимательно, с надеждой оглядела комсомольцев, но не нашла поддержки. "Вот тебе и влияние комсомольской организации"... - мысленно набросилась она на Ивана Сергеевича и категорически заявила:
- Исключать из училища мы неправомочны.
- Правомочны! Не заступайся!
Саша Корнаков и Вася решительно стянули одеяло с Кости. Иван Сергеевич, скрестив руки, отвернулся.
- Простите, больше этого никогда не будет... - умолял Ярков, уцепившись за спинку кровати. Он неожиданно вырвался из рук ребят и спрятался за спину Оли. Секретарь развела руки, закрывая собой Костю.
- Давно ли ты, Вася, был таким же? Тебя не выгоняли, с тобой нянчились, - возмущенно заговорила Оля. - Костя виноват. Об этом мы будем говорить особо. Но посмотрим на себя. Какой-то картежник повлиял на нашего воспитанника больше, чем мы, целый коллектив. Почему? Вот об этом надо подумать. А ты, Иван Сергеевич, болтун, размазня, хвальбуша. Ты только что восхищался Ярковым, а теперь - выгнать...
Иван Сергеевич опустил глаза.
- Хвалился: я да мы... мы, комсомольцы, влияние имеем... Где это влияние? - продолжала наступать Оля.
Ребята молчали.
Целую неделю после случая с Костей Иван Сергеевич ни с кем не разговаривал. Он избегал также Оли. "Это я хвальбуша, зазнался?.. - с обидой думал Иван Сергеевич. - Оля просто скептик. Почему я не должен радоваться успехам? Конечно, Костя меня подвел... Как же так? - размышлял он. - Ярков стал хорошим парнем, давно забросил карты, "орлянку". И вдруг слова прежняя история"...
- Как ты мог, меня подвести? - спрашивал он с укором Яркова. - Теперь тебе не видать комсомольского билета, как своих ушей. Понимаешь?
- Понимаю, - уныло соглашался подшефный. - Я хотел Федьку в школу сагитировать... Понимаешь, Ваня, не жалко мне денег. Конечно, жалко, поправился Костя, - подарок бы матери купил. Но главное, Федька ушел с мыслью: вот, мол, я его обманул, обставил... А ведь я в школе учусь, стою на правильном пути и ему должен этот путь указать. А он мне указал: оставил в дураках. Рано, видно, мне других учить.
Как бы то ни было, этот случай стоил дорого как для Кости, так и для Ивана Сергеевича.
Жить в одном коллективе и дуться на товарищей невозможно. Иван Сергеевич решил объясниться с Олей. Секретарь внешне не изменила своего отношения к Ивану Сергеевичу, но они уже не спорили, как прежде, говорили только о деле.
Когда Иван Сергеевич вошел в комсомольскую комнату, сидевший за столиком Юра неловко привстал с места.
- Чего ты? - удивился Иван Сергеевич. - Сиди...
Юра в замешательстве постоял, потом осторожно, словно боясь раздавить стул, сел.
Юрий и раньше бывал в комсомольской комнате, но ни разу не испытывал той робости, которая сейчас овладела им. Почему? От и сам не знал. Он три раза переписал заявление в комсомол, и переписывал не только из-за ошибок, которые он почему-то обязательно делал, но и почерк ему казался хуже, чем раньше, и слова совсем не те ложились на бумагу.
Оля прочла заявление. У Юры на щеках вспыхнул румянец, когда Оля взяла ручку и исправила ошибку. Да, сейчас Юре казалось, что он сидит в какой-то особенной комнате, где решается его судьба.
- У тебя только одна рекомендация... - задумчиво проговорила Оля.
Юра встал, развел руками.
- Корнаков дал. А вот Иван Сергеевич не доверяет мне. - Он умоляюще приложил руки к груди. - Не подведу я тебя, Иван Сергеевич.
- Хватит с меня, - сердито сказал Иван Сергеевич. - За Костю намылили шею, потом еще за тебя отвечай...
- Я дам рекомендацию, - предложила Оля.
- Поверь мне, я тебя никогда-никогда не подведу, - горячо заговорил Юра.
Оля поморщилась.
- Дело не во мне, Юрий, неправильно ты рассуждаешь. Комсомольцев миллионы. Ты никого из них не должен подвести.
- Никогда, никогда не подведу!
Когда Юра, счастливый, выскочил из комнаты, Оля с улыбкой кивнула ему вслед.
- Может быть, окажешь, что ты его исправил? И Костя стал лучше не от того, что ты взял над ним шефство. Коллектив наш стал лучше, дружнее. Коллектив повлиял на таких, как Вася, Костя, Митя. А ты, мне кажется, забываешь иногда о коллективе и якаешь, зазнаешься.
Они помолчали.
- Я тебе сказала об этом, - душевно, тихо продолжала Оля, - ты и надулся. Ну, думаю, пусть подуется и поразмыслит. Нехорошо, когда обижаются на критику.
- Я не обижаюсь.
- Обижаешься, и напрасно.
Иван Сергеевич улыбнулся. Минуту назад он хотел высказать свою обиду прямо, а сейчас обида куда-то уплыла.
- Почему не даешь Юре рекомендации? - спросила Оля. - Кто же будет рекомендовать в комсомол, если мы станем бояться за своих товарищей, не будем им верить?
- Ты права, - согласился Иван Сергеевич. Он протянул Оле руку. - Если я ошибаюсь, говори в глаза. Так мы всегда будем друзьями.
Глава тридцать пятая
ДОРОГА, ДОРОГА
Когда у нас в Средней Азии начинается весна? Бывает в иной год так, что и в январе отпустит, нагрянет такая теплынь, в пору хоть без пальто ходить. До самого марта палит да палит солнце, стоят чудесные веселые деньки. А там, глядишь, уже настоящая весна наступает, раскрывает почки, распускает листья. До глубокой осени не проплывет над землею, не прикроет солнце ни одна тучка, ни одна капля воды не освежит жаждущую природу. А в иной год бывает по-другому. Зима стоит теплая, а в марте вдруг начнут хлестать дожди, и кажется, не будет им конца. Или неожиданный снег ленивыми крупными хлопьями посыплется на удивленных людей. Кто же станет радоваться такой коварной весне? Нужно пахать, сеять хлопок, а тут приходится людям нервничать, ждать да выжидать желанных солнечных дней.
Училище выезжало на практику. Одна группа отправилась в Ферганскую долину. Васе очень хотелось побывать в этой долине, прославленной фруктовыми садами и хлопком, он мечтал встретиться с Рогачевым. Но встреча откладывалась на неопределенное время: группа, в которой учится Вася, должна была ехать в подшефную МТС неподалеку от Ташкента.
Два вечера Вася писал другу письмо.
- Обо всем расскажи ему, - просил он воспитанника из второй группы, передавая объемистый конверт.
К учебному корпусу подкатили две машины. Лужи пузырились от дождя, ребята сильно намокли, но не обращали на дождь внимания. В минуту прощания все почувствовали, как крепко сдружились. Иван Сергеевич горячо говорил что-то комсоргу второй группы, потом обнял его. Со стороны это было немножко смешно. Костя, ухмыляясь, переглянулся с Васей.
- Обнимаются, как девчонки, - заметил Костя.
Ребята уехали, заметно тише и пустыннее стало в училище. Иван Сергеевич с Олей еще долго стояли на аллее и смотрели вдаль, где виднелась металлическая арка. Он озабоченно подергал свой льняной чубик.
- Скоро и мы ту-ту! - с грустью сказал Иван Сергеевич.
- Иди в общежитие, чего мокнешь, - улыбнувшись уголками губ, посоветовала. Оля.
Последние дни Оля часто задумывалась о будущем, не столько о своем, сколько о будущем ребят. Да, рано или поздно они разъедутся. Как бы ей трудно в жизни ни пришлось, она не струсит, не убежит от трудностей. Но как начнут самостоятельную жизнь Вася, Митя? Каким человеком окажется Иван Сергеевич? Почему-то Васе Оля верит больше. Думает ли о будущем ребят Галина Афанасьевна? Конечно, думает. Оля часто замечает в глазах ее тревожное беспокойство. Это случается на собраниях, когда Галина Афанасьевна вдруг окидывает воспитанников внимательным испытующим взглядом. "Что будет с вами через год, через пять лет? Все ли вы окажетесь стойкими, честными людьми?" - будто спрашивает она. "Конечно, все", мысленно отвечает Оля Галине Афанасьевне. И все-таки будущее тревожит Олю. Здесь, в училище, есть воспитатели, мастера, замполит, директор. Если что не так, все они стараются помочь воспитаннику. А как сложится жизнь в машинно-тракторной станции? Как встретят там?
Распахнув пальто, Оля опустила руку во внутренний карман: деньги были с собой. Надо сейчас же, не откладывая, послать их маме.
- Оля! - вдруг услышала она тихий голос и, оглянувшись, увидела Юру, стоявшего под орешиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20