- Достукался, - ворчала она. - И придумают всегда такое, чтобы нос расквасить, голову пробить... Нет бы книжечки почитать.
Рана не очень болела, ворчание тети Ксении Вася слушал с удовольствием.
В комнату вбежала Оля.
- Ты что, маленький? - набросилась она на Васю. - Не знаешь, для чего карбид? Только следи, только следи за вами... - Тревожный взгляд секретаря скользнул по белой повязке. - Голова кружится?
- Ерунда, чуть задело.
Смотреть бы все время на Олино лицо - до чего же красивое! Когда она отвернулась, сердце у Васи сжалось: "А в кино, как же в кино?" - вдруг вспомнил он. Оля подошла к Ивану Сергеевичу. Тот сосредоточенно раскладывал на тумбочке учебники.
- Не ожидала. От тебя, Целинцев, не ожидала. Позор! Даже жребий метнули. Эх ты, комсомолец!
Глава восемнадцатая
ПИСЬМО
Разве можно сидеть в субботний вечер в комнате? Сидеть и ничего не делать? Даже читать нельзя, быстро устает один глаз, слезится, как будто Вася лук режет. Посмотрит Вася на себя в зеркало и отстранится: полголовы забинтовано. Нет уж, сиди и не высовывайся. Вечер хмурый, осенний. Вот она, осень! А дома, наверно, уже снег выпал. Ветер срывает листья в саду. "Время идет, а я еще с Олей по-настоящему не поговорил... Не получается. До чего же не везет мне в жизни! Не одно, так другое, - уныло размышляет Вася. - Во всем Ярков виноват, надо было ему сунуться со своим карбидом! О чем сейчас Юра говорит с Олей? - Вася спрыгивает с подоконника, быстро раздевается и ничком ложится в кровать. Нет, он не может так жить! Сказать надо Оле... А что оказать?"
Вася услышал шорох и поднял голову. В окно влез Костя, он тяжело дышал, испуганно глядя на Васю.
- Двери, что ли, нет? - пробурчал Вася.
Костя сел на стул, зажал колено ладонями.
- Житуха, - морщась сказал он. Потом снял измазанные в глине брюки. Иголка есть?
- У Ивана Сергеевича в тумбочке.
Бормоча, Костя вдел нитку в ушко иголки и начал старательно зашивать разорванную штанину.
- Ну и портной! Кто же снаружи шов делает?
Вася отнял брюки у Кости, принялся зашивать их как следует. Костя, прихрамывая, ходил по комнате.
- Ты с этим Федькой достукаешься!..
- Помалкивай, без тебя тошно, - уныло отозвался Костя.
- У тебя есть отец? - спросил Вася.
Костя долго не отвечал.
- Был, - наконец произнес он глухо. - Знаешь, кем был? Герой Советского Союза. На фронте погиб...
"И почему он ни разу никому об этом не говорил?" - пытался догадаться Вася.
- Опять тебя мать искала, - вспомнил он. - Мать у тебя хорошая, заботливая, только старенькая.
- Постареешь, - мрачно отозвался Костя. - Двух сестренок и братишку гитлеровцы в Майданеке сожгли. Вдвоем мы остались.
- Почему же ты домой не ходишь?
- А ну их всех! У нас такие соседи, лучше на глаза не показываться.
Вася вспомнил, как в выходной день мать Кости - худенькая, сгорбленная - пришла в училище. Всех спрашивала: не видели ли Костеньку? Потом села на лавочку и стала ждать. До обеда прождала. Вася дважды обошел весь сад. Ему было так жалко мать Кости, что он все время мысленно повторял гневные слова, какими обругает Костю.
Вася проводил старушку до трамвайной остановки. Она передала ему кошелку и сказала: "Кушайте вместе с Костенькой". Трамвай ушел и увез с собой Васин покой. Неужели и Вася когда-нибудь вот так бросит мать, и она будет разыскивать его? Нет, он не Костя. Эх, мама, так бы и улетел к ней.
Много ли дней прошло с тех пор, как Вася неожиданно покинул родительский кров? Он не хотел признаваться себе в том, как его тянуло увидеть мать, отца, Гришу... Может он не так уж и соскучился - не на век же уехал, - только мучила совесть: "Уехал, не сказал куда. Убежал! Чем все это кончится?" Тревожно на душе. Кажется, кто-то неотступно следит за ним и ждет, ждет, когда он признается во всем. Не рассказать ли Галине Афанасьевне, что он самовольно ушел из школы ФЗО и убежал из дома?.. Да, обманывать не легко, совсем не легко...
Вася открыл глаза - темно. Оказывается, он уснул и не слышал, как пришли ребята. Вася включил настольную лампу. Юра спит. Разбудить, что ли? В нерешительности постоял возле Юриной кровати. Вздохнул и сел за стол. Три часа ночи... Теперь уже не заснуть - голова свежая, как днем. Что делать?
На столе лежали в беспорядке книги, тетради. "Сразу видно, что за ученики, - усмехнулся Вася. - Клеенка вся а чернильных пятнах. А какая красивая была". В этот ночной тихий час он вдруг решил написать письмо Оле. Вася вытащил из тумбочки новую тетрадь, вырвал из середины два листа. "Эх, почерк - дрянь, - вздохнул он. - Да и к тому же не обойтись без грамматических ошибок".
Никогда в жизни Вася не писал письма девушкам. Как начинать? Вася вывел несколько слов и в отчаянии бросил на стол ручку. "Не годится. А если Ивана Сергеевича попросить? Он в восьмом классе учится, стенгазету оформляет. Придется ему признаться..." Это несколько озадачило Васю. "Ну и пусть! Любовь в мешке не утаишь", - вспомнил он чьи-то слова.
Иван Сергеевич спит, подложив ладонь под щеку. Губы его чуть-чуть шевелятся. Видно, даже во сне ему кажется, что он выступает на каком-то собрании.
- Вань, вставай! - Вася долго тормошит спящего товарища за плечо.
- А? Что? - Иван Сергеевич открыл глаза. Узнав, в чем дело, он сердито натянул одеяло на голову.
- Какой дурак ночью пишет? Спи. Завтра напишу.
- Сегодня надо... Мысли пришли, записать надо.
- Ну и записывай.
Иван Сергеевич решительно сунул голову под подушку.
- Бюрократ, трудно ему написать! - обиделся Вяся. Кого еще разбудить? Юрку? А если Яркова? Как-то Костя вечером писал письмо, заглядывал в потрепанный альбомчик и что-то выписывал.
- Кому пишешь? - полюбопытствовал Вася.
- Одной Маруське, - ответил небрежно Ярков. - Влюбилась в меня, никак не отвяжусь.
Костина лихость Васе не понравилась.
Едва Вася дотронулся до Кости, тот вскочил, отбросив одеяло.
- Играть? - шепнул он обрадованно.
- Есть дело, - коротко ответил Вася.
- Говори.
- Только между нами.
- Не знаешь, что ли, меня? То, что сюда вошло, - Костя постукал себя по лбу, - отсюда ни-ни, ни под какими пытками.
Вася коротко объяснил суть дела.
Ярков вначале рассердился, но когда Вася намекнул, что письмо надо написать девушке, усмехнулся.
- Втюрился? Любовное послание? Я спец, многим нашим ребятам накатал. Я своей Марусе такое письмо написал, что она теперь ночами не спит. Она меня крепко любит, только виду не подает. Девчонка, а молодец, токарь шестого разряда. Знаешь, она делегатом была на всесоюзной технической конференции. Ее детали на выставке были! Хочешь, сходим?.. Ее все уважают, а я, что ни скажу, - все делает. Скажу: идем завтра в кино - без звуку соглашается. Только она вредная, курить не разрешает, вчера целую пачку у меня порвала. - Костя оборвал болтовню и сказал, принимая серьезный вид: Ладно, для друга всегда готов.
Костя сел на стул.
- Только ты это... знаешь... - смущенно начал было Вася, но запнулся.
- Не робей. За одну минуту состряпаем.
- Не надо стряпать. Постарайся, Костя.
Ярков на секунду задумался. Потом вскочил и полез в тумбочку Ивана Сергеевича. Из спичечной коробочки он взял перо.
- Это перо не годится. Девушкам надо писать "лодочкой". Почерк получается самостоятельный. - Костя деловито попробовал перо на обложке тетради. - Гебе чего нужно? Чтоб она всю ночь не спала, о тебе думала? А может, пусть поплачет немного?
Но Васе было не до шуток. Он морщил лоб и усиленно соображал: с чего начать?
Ярков уже вытащил из-под матраца знакомый Васе альбом и сказал:
- Разные стихотворения здесь, подберем. А начнем так: "Привет из училища механизаторов от незнакомого вам Васи".
- Что ты, с ума сошел! - замахал руками Вася. - Имя писать не надо, зачеркни.
- Значит, инкогнито, - усмехнулся Костя. - Тогда я точки поставлю. Первую букву и точки. Ладно? Вот так: "В..."
- А вдруг догадается?
- Чудак, почерк-то мой, а не твой. Не мешай, - деловито заметил Костя и начал писать.
"...Добрый день, веселый час, пишу письмо и жду от вас.
Пишу письмо насчет любви,
Прошу читать его, не рвать,
А если ты меня не любишь,
То возврати его назад.
Люблю сирень, люблю я розу,
Люблю я всякие цветы...
- Как звать-то ее? - спросил Ярков.
Вася пытливо посмотрел на Костю.
- Только ни-ни...
- Ладно. И чего ты трясешься, как будто в курятник лезешь?
- О.
- Не ври, не бывает О.
- Пиши О. Я потом сам допишу.
Ярков выразительно покачал головой.
- Эх ты, мне не доверяешь...
И снова заскрипело перо.
А лучше всех люблю я О...
За то, что глазки хороши.
Костя писал и тихонько, с чувством перечитывал. Вася морщился: что-то ему не очень нравилось письмо.
Любовь - это бурное море.
Любовь - это злой ураган.
Любовь - это радость и горе.
Любовь - это вечный обман.
- А почему "обман"? - спросил Вася.
- Не знаю, это стихотворение такое.
- Зачеркни "обман".
- Тогда будет нескладно.
И Костя продолжал:
Я вас люблю, сказать не смею,
В глаза глядеть вам не могу,
Как погляжу, так покраснею
Лишь потому, что вас люблю.
- Насчет "любви" писать не надо. Поставь точки, пусть догадывается.
Костя посоветовал нарисовать сердце, пронзенное стрелой.
"Жду ответа, как соловей лета", - закончил он послание.
Костя взял с тумбочки Ивана Сергеевича флакон. Иван Сергеевич дорожил одеколоном, пользовался им чрезвычайно экономно. Зажмет пальцем горлышко, перевернет, подержит, потом поводит пальцем по щекам, лбу, носу. Зато Костя не поскупился: щедро налил одеколона в конверт.
Успокоенный Вася забрался в постель, положил письмо под подушку.
- Ты море видел? - спросил Костя, усаживаясь на кровать Васи.
- Не видел, - признался Вася.
- Поедем в Одессу и поступим матросами.
- А дорогу знаешь?
Костя почему-то отчетливо вспомнил о своем первом появлении в училище. Привела его мать. Она оставила сына в коридоре, а сама вошла к замполиту.
- Нет больше сил моих, - говорила устало, со слезами на глазах старая женщина. - Вы поймите: до чего мой сын докатился. Нашел себе какого-то товарища; целый день в "орлянку" играют... А учиться не хочет. По верите из дома тащить стал. Заборы ломают и продают доски на базаре. - Женщина всхлипнула. - В тюрьму могут посадить. Возьмите его на воспитание.
Виновник слёз матери, приложив к замочной скважине ухо, открыв рот, с улыбкой слушал разговор. Нет, не тревожили его материнские слёзы.
Мать открыла дверь и позвала сына. Костя постоял в нерешительности, почесал шею, затем сел на край дивана.
Кто бы мог подумать, что этот высокий, на первый взгляд застенчивый, юноша, едва начавший жить, принес уже и матери и всем соседям столько огорчений, неприятностей.
- Не буду у вас учиться, - категорически отказался Костя, - я матросом поступлю.
Галина Афанасьевна подала ему указку.
- Покажи мне Астрахань.
физическая карта Советского Союза висела над диваном, занимая полстены. Костя долго блуждал указкой по берегу Черного моря.
- Где-нибудь рядом с Одессой, наверно, - бормотал он. Галина Афанасьевна покачала головой.
- Не родишься ты в моряки. Моряк должен знать географию, физику как свои пять пальцев. Мой совет: учись пока на тракториста, занимайся в вечерней школе. Придет время - пойдешь служить во флот грамотным. Замполит ласково улыбнулась ему. - Рост у тебя для моряка подходит, флотский.
- В том-то и дело - флотский.
И вот сейчас Костя предложил Васе бежать в Одессу.
Вася молчал. Что сказать Косте? Мол, не побегу из училища и тебе не советую? Не то.
- Я бы поехал с тобой в Одессу, но не знаю, зачем. Ну скажи, зачем мы поедем? - Вася спрашивал искренне. - Мы же маленькие. В училище мне неплохо. Какой расчет туда-сюда болтаться? Посуди сам: здесь я получу специальность, начну самостоятельную жизнь, буду деньги зарабатывать. Вася искоса взглянул в насмешливое лицо Кости. - Ты - другое дело. Тебе терять ничего, - продолжал он. - В вечерней школе, можно сказать, не учишься, значит все равно год пропал. - Вася старательно загнул один палец. - Специальность тебя тоже не интересует, - загнул другой, - с ребятами ты в "контрах", - загнул третий палец. - Тебе можно, беги...
Ярков соскочил с кровати. Кулаки у него по привычке сжались.
- Ну и побегу, - злобно шепнул он, - а ты крыса трусливая.
- Почему? - Вася поднял на Костю удивленные глаза.
Но Костя не ответил, на цыпочках перебежал к своей постели.
Глава девятнадцатая
..."НА ПОЕЗД - ДА ПОМИНАЙ, КАК ЗВАЛИ".
Утром за час до начала занятий в кабинет замполита сбежал запыхавшийся Иван Сергеевич.
- Не буду я больше возиться с Ярковым, - не успев отдышаться, выпалил он. - Категорически не хочу! Что я с ним, драться буду? Я хотел сесть, а он стул убрал, я чуть голову не разбил. И каждое утро дымит, дышать невозможно, хоть противогаз надевай. Выйди в коридор, говорю, а ему что горох об стену, посмеивается. Я категорически заявил, а он соскочил с кровати и на меня с кулаками бросился. Не стану я больше с ним нянчиться, - твердо закончил Иван Сергеевич.
Лицо у Галины Афанасьевны потемнело.
- Устал с одним нянчиться? Знаешь, как твое поведение называется? Трусостью. С Ярковым не справляешься? А коллектив где? Вот я приду в райком партии и скажу: есть у нас Ярков и еще несколько человек, которые не слушаются меня, хулиганят. Не могу из-за них работать, устала, поставьте на мое место другого человека. Что мне ответят?
- Вы не можете сказать так, Галина Афанасьевна, вы же коммунист!
- А комсомольцу скидка делается? Не делается! Через несколько лет и ты будешь вступать в партию... Об этом уже сейчас думать надо. А ты Яркова испугался! Кто же, как не вы, комсомольцы, должны выправить его? В конце концов, что это такое? У кого-нибудь пуговица оторвется - сразу же ко мне, - мол пришейте. Так ведь получается?
Иван Сергеевич постоял, почесал лоб, вздохнул, потом тихо вышел из комнаты. Галина Афанасьевна видела в окно, как он остановил Корнакова и, жестикулируя, что-то говорил ему.
...Ярков вошел в кабинет настороженный. Глядя в угол, хрипло спросил:
- Звали меня?
Галина Афанасьевна указала ему на свое кресло.
- Садись, Ярков.
- Что вы, я постою, не беспокойтесь.
- Ах, какой вежливый: "не беспокойтесь". Неужели это тот Костя Ярков, который играет в орлянку, дерется, кидает соль пригоршнями в суп?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20