Тихонько, на цыпочках Вася подошел к другу и заглянул через плечо: - "Химию учит, а я в ней ни шиша не понимаю".
- Ваня, - тронул Вася товарища за плечо.
- Не мешай! - отшатнулся Иван Сергеевич, но увидев Васю, смягчился. Я думал, Полев балуется. Все время он с глупыми вопросами пристает - что раньше появилось: курочка или петух? Неправильная постановка вопроса. Посоветовал книги почитать. Говорит, их долго читать. Странный он какой-то: тихий, скрытный, а глаза ехидные. Не люблю таких.
- А кто его любит? И чего ты с ним разговор завел?
Иван Сергеевич внимательно посмотрел на Васю.
- Встретились?
- Ой, Ваня, какая она хорошая! Только вот, мучаюсь: говорить не знал о чем. Надо было подобрать такие слова, чтобы она поняла, какой я есть...
- Ну, ну, развез! Какой есть - это еще не заслуга; какой будешь другое дело...
- Возьми вот в подарок, - Вася сунул одеколон в руки товарища и зашагал в свою комнату. Иван Сергеевич с недоумением повертел флакон, поставил его на стол и снова принялся решать задачу по химии.
Глава двадцать пятая
ОГОРЧЕНИЯ И РАДОСТИ
На шахматный турнир Юра не пошел - в плохом настроении ни одной партии не выиграть. Никогда в жизни он не был так несчастен, как в этот субботний вечер. Оля ушла в кино с Васей, а он один сидел в саду и с горечью вспоминал Олины слова: "Останемся на всю жизнь школьными друзьями".
В таком состоянии отчаяния и нашел Юру Целинцев.
- А ну, идем заниматься.
Юра покорно встал и пошел за товарищем. Дело в том, что в последнее время учеба у Юры катастрофически покатилась по наклонной плоскости. Первые дни Юра старался, гордился тем, что учится в восьмом классе. Пока занимался с Олей, даже четверки получал. А потом схватил первую двойку по химии, затем по физике и по русскому. Ему грозил перевод в седьмой класс. Юра стал пропускать занятия. На групповом собрании его "взгрели", особенно Вася нападал, а Оля назвала его "бесхарактерным лодырем". Пропускать занятия он уже больше не решался, но уроки слушало безучастным видом.
Комсомольцы решили спасти положение. Оля предложила Целинцеву взять шефство над Юрой, "пока он не поймет, что стыдно быть двоечником". Комсомолец Умит Раджабов взялся подготовить Юру по узбекскому языку.
- Опять сегодня двойку схватил, - угрожающе сказал Целинцев, - а мне на бюро за тебя попало.
Юра, позевывая, лениво глядел в окно.
- Там ничего нет, в книгу смотри, - с сердцем сказал Целинцев.
Но если человек не хочет заниматься, трудно ему что-либо втолковать. Иван Сергеевич не выдержал, закричал:
- Бездельник! Сколько можно лодырничать?
Юра обидчиво надул губы и наотрез отказался заниматься:
- Не кричи! Как умею, так и учусь.
- Ты умеешь, но не хочешь! Не мне, тебе это нужно, дурень.
Юра, насупившись, бросил на кровать книги с тетрадями.
- Как хочешь, - сердито махнул рукой Целинцев. - Я не каменный. - Он собрал свои учебники и вышел.
Юра слышал, как пришел Вася. Приоткрыв глаза, он со злостью посмотрел на счастливое лицо товарища.
А ночь была длинная, длинная. Не раз просыпался Юра с надеждой: не утро ли? Включал свет. Часы показывали два... Потом три... четыре часа ночи... Вдруг захотелось покурить. Вышел в коридор. Курил, прислонясь к стенке, закрыв глаза. Кружилась голова, чуть поташнивало. С папиросой в руке Юра вернулся в спальню. Перед глазами стояла Оля: строгая, красивая. "Как грустно в мире одному", - прошептал Юра с горечью. Если бы его сейчас спросили, чего он желает больше всего на свете, "Увидеть Олю", - не задумываясь, ответил бы он. Но его никто ни о чем не спрашивал.
Как грустно в мире одному!
Зачем расстались мы?
Пойми меня, как я люблю!
Навек люблю тебя!
"Сам сочинил!" - с удивлением подумал Юра. Ведь он никогда не сочинял - и вдруг сразу получились стихи.
Проснулся он от нестерпимой боли, схватился за грудь. Дымилось одеяло. В прожженную дырку свободно пролезал кулак.
"Вот и накурился. Теперь пропесочат", - с ужасом подумал Юра.
Он поднялся вместе с ребятами, убирая постель, прикрыл дырку на одеяле подушкой, потом пулей выскочил из общежития.
Из трамвая Юра вышел на кольце, свернул в одну из узких улиц старого города и побрел медленно в горьком раздумье. Он купил двести граммов конфет и зашел в небольшую чайхану. На подмостках, застеленных коврами, сидели старики и, тихо переговариваясь, пили чай.
Чай в чайхане особенно вкусный, ароматный. Парнишка лет шестнадцати, рослый, красивый, с черными живыми глазами, подал Юре на подносе чайник и пиалу.
- Самсы принеси парочку, - важно сказал он пареньку и показал два пальца.
Тот с готовностью, улыбаясь, кивнул головой и на чистом русском языке сказал:
- Я хорошо понимаю.
"А я по-узбекски не понимаю, - подумал с сожалением Юра. - Ничего, когда-нибудь научусь". Съев самсу, он попросил мороженого.
- В чайхане нет. Там есть, - указал паренек в окно. - Совсем близко.
Юра вернулся с четырьмя палочками эскимо. Лениво пожевывая, он наблюдал за пареньком. Тот сновал от одного человека к другому, подавал чай, конфеты, лепешки, сушеный урюк, самсу.
Чайханщик, маленький, с толстыми плечами, стоял около медных самоваров и под их мерное гудение напевал вполголоса унылую, нагонявшую сон песню. Его круглое добродушное лицо лоснилось.
- Эй, парень! Хочешь эскимо? - Юра протянул две палочки.
- Рахмат, спасибо. Не хочу.
- Рахмат - потом, сначала ешь...
Парнишка, поколебавшись, осторожно взял мороженое.
- Как тебя звать?
- Садык.
- А почему ты все время улыбаешься?
- Не знаю почему...
- А ты сколько часов работаешь?
- Восемь.
- Не больше?
- Нет.
- Нравится работа? - вкрадчиво спросил Юра.
Садык пожал плечами. Кто-то стукнул в пустой чайник - и Садык убежал. А Юра догадывался: "Наверно, у паренька на душе тошно, а он улыбается".
Юра опять подозвал Садыка.
- Сколько получаешь?
- Триста пятьдесят.
- И ты за эти гроши работаешь?
- Да. Хорошо платят, работа легкая.
- А ты любишь легкую работу?
Садык опять пожал плечами и ничего не ответил.
- И хочется тебе чай подавать? Ведь ты здоровый, молодой. Не стыдно? Девушка увидит тебя - отвернется, плюнет и скажет: "Не надо мне прислуги".
- А что такое "прислуга"?
- Тащишка вроде.
- Я не тащишка, не прислуга.
- Чудак, ты не обижайся. Не в полном смысле. Пусть чайханщик сам подает. Вполне один справится. Смотри, он от жира скоро лопнет. Пусть побегает, ему же лучше будет, похудеет. - Юра заговорил тише. - Тебе не здесь надо работать. Хочешь быть героем труда?
- А ты кто такой?
- Тракторист, слесарь, комбайнер... - Юра вытянул вперед ладони. - На все руки мастер. Получать буду тысячу рублей в месяц, а постараюсь - до двух догоню.
- О! - воскликнул Садык, - такой молодой и тракторист. - Он причмокнул языком. - Очень хорошо!
- А ты хочешь?
- Я не умею... Очень хочу...
- Я тоже не умел. Эх, и школа у нас, Садык! Академия! Из нашей школы сплошные герои выходят.
- И ты герой?
- Конечно... - Юра вдруг смутился. - Нет, Садык, я пока еще не герой. Мало-мало рановато. А вот из прежнего выпуска двенадцать человек прославились. Ты Паню Рогачева знаешь?
- Нет.
- А Бекбулиева?
- Не знаю.
- А Ганиева?
Садык с огорчением покачал головой.
Вскоре они договорились так: завтра Садык отпросится у чайханщика и придет в школу, а Юра к этому времени порекомендует его Галине Афанасьевне. Садыку нужно поспешить, потому что вновь организованная третья группа начнет заниматься через пять дней. Надо еще врачебную комиссию пройти.
- Не волнуйся! Я не врач и то вижу, что ты здоров. А тебя чайханщик отпустит с работы?
- Отпустит, - уверенно сказал Садык. - Он мой старший брат... Я приехал в ФЗО поступать и опоздал. А он сказал: "Поработай пока в чайхане".
- Брат?! - изумился Юрка. - А я-то думал...
Дав Садику адрес школы, Юра крепко пожал ему на прощанье руку.
Глава двадцать шестая
МИТЯ ПОЛЕВ
Почему ребята не любили Митю? На это, пожалуй, прямо никто не смог бы ответить. Вроде и не хитрый, вроде и не задира, а никто с ним дружить не хочет. Учился Митя ни шатко ни валко: двоек не было, но и четверка залетала к нему так же случайно, как птица в открытое окно. Тихий, опускающий к земле настороженные светло-серые глаза, он в разговор с ребятами почти никогда не вступал, со всеми соглашался. Удивляло Васю и лицо Полева, оно всегда выражало какую-то непонятную тупую покорность, смирение. Какое бы событие ни произошло в училище, Митя молчал. Ребята прозвали Полева "святошей". Неизвестно, кто прицепил ему этот ярлык, только прилепился он к нему накрепко. Пожалуй, ребята забыли бы его имя и фамилию, если бы на уроках его не вызывали преподаватели.
Но однажды Митя поразил всех. Костя громогласно приказал Юре заправить "заодно" и его кровать. Иван Сергеевич возмутился:
- Ты что, барин?
- Руки не отвалятся, пусть приучается. Не вмешивайся, Иван Сергеевич, я, может, из него настоящего человека сделаю.
Вася собрался вступиться за Юру, но Митя, слушавший этот разговор, подошел к Косте и поднял на него тихие грустные глаза.
- Зачем обижаешь Юру? Ты человек, и он такой же человек. Обижать никого не нужно. Все люди одинаковы, и каждый за себя должен делать. Все хотят жить спокойно, и не надо мешать друг другу.
Костя удивленно уставился на Митю.
- Вот новость! - изумленно воскликнул он и расхохотался. - Вот так "святоша"! Ну и отчебучил: "Мешать не надо!" "Жить спокойно!" А ну, брысь под стол!..
После этого случая Вася стал приглядываться к Мите. Они все чаще стали бывать вдвоем.
- Спокойнее нам вдвоем, хоть насмешек от ребят не слышишь, монотонно бубнил Полев, когда они оставались с Васей. - Бабушка моя учат: "Сторонись плохих людей, обходи их за версту".
- Гм... Чем же они плохие люди-то?
- Будто сам не знаешь? Вот, например, Иван Сергеевич. Заставляет меня учиться. Пристал хуже репья. А мне бабушка говорит: "Не перегружай голову, а то можно с ума сойти..."
- Твоя бабушка глупости говорит. Она у тебя отсталая, что ли?
- Не-ет, - протянул Митя. - Ежели моя голова слабая на учение - как ты не бейся, ничего не получится. Я это проверил. Вот учу, учу урок, и вдруг в голове шум, гудение...
Вася рассмеялся и хлопнул Митю по плечу.
- От лени все это. От лени я даже спать на уроке хочу.
- Нет, не говори так, - рассердился вдруг Митя. - Кому что положено, то надо и делать. Мне школа не впрок. И тебе тоже...
- И мне? - перебил задетый за живое Вася. - Меня не равняй с собой. Никогда у меня голова не гудит. Я, если захочу, лучше всех учиться буду.
Пожалуй, аккуратней Полеаа никого в комнате, исключая Ивана Сергеевича, не было. Вставал он точно по звонку, опрятно заправлял кровать, за столом ел не торопясь, степенно. Покончив с едой, облизывал ложку. А если случится, что уронит крошку хлеба на стол, то подберет ее и положит в рот.
Странное, неребячье поведение Мити вызывало у ребят насмешки. Но Митю они не смущали. Он, как правило, не отвечал насмешнику, и тот в конце концов, пожав плечами, отставал.
Однажды вечером Вася с Митей сидели в саду. Первый снег уже давно растаял, стояла сыроватая, но теплая погода. Митя задумчиво, не мигая, провожал глазами редкие прошлогодние листья, время от времени тихо падавшие на землю.
- Земля чудеса делает, - вдруг произнес он. - Живет человек на ней, она поит и кормит его и потом к себе забирает. Весной все цветет, земля жизнь дает, а осенью все умирает, обратно в землю идет.
- Ну и что? Так и должно быть - закон природы. А чего ты об этом так странно рассуждаешь, как поп?
- Поп не поп, а думать об этом надо. Вот, скажи, откуда земля появилась?
- Гм... Ты же в школе учишься и книги читаешь.
- Читал, проходил... На лекциях тоже объясняют, только все не то.
- Как не то! А что же "то"?
- Вот об этом и надо думать. - Вид у Мити был какой-то торжественный, на лбу собрались морщины.
Озадаченный его словами, а главное, тоном, Вася долго молчал, искоса поглядывая на Митю.
- Скучно с тобой, - сказал он, наконец, сердито. - Голову морочишь себе и другим.
- Ты не сердись, ответь на вопрос.
Вася не знает, что и думать: не то шутит Митя, не то всерьез спрашивает. Вася, как может, рассказывает Мите о происхождении земли. Митя слушает, глядя куда-то в сторону, я нельзя понять - то ли он соглашается с Васей, то ли не верит ему.
- Может так, а может и не так, - загадочно заговорил Митя. - Есть у меня книга интересная. Хочешь почитать, приходи к нам. Книга толстая, старинная, в ней про все сказано и про святых написано. Вот люди были! Таких сейчас нет...
- А разве святые - люди?
- Сначала были людьми, а потом святыми стали. Не нам с тобой чета. Знаешь, как они жили? Каждому добра желали. Никого не обижали. Постились.
- Ого! Значит, голодали!
Митя озадаченно помолчал.
- Они приучили себя... в пустыне без воды и без хлебушка проживали.
Вася расхохотался.
- Ты сумасшедший, Митька. Как они не умерли?
- Молитвой спасались, в ней вся сила. Потому и стали святыми... В огне не горели, по водице ходили - не утонули.
- Ой, брехня! Ой, брехня! - зажал уши Бугрин и уверенно добавил: - Ты идиот, Митька.
Полев улыбнулся снисходительно, с видом человека, знающего что-то очень важное, и больше не сказал ни слова.
Глава двадцать седьмая
ДОМА У МИТИ
В субботу, под вечер, Митя пригласил Васю к себе домой. Но к Мите они попали не сразу.
- Бабушка в хоре поет, зайдем за ней.
"Молодец бабушка, в самодеятельности участвует", - подумал Вася. Только когда они подошли к воротам церкви, Вася понял, о каком хоре шла речь. Из-за ограды доносилось заунывное пение.
Из ворот выходили старики и старухи, поспешно крестясь, что-то нашептывая. Спустя некоторое время Вася увидел попа с большой белой бородой. Горбясь, с портфелем в руках он направился к стоявшей неподалеку от церкви "Победе".
Подошел Митя.
- Сейчас бабушка выйдет. Она ведь старшая в хоре, - видимо гордясь этим, пояснил Митя и с торжественным видом развернул маленький аккуратно склеенный пакетик. В нем оказался крест.
- Для тебя купил. Надевай, он от всех несчастий спасет.
Вася возмущенно крикнул:
- Ты с ума сошел!
Полев завернул крест и бережно сунул его в нагрудный кармашек рубашки.
- Заблудший ты. В вере покой и счастье обретешь, Пойми!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20