Степанова). Шесть романсов, написанных Алябьевым на Кавказе, вдохновленных любовью к Е.А. Офросимовой, выходят в свет в Москве в 1833 году. Другие романсы написаны Алябьевым на стихотворения, опубликованные в сбор­нике «Денница»: «Туманен образ твой, как даль...» (на слова А. Вельтмана), «Уединение» (на слова неизвест­ного автора). На стихи М. Максимовича написан романс «Сердцем в первые дни жизни, но не к счастью я рас­цвел».
В декабре 1832 года Алябьев переселяется в Ставро­поль. Здесь он сочиняет романс «Узник» на стихи Пуш­кина.
Хлопоты родных, мечтавших, чтобы композитор мог поселиться у кого-нибудь из них в подмосковном име­нии, привели лишь к ухудшению в его положении: Алябьеву предписано переехать в Оренбург. Команду­ющий войсками на Кавказе А.А. Вельяминов (брат си­бирского Вельяминова), передовой и высокообразован­ный человек, друг прославленного генерала А.П. Ер­молова, берет на себя смелость и самовольно отклады­вает отъезд Алябьева на Урал.
Следующий сезон Алябьев вновь проводит на мине­ральных водах. Его все больше и больше увлекают на­родные мелодии, они ложатся в основу некоторых «вос­точных» романсов и фортепианных пьес. Интересна в этом отношении написанная композитором «Француз­ская кадриль из азиатских песен» - сочетание мелодий кавказского фольклора с европейским бальным танцем (впоследствии одна из этих мелодий будет использована М. И. Глинкой в «Персидском хоре» из «Руслана и Людмилы»). Создание кадрили говорило о прогрессив­ном стремлении Алябьева познакомить русское об­щество с неизвестными напевами других народов России.
Итогом вокального творчества композитора на Кав­казе был изданный в 1834 году сборник «Кавказский певец», куда вошли двенадцать песен, элегий, романсов.
В лирических романсах Алябьева этого периода на­чинает сказываться не только личное, пережитое, но и судьба и настроение всего русского общества в пору реакции, наступившей после подавления декабрьского восстания. По-видимому, немалое влияние' оказал на творчество композитора декабрист А. Бестужев.
Александр Бестужев (Марлинский), писатель, автор романтических повестей, которыми в 30-40-е годы за­читывалась вся Россия, 14 декабря 1825 года вместе со своим братом Михаилом Бестужевым и Д. А. Щепиным-Ростовским возглавил восстание Московско­го полка на Сенатской площади. В результате А. Бес­тужев был приговорен к смертной казни, которая была заменена ссылкой в Якутию на каторжные ра­боты.
Во время пребывания Алябьева в 1832-1833 годах на Кавказе где-то неподалеку служил рядовым и Бес­тужев, однако точных сведений об их встречах там не существует. Но по произведениям Алябьева ясно, что он внимательно следил за творчеством писателя-декаб­риста А. Бестужева-Марлинского. В 1832 году появи­лась в печати повесть «Аммалат-бек. Кавказская быль», а в 1834 году публикуется «Кабардинская песня» Алябь­ева на стихи из «Аммалат-бека»:
На Казбек слетались тучи,
Словно горные орлы...
Им навстречу, на скалы
Узденей отряд летучий...
Позднее Алябьев вернется к повести, будет работать над оперой «Аммалат-бек».
Так же случилось и с повестью Марлинского «Мул­ла Нур»: в 1836 году она была напечатана, и в том же году Алябьев написал «Песню Кичкине» - «Пенджарая гюн тюшты...» («Для чего ты, луч востока...») на стихи из этой повести. В 1830 году журнал «Сын отечества» поместил на своих страницах повесть Марлинского «Ис­пытание», в ней есть небольшое стихотворение «Скажи­те мне: зачем пылают розы...». Алябьев вскоре пишет музыку к этому стихотворению - «Песня Ольги», ко­торая в 1836 году выходит в свет.
Не надо обладать особой проницательностью, чтобы понять: романтический дух повестей Марлинского, в которых он воспел свободолюбивых, гордых, мужест­венных кавказцев, а также выразил настроение одино­чества, тоски оторванного от родины, от всего, чем жил прежде, ссыльного декабриста, не мог не найти отклика у Александра Алябьева. В романсе «Что поешь, краса-девица...» (1834) звучит тема «Соловья», напоминающая ему о Москве и о разлуке с ней.
(Кстати, в романе «Масоны» А.Ф. Писемский вы­водит композитора Лябьева, сочинившего «Соловья» и увлекавшегося карточной игрой; при этом он следует не столько фактам, сколько анекдотам о жизни Алябь­ева.)
...Осенью 1833 года Алябьев уезжает с Кавказа в Оренбург. В гнетущем состоянии духа он попадает в этот довольно мрачный тогда, серый город, где его никто не ждет. Ничего хорошего не предвещало, казалось, зна­комство с Оренбургом. Но здесь ему снова повезло: ге­нерал-губерна-тором города был в это время Василий Алексеевич Перовский, участник войны 1812 года. Причастный одно время к тайному декабристскому общест­ву, он сочувствовал ссыльным и пытался всячески об­легчить их участь.
Знакомство с Перовским, умным, образованным, обаятельным человеком, любившим поэзию Пушкина и знавшим его лично (Пушкин, будучи в Оренбурге, оста­навливался у Перовского), было весьма приятным сюр­призом для Алябьева.
Жили в Оренбурге и другие интересные и близкие по духу Александру Алябьеву люди. И среди них - ав­тор «Толкового словаря» Владимир Иванович Даль, служивший в канцелярии Перовского. Алябьев и Даль иной раз проводили в беседах целые дни. На текст Вла­димира Даля Александр Алябьев сочинил хор.
Другой человек, в котором весьма нуждался Алябь­ев в Оренбурге, был Василий Николаевич Верстовский, брат друга Алябьева композитора Верстовского. Васи­лий Николаевич тоже был музыкант - скрипач и пиа­нист. Отныне Алябьев будет показывать ему все сочи­нения, написанные в Оренбурге, ибо нашел в нем знаю­щего, тонкого музыкального критика.
Алябьев пишет Алексею Николаевичу Верстовскому: «...мнением твоего брата я дорожу, он славный и с душою музыкант; нет той минуты, чтоб мы не были вместе».
Почувствовав на Кавказе вкус к народной музыке, композитор в Оренбурге интересуется музыкой народов Заволжья и Средней Азии, создает «Башкирскую увер­тюру».
Так же, как и в Тобольске, Алябьев много сил отда­ет организации музыкальной жизни в Оренбурге, рабо­тает с оркестром, устраивает музыкальные вечера, где выступает вместе с В. Верстовским. Здесь он сочиняет самые разнообразные произведения, в том числе и оперу «Эдвин и Оскар».
Кроме того, Алябьев занимается в Оренбурге инст­рументовкой своих романсов, среди которых: «Ясны очи, черны очи, мне вас больше не видать...» и «Я пом­ню чудное мгновенье...», написанный им еще в То­больске.
Многие дворянские семьи в Оренбурге приглашали Алябьева на домашние вечера, желая услышать его ис­полнение собственных сочинений.
Часто бывает он в семье предводителя уездного дво­рянства Егора Николаевича Тимашева, участника сра­жений Отечественной войны. Жена Тимашева была ши­роко образованной женщиной и к тому же талантливой поэтессой. Познакомившись с Пушкиным, Тимашева посвятила поэту два стихотворения. Александр Сергее­вич ответил ей тоже стихотворением: «Я видел их, я их читал...»
В имении Тимашевых Алябьеву хорошо работалось, именно там он записал много мелодий народной баш­кирской музыки, которые вошли в «Башкирскую увер­тюру» и в сборник азиатских песен, посвященный В.А. Перовскому.
В Оренбурге Алябьев занимается камерной инстру­ментальной музыкой, создает прекрасное трио a-moll для фортепиано, скрипки и виолончели.
И конечно, Алябьев по-прежнему сочиняет романсы. Особенно близкими ему оказались стихи Ивана Козло­ва, и в деревенских просторах тимашевского имения Алябьев создает романс «В тиши села уединенной...».
Губернатор Перовский всерьез проникся заботой о судьбе Алябьева. Он энергично хлопочет о нем, лично подает Николаю I ходатайство за компози­тора.
И в конечном счете это подействовало: в 1835 году Алябьеву разрешено жить у родных в Московской гу­бернии. Перовский не только зачислил Алябьева в свою канцелярию, но и обеспечил ему возможность - якобы по делам службы - бывать в Москве.
Сложные чувства обуревали композитора, когда он ехал в Москву после долгого изгнания; чего только он не передумал, перебирая в памяти события прошедших с той поры лет. И теперь еще наступило не полное ос­вобождение, а лишь частичное облегчение его судьбы. Как встретит Москва, друзья, родственники, как он пер­вый раз появится в любимом Большом театре?
Он знал, что музыка его к спектаклям продолжала звучать в театре все эти годы, ее исполняли и отдельно в концертах, но на афишах значились лишь инициалы А. А. Близкие друзья и знакомые, конечно, знали, кто стоит за этими инициалами, но остальная театральная публика была в неведении о драматической судьбе не­известного автора. Человек, лишенный дворянских прав, чинов, орденов, богатства, своего привычного окруже­ния, как бы вырванный с корнем из родной почвы, не сломился, а, наоборот, выстрадав свое творчество, стал большим композитором.
И вот он, город, так радостно встретивший его ког­да-то, обласканного наградами, гордого своими победа­ми в сражениях Отечественной войны, и так резко пе­реломивший потом блестяще начавшуюся судьбу.
В 1838 году в Большом театре готовился к постанов­ке спектакль по пьесе Шекспира «Виндзорские кумуш­ки», и Алябьев сочиняет музыку к нему. Собственно, музыка предназначалась лишь для последнего дейст­вия, которое включало декламацию, арии, хоры, инст­рументальные эпизоды и танцы. Музыка Алябьева была как бы маленькой оперой, включенной в драма­тический спектакль.
Почти в то же время театр готовил и другую инсце­нировку, по пушкинской «Русалке». «Русалка» была по­ставлена в апреле 1838 года. А имя и фамилия композитора, написавшего прекрасную музыку, по-прежнему скрывались за скромными, многим неизвестными ини­циалами А. А. Музыку к этому спектаклю Алябьев писал уже после кончины великого поэта, пережив ее тяжело, как личное горе.
Около двадцати романсов написал Алябьев на пушкинские тексты, среди них: «Слеза», «Адели», «По­гасло дневное светило...», «Певец», «Зимняя дорога», «Я помню чудное мгновенье...», «Что в имени тебе моем?..», «Я вас любил...», «Вакхическая песня», «Я пе­режил свои желанья...».
Великий современник Алябьева М.И. Глинка отда­вал должное его произведениям.
В 1839 году в Петербурге была напечатана первая тетрадь пятичастного «Собрания музыкальных пьес, составленного М. Глинкою». Тетрадь начиналась элеги­ей Алябьева «Где ты, прелестный край...» (автор слов неизвестен).
Последней оркестровой партитурой Михаила Глинки был «Соловей» Алябьева.
Постепенно Алябьев втягивается в московскую куль­турную жизнь, восстанавливает прежние связи, обзаво­дится новыми знакомыми, все чаще и чаще встречается с музыкантами, артистами и любителями музыки. Ко­нечно, больше всего общается Алябьев со старым дру­гом, инспектором репертуара московских театров, ком­позитором А. Верстовским. Среди других его приятелей и знакомых, с которыми он немало проводит времени, - артистка Надежда Репина, знаменитый А.О. Бантышев, Н.В. Лавров, актер и автор водевилей Д.Т. Ленский...
Довольно частый гость Алябьев у писателя Алек­сандра Вельтмана, знаменитые «четверги» которого со­бирали в то время цвет литературной и артистической Москвы. Чтение литературных произведений, музици­рование, разговоры, споры продолжались иногда за полночь. Но теперешнее времяпрепровождение Алябьева в Москве, несмотря на широкий круг общения, мало было похоже на то давнее, когда светскую жизнь он считал чуть ли не главным своим занятием. Сейчас для Алябь­ева такие вечера среди близких по духу людей были не­обходимой, полезной передышкой, дающей новый им­пульс для дальнейшего творчества.
Главным теперь была для него композиторская дея­тельность. Его по-прежнему увлекают романтические повести Бестужева-Марлинского. Он начинает серьезно работать над оперой по повести «Аммалат-бек». Почти одновременно Алябьев пишет оперу в трех действиях на сюжет «Бури» Шекспира. Создание «Бури» - большой успех композитора, едва ли не первая удачная русская опера на шекспировскую тему.
Вообще этот период для Алябьева характерен увле­чением именно оперным искусством. Он пишет еще одну оперу - «Волшебная ночь» на либретто Вельтмана, в основу которого лег «Сон в летнюю ночь» Шекспи­ра (опера не была закончена).
Оперой «Рыбак и русалка, или Злое зелье» (1843) Алябьев как бы продолжил традицию волшебных рус­ских опер, начало которой положила знаменитая «Леста». Это - одно из виднейших произведений Алябьева. Интересно, что партия фантастического персонажа - Русалки - была предназначена композитором для бале­рины и соответственно обрисована лишь инструмен­тально.
Вновь обращается Алябьев к созвучной ему поэзии Ивана Козлова - он создает музыку для инсценировки поэмы «Безумная» (1841). Композитору удалось пере­дать состояние смятенной, как бы бунтующей природы, тесно связанной в этом произведении с образом главной героини.
Не изменяет он и своему излюбленному жанру - романсам. Он пишет их на тексты Беранже (в переводе Ленского), А. И. Полежаева, В. К. Кюхельбекера и дру­гих поэтов.
Необыкновенной работоспособности, вдохновленно­сти Алябьева, вероятно, не в малой степени способство­вало и личное счастье с любимой женщиной, которую он не переставал помнить все годы их разлуки. Екате­рина Александровна стала вдовой, и в августе 1840 го­да - Алябьеву минуло уже пятьдесят три года - со­стоялось их бракосочетание. Но наступившие наконец после стольких лет изгнания и печали светлые дни ско­ро вновь омрачаются тяжелыми обстоятельствами.
Николай I, раздосадованный тем, что Алябьев, во­преки его воле, в течение нескольких лет пребывает безвыездно в Москве, распорядился выслать компози­тора в Коломну.
И снова сложные, тяжелые переживания находят от­ражение в творчестве Алябьева. В новой ссылке компо­зитор создает романс «Кабак» («Выпьем что ли, Ваня...») на стихи Н.П. Огарева. Это было первое для Алябьева произведение на тему горькой судьбы бедняка, которо­му ничего не остается, кроме одного - «залить» горе кружкой вина в кабаке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20