Но конечно, Кольцов, по­святивший многие свои стихи и песни тяжелой жизни бедняка, острее и социальнее камерного Цыганова.
Многие цыгановские песни, локальные по своей тематике, в поэтическом, музыкальном звучании не уступают кольцовским.
«Все его песни запечатлены каким-то унылым ха­рактером, они все начинаются прекрасными сравнения­ми и в поэтическом отношении весьма удачно срабо­таны», - писал современник Цыганова, рецензент «Се­верной пчелы» Михаил Турунов.
Вот пример таких строк:
Жавороночек к морю теплому
Отлетает!..
Вьюга зимняя, все метелица
Заметает!..
Видно, к молодцу счастью прошлому
Не вернуться...
Художественные приемы Цыганова, используемые им в песнях, очень разнообразны. Например, весьма характерные для устной народной лирики прямая речь и диалоги очень часто встречаются в песнях Цыганова:
«Что ты, соловеюшко,
Корму не клюешь?
Вешаешь головушку,
Песен не поешь?»
«...На зеленой веточке весело я жил...
В золотой же клеточке
Буду век уныл!..»
Цыганов, как и Кольцов, часто прибегает в песнях к характерным для русской народной поэзии постоян­ным эпитетам: «буйны ветры», «красна девица», «уда­лой молодец», «сине море».
При жизни Цыганова его стихотворения увидели свет лишь дважды. Впервые они были напечатаны в «Московском вестнике» в 1828 году. Потом некоторые из песен вошли в альманах «Комета» на 1830 год, по­явились в «Молве» в 1832 и 1833 годах, в «Музыкаль­ном альбоме на 1833 год» А. Варламова.
Любопытное сообщение о подготовке песен Николая Цыганова к изданию было помещено 14 января 1833 года в «Молве»: «...песни сии и отдельно от музыки имеют свое достоинство, но вместе с прекрасными го­лосами г. Варламова составляют весьма приятный по­дарок на Новый год и для литературы и для любителей музыки. Мы слышали, что песни г. Цыганова будут собраны и изданы, вместе с нотами некоторых, поло­женных на музыку г. Варламовым. Такое предприятие делает честь доброму сердцу издателя.
Воспоминание о человеке с дарованиями, так рано кончившем жизнь свою, есть достойная ему дань».
Восемь стихотворений Цыганова было положено на музыку Александром Варламовым. Эти песни и роман­сы создали неувядаемую славу и композитору, и по­эту: «Красный сарафан», «Ох, болит да щемит...», «Что это за сердце...», «Молодая молодка в деревне жила...», «Ах, прошли, прошли...», «Смолкни, пташка-канарей­ка...», «Ах ты, время, времечко...», «Что ты рано, тра­вушка...».
В сборнике «Литературный кабинет», изданном в 1842 году, куда вошли произведения артистов импера­торских московских театров, находим стихотворение Николая Цыганова, посвященное Павлу Мочалову. К искренним, но довольно слабым стихам приведена сноска от редакции: «Стихотворения покойного Цыга­нова мы получили от почтенного и уважаемого всеми артиста П.С. Мочалова, которому они и посвящены. Со временем мы постараемся сообщить биографию по­койного поэта-актера, так рано похищенного у нас смертью».
Но полной биографии Цыганова так и не было ни­где напечатано, сведения о нем по крохам разбросаны в воспоминаниях современников.
После смерти Цыганова в 1831 году друзья, среди которых был и Павел Мочалов, собрали его песни. К настоящему времени известно сорок девять стихо­творений Цыганова.
Сборники произведений Цыганова были выпущены в 1834 году (сборник «Русские песни Н. Цыганова», из­данный по инициативе Щепкина, в который вошло тридцать девять стихотворений), в 1857-м (собрание сочинений) и в 1880 году (Мерзляков А.Ф., Цыганов Н.Г. Русские песни).
За годы Советской власти стихи Цыганова издава­лись неоднократно. В 1936 году был издан сборник «Песни русских поэтов (XVIII - первая половина XIX века)», а в 1960-м - «Русские поэты XIX века»; в них, а также в оба издания «Песен и романсов рус­ских поэтов» (серия «Библиотека поэта», 2-е изд., 1963) вошли стихотворения Цыганова.
«Он был хороший актер Московского театра и стра­стный любитель русской старины. Он прислушивался к народным поверьям, собирал забытые преданья, не­которые из них переносил в стихи», - писал один из современников Цыганова.
«Уйдя в народ» еще при жизни автора, песни Нико­лая Цыганова продолжают жить. «Что ты, соловеюшка...», «Я посею, молоденька...», «Течет речка по песоч­ку...» - эти цыгановские песни слышат собиратели фольклора и в наши дни...
«Арфа страданья... арфа терпенья»
И сегодня одна из самых любимых, широко распро­страненных у нас песен - «Вечерний звон» поэта Ива­на Козлова (1779-1840).
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
В расцвете лет, когда ему не было еще и сорока, Иван Иванович Козлов начал терять зрение. Двусти­шие из «Вечернего звона» - переведенного им стихо­творения Томаса Мура - обернулось для поэта суро­вой былью: вскоре Козлов и вовсе ослеп, да к тому же паралич ног приковал его к постели. Вдруг обру­шившееся несчастье порой закрывает для человека всякие горизонты, а порой извлекает откуда-то из не­бытия неведомые ему самому силы: трагический пово­рот судьбы сделал Козлова поэтом. Блестящий офицер, красавец, по которому, наверное, вздыхала не одна московская барышня, лихой танцор, завсегдатай лите­ратурных салонов, Петровского театра, покорявший всех обаянием ума, знаниями, Иван Козлов оказался великим жизнелюбом.
С 1798 года Козлов служил в канцелярии москов­ского генерал-губернатора, с 1807-го - в канцелярии московского главнокомандующего И. В. Тутолмина; в 1812 году участвовал в организации обороны Моск­вы. Тридцати лет он женился, у него родились дети, сын и дочь. Успешно шла служба. Казалось бы, чего еще желать, жизнь складывалась как нельзя лучше. Но потом все изменилось...
Еще до женитьбы Козлов писал стихи по-француз­ски, и К. Н. Батюшков сожалел, что он не пишет по-русски. В Петербурге, куда Козлов переселился в 1813 году, он, познакомившись с И.А. Крыловым, А.А. Дельвигом, Е.А. Баратынским, и сам потянулся к литературному творчеству. Первыми его стихотво­рениями стали «К Светлане», «К другу В.А. Жуков­скому», «Пленный грек в темнице», написанные в 1821-1822 годах. Это и было началом его литератур­ной деятельности.
«Отчужденный утратами физическими от земной жизни, ожил он с лихвою в другом мире», - сказал о нем Вяземский.
«Несчастье сделало его поэтом, - писал о Козлове Жуковский, - и годы страданий были самыми деятель­ными годами ума его. Знавший прежде совершенно французский и итальянский язык, он уже на одре бо­лезни, лишенный зрения, выучился по-английски и по-немецки... он знал наизусть всего Байрона, все по­эмы Вальтер Скотта, лучшие места из Шекспира, так же как прежде всего Расина, Тасса и главные места из Данте».
Байрон - один из любимых поэтов Козлова. Он не только переводит его, но и посвящает ему не одно сти­хотворение:
Но юноша гордый, прелестный, -
Высокого сана светлее душой,
Казну его знают вдова с сиротой,
И глас его арфы - чудесный.
На многих современников Козлова оказала влияние вольнолюбивая, гордая поэзия Байрона, в том числе и на Пушкина, и на Лермонтова. И то, что страдалец Иван Козлов находил упоение в самом романтическом образе Байрона - показательно. Мятежный, свободный дух Байрона наполнял его израненную душу живи­тельными соками, в ней прибывали силы.
Слепой поэт стал постоянной заботой друзей, чуть ли не главной темой их разговоров, переписки. Жуков­ский, Веневитинов, А. Тургенев, В. Одоевский, Гнедич, Плетнев, Крылов, Грибоедов, Баратынский, Дельвиг - вот круг литераторов, постоянно бывавших в доме у Козлова в Петербурге.
Как бережно высказывался Дмитрий Веневитинов о переводе Козловым «Абидосской невесты» Байрона, боясь неосторожным словом ранить автора. Ясно, что перевод он считал далеко не совершенным. Вот как писал Веневитинов: «В переводе И.И. Козлова есть места прекрасные, стихи пресчастливые. Но везде ли сохранен характер подлинника? Козлов доказал нам, что он постигает красоты поэта английского, и мы уве­рены, что он чувствует зрелее нас, сколько перевод его отстает от произведения Байрона. Мы же, русские, должны быть благодарны за всякий опыт, доказываю­щий чувство изящного, рвение к литературе отечествен­ной и трудолюбие».
Переписка П.А. Вяземского и А.И. Тургенева бук­вально пестрит упоминаниями об Иване Козлове, о но­вых его переводах, поэмах, стихах, о его духовном и материальном состоянии.
Когда же, скоро ль, друг далекой,
В родимый край примчишься ты? -
обращался в стихах к Тургеневу Козлов.
Кстати, Александр Иванович Тургенев - любопыт­нейшая фигура своего времени. Уехав в 1825 году за границу, он стал ревностным исследователем памятни­ков русской истории, работая в чужеземных архивах. Человек большой культуры, он очень много делал для друзей, близких и далеких, нуждавшихся в поддержке.
28 мая 1825 года Тургенев сообщает Вяземскому: «Стихи Козлова украсили бы европейский журнал». В апреле 1830 года Тургенев пишет Вяземскому из Па­рижа: «Посылаю и несколько прелестных куплетов. Прочти их Козлову, если ты читаешь по-немецки, и об­ними его и весь круг его милых ближних...»
В письме от 17 июля 1827 года Тургенев сообщает о близкой приятельнице Козлова Голицыной: «Кончил вечер у княгини Голицыной, она пела, и я вспоминал нашего Козлова, коего она была в первое время слепоты его утешительницей».
«К княгине М. А. Голицыной» - так называется одно из стихотворений Козлова:
Но, с увядшею душою,
Между радостных друзей
Как предстану пред тобою
С лирой томною моей?
А вот как характеризовал Козлов в своем дневнике самого Тургенева: «Приехал милый Александр Турге­нев, этот старый истинный друг, всегда верный, предан­ная душа, ум пленительный, полный литературных ин­тересов...»
И незрячее видение поэта оказалось видением тон­чайшего романтического художника, воссоздавшего по памяти образы, краски, оттенки:
Ночь весенняя дышала
Светло-южною красой;
Тихо, Брента протекала,
Серебримая луной...
«Мы пели этот романс Козлова на голос... баркаролы Венецианской», - вспоминает Анна Петровна Керн о встречах с Пушкиным в Тригорском. И сам Пушкин пишет П. А. Плетневу: «Скажи от меня Козлову, что недавно посетила наш край одна прелесть, которая не­бесно поет его Венецианскую ночь на голос гондольерского речитатива - я обещал известить о том милого, вдохновенного слепца. Жаль, что он не увидит ее - но пусть вообразит себе красоту и задушевность - по крайней мере дай бог ему ее слышать!»
Музыкальные стихи Козлова вдохновили Михаила Ивановича Глинку на создание прекрасной фантазии «Венецианская ночь».
Поэма «Чернец» (1824) особенно прославила Козлова, сделала его имя широко известным. Несмотря на то что судьба Чернеца ничем не схожа с печальной участью самого поэта, читатель ощущал общность страданий ге­роя и автора:
О, сколько раз я плакал над струнами,
Когда я пел страданье Чернеца.
То же можно сказать и о других произведениях Коз­лова. В каждом своем стихотворении он выражал субъ­ективное состояние души, находившее тем не менее от­клик у многочисленных его читателей и почитателей. «Ты арфа страданья, ты арфа терпенья» - так обрати­лась к Ивану Козлову Зинаида Волконская. И ей он по­святил не одно стихотворение:
О, помню я, каким огнем
Сияли очи голубые,
Как на челе ее младом
Вилися кудри золотые!
Судя по этим стихам, поэтическая арфа Козлова извлекала не только звуки терпенья и страданья, но и лирическую, грустную музыку былого, воспоминание о котором светло и сладостно:
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он...
В сгустившейся вечерней мгле Козлов воспевал утро и полдень своей жизни, и его память, воображение ху­дожника окрашивали прошлое ярким многоцветьем.
Тебе он создал новый мир;
Ты в нем и видишь, и летаешь,
И вновь живешь, и обнимаешь
Разбитой юности кумир,-
писал Пушкин о творческом даре Козлова в посвящен­ном ему стихотворении.
В дни реакции сильно поредел круг друзей Ивана Козлова. До 1825 года дом Козлова посещали Рылеев, Кюхельбекер, Николай и Сергей Тургеневы. И вот не для них звучит ласковая Фантазия Глинки, погасли огни, освещающие прекрасные лица. Только колоколь­ный звон слышен слепому поэту.
Его вольный и одновременно точный перевод сти­хотворения Мура, могучая песня, родившаяся из этих строк, стали явлением русской духовной жизни. Неда­ром «Вечерний звон» был любим многими поколениями русских революционеров. Его пели на сходках, в тюрь­мах, в ссылках:
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет,
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!
Поем эти дивные стихи и мы, поем как народную песню и вряд ли при этом вспоминаем об их создате­ле - поэте Иване Козлове.
Так случается иногда с неподвластными времени творениями: они словно бы теряют конкретное автор­ство, принадлежат сразу всем.
«Гениальнейший дилетант»
Наверно, будь он только композитором или, предпо­ложим, только скрипачом, пианистом, певцом, вряд ли тогда принес бы Виельгорский ту огромную просвети­тельскую пользу и в той степени способствовал бы культурному прогрессу отчизны. Как свидетельствуют многочисленные высказывания его современников, дея­тельность Виельгорского была выдающейся.
«Нет такой отрасли специального знания, которая бы не обогатилась через графа Виельгорского новым взгля­дом или новым применением идей, уже бывших в обра­щении... Оригинальности гениальной свободы в выраже­ниях графа Виельгорского передать невозможно. Он говорил пудовыми словами», - писал в «Театральном и музыкальном вестнике» в 1856 году один из его совре­менников.
Михаила Юрьевича Виельгорского знала вся про­свещенная Москва и весь просвещенный Петербург. Человек большой, энциклопедической культуры, весьма осведомленный во многих отраслях знания, знаток сов­ременных и древних языков, он, кажется, не имел себе равных в искусстве как точный ценитель и вдохнови­тель.
Вкус Виельгорского слыл одним из самых тонких и изощренных, оценки - меткими и точными, анализ - будь то литературного произведения или музыкально­го - всегда был глубок и профессионален.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20