- прогрохотал он на кухню. - Ой, ради Бога, извините, - и, почему-то согнувшись в поклоне, стянул с головы шапку, пошитую, наверно, с половины барана - такой она была огромной, пушистой и выбеленной снегом.
- Я не знал, что... это...
- Познакомься. Лена.
Мишка шагнул навстречу и, протянув руку, поздоровался так, чтобы его выбитый глаз был совсем не виден.
- Ми... Михаил, - ответил он за Майгатова. - Не был, не состоял, не участвовал...
- В чем же? - бросила она смешливый взгляд на Майгатова.
- Ни в чем... То есть во всем...
- Ты раздевайся. А то кухню скоро смоет, - кивнул Майгатов на лужицу от подтаявшего снега, в которой стоял Мишка.
- Я - мигом! - вылетел он в прихожую. - А где ваши вещи? Тут на вешалке ничего нет.
- Моя куртка на раскладушке. А у Лены ничего нет.
- Как это - нет? - вернулся он с ошарашенным лицом и все еще в ботинках, оставляющих серые следы.
- Так получилось, - разведя руками, пояснила Лена. - Мы бежали.
- Ого! Это уже что-то из Дюма. Или Вальтера Скотта.
- Миш, мы правда бежали, поэтому у Лены ничего нет. Знаешь, обернулся он к ней и, прежде чем сказать, опять ощутил ток, прошедший по всему телу, только от вида ее милого, ее такого любимого курносенького лица, - знаешь, давай позвоним твоей маме. И я съезжу за одеждой.
- Нет, я сама позвоню. А где у вас?..
- Пр-рошу! - прыгнул Мишка к холодильнику, стащил с него телефон на стол и отер пыль с трубки рукавом свитера.
Пока Лена набирала телефон, Мишка на цыпочках вышел из кухни и, поджав губы, поманил за собой Майгатова. В прихожке, разуваясь, с корточек торопливо стал расспрашивать:
- Юр, я тебе его сегодня хочу показать. Тут недалеко. Несколько остановок на троллейбусе. Правда, троллейбусы не ходят, но пехом тоже недалеко. Лады?
- Ты чего?
- Да нет. Ты только посмотришь, а потом обсудим...
- Бредишь, что ли?
Произнес и тут же понял: о том мордовороте, что избил его, говорил Мишка.
- Ах да - Лена! - по-своему воспринял его вопрос Мишка. - Идея: гоню к лысому и беру в прокат шубу. До школы и назад.
- Какой школы?! Ты уже совсем рехнулся со своей местью. Граф Монте-Кристо!
Из кухни слышался приглушенный Ленин голос, и Майгатову почему-то показалось, что даже в том, что он оставил ее одну на кухне, таилась для нее опасность. А уж когда Мишка поволок его в комнату, сбивчиво, с пятого на десятое, пытаясь объяснить свой дурацкий план, и голос перестал быть слышен, ему и вовсе стало тревожно на душе.
- Юр, понимаешь... ничего, наверное, не будет, но ты хоть это... садись. Ты тайский бокс видел? Нет, не то... Ну, вот всякие кунг-фу и таэквондо, когда по телевизору...
- Ты точно на морозе перегрелся.
- Подожди... Вот помнишь фильм: там Поддубный за деньги боролся?
- Не видел я такого фильма.
Ее голос совсем не слышался, как он ни напрягал слух. Казалось, что Лену похитили повторно.
- В школу поедем - сразу вспомнишь.
- Да не видел я ничего такого!
- Ну, сядь, сядь. Все, я успокоился. Объясняю по пунктам, как на лекции. Первое - в школе, точнее, не в школе, а в спортзале школы сегодня бои.
- Собачьи, что ли?
Мишка начинал надоедать. Особенно потому, что не давал избавиться от тревоги о Лене. Он понимал, что тревога напрасна, но что-то внутри его было сильнее рассудка.
- Подожди. Я же сказал: по пунктам. Второе - там будет в этих боях участвовать... ну, в общем, тот, что мне это, - и показал тонким, действительно философским пальчиком на выбитый глаз. - Третье - бои ведутся без правил.
Майгатов уже кое-что понял, но последняя фраза его удивила.
- Ты же сам говорил: кунг-фу, таэквондо...
- Понимаешь, - вскочил Мишка и начал размахивать длинными худыми руками, помогая себе рассказывать, - это так и называется - бой без правил. Выходят двое в трусах, босиком, и начинают мочить друг друга куда попало. Применять можно любые приемы: бокс, борьбу, кунг-фу, про которое я уже говорил, и все такое - каратэ, таэквондо, славянскую борьбу...
- Славяно-горецкую, - уточнил Майгатов, который как-то видел небольшой фильм о ней.
- Ну, не важно... В общем, все подряд. Схватка может длиться и десять минут, особенно когда один от другого бегает, и всего секунду. Судья...
- Ну вот - судья есть. А ты говорил: без правил...
- Да для мебели тот судья. Он просто фиксирует, кто первым или сдастся, или отрубится.
- И все?
- Все, - опустил руки Мишка, словно сам сейчас отборолся одну такую схватку.
- Так мне что: биться с ним нужно?
- Ну, ты меня совсем не понял! - возмутился Мишка. - Мы сходим и просто посмотрим на ту харю. И все.
- Как в зоопарк?.. А бить мне его потом?
- Ничего ты так и не понял.
Мишка обиженно отошел к окну, а Майгатов вдруг понял, что ведь он действительно не хотел мстить, он просто хотел поделиться сначала своей болью, потом - умением отыскать обидчика, а сейчас просто хотел, чтобы с ним пошли на эти бои и, скорее всего, порадовались тому, как мордоворота кто-нибудь будет бить на арене, и именно этот момент избиения Мишка воспримет как осуществленную справедливость. А Майгатов нужен ему как свидетель торжества этой справедливости.
- Хорошо. Сходим, - заставил он его обернуться от окна и осветить лицо улыбкой. - Только вот Лена...
Тревога не уходила из души. Она заставила его быстро вернуться на кухню. Лена сидела у молчаливого уже телефона и невидяще смотрела перед собой.
- Ну что? - заставил он ее вздрогнуть.
- Они приходили.
- Кто - они? - он наконец-то понял, что душа не подводила его.
- Какие-то двое. Мама их не знает. Сказали, что завтра прийдут еще раз. Они вазу разбили.
- Какую? - и тут же вспомнил ту красивую, высокую, китайскую, с лепниной.
- Просто, уходя, пнули - и все. И мама им ничего не сказала. Она испугалась... Боже, зачем я только вернулась из Эфиопии?
Слезы были близко. А он не знал, что сказать, чем успокоить. Любое слово могло оказаться не словом, а тем уколом, что вызовет поток слез.
- Господа! Приглашаю на царский обед, - вошел Мишка в какой-то дурацкой, действительно царской короне. - Цыган подарил. За то, что я ему золотую жилу иногда уступаю. Из какого-то театра сперли.
Одноглазый король смотрелся смешно. Наверное, потому, что были одноглазые генералы и адмиралы, встречались и одноглазые пираты, а царей с одним оком история как-то не запечатлела.
Лена улыбнулась. Вымученно, сквозь давящие ее мысли, но улыбнулась. А Майгатов подумал, что не философией и не коммерцией нужно было заниматься Мишке. В нем умер великий актер.
5
В зале становилось душно. Несмотря на то, что билет стоил тридцать долларов, а это по московским меркам очень дорого, зрители все прибывали и прибывали. Качки со стрижеными затылками и с вечной жвачкой за щекой, девицы в норковых шубах, кавказцы в костюмах от Кардена, парочка иностранных туристов, пресытившихся Оружейной палатой и храмами Золотого кольца, солидные мужчины, явно спортивные селекционеры, и публика, попавшая сюда почти случайно. Определить ее профессию и хотя бы примерный источник денег было невозможно. К таким Майгатов отнес и их троицу.
Лена явно стеснялась принесенной Мишкой норковой шубы. Сам Мишка сидел как на гвоздях. Может быть, волновался, что его обидчик не появится, и девяносто долларов из его первоначального капитала исчезнут без толку.
Центр спортивного зала школы занимали шестнадцать матов. Видимо, они обозначали поле боя, и тот, кто его покидал, считался побежденным. А, может, этого правила и не существовало. Ведь говорил же Мишка, что здесь пройдут б о и б е з п р а в и л.
- Добрый вечер, господа! - выкатился на маты колобком толстый то ли ведущий, то ли конферансье этого шоу. - Сегодня в Москве чудный зимний вечер, хотя до зимы еще далеко. Прийдет время и наши соревнования будут проводиться не в этом скромном зале, а в Лужниках или на "Динамо". Но мы с вами - первые. Впечатления, которые вы получите, никогда не сотрутся из памяти. Тем, кто прийдет на такие же бои в Лужники или на "Динамо", вы смело скажете, что видели это первыми!
- Во заливает! - нагнулся к Майгатову Мишка. - Седьмой или восьмой раз уже эти драки здесь. А он - впервые...
Его левая нога непрерывно отбивала чечетку.
- Поприветствуем гладиаторов!
Конферансье взмахнул короткими ручками словно мишка на Олимпиаде-80 перед тем, как взлететь в небо, и Майгатов даже посмотрел на крашеный белой водоэмульсионкой потолок спортзала.
Зрители лениво, вразнобой захлопали, бритые качки засвистели. Под грохот музыки, льющейся из динамиков дешевого двухкассетника, на маты вышла процессия. Впереди - почти двухметрового роста мужик в одежде боксерского рефери. Черная бабочка на его непомерной груди смотрелась маленькой мухой, случайно присевшей перед тем, как улететь дальше. За ним по-лошадиному вышагивала девица в купальнике, состоящем из трех ниток. Две из них ложились на арбузы грудей, но были не в силах закрыть хотя бы соски, которые у нее оказались по блюдцу размером. Сходясь ниже пупка с третьей ниткой, они образовывали подобие треугольничка. Когда же девица повернулась к ним спиной, то расстояние съело нитки, и она показалась абсолютно голой, если, конечно, не считать черных, примерно сорок четвертого размера, туфель. Такая же кустодиевская дама замыкала процессию, и от того, что и груди, и соски, и нитки на их мощных телах, и волнами перекатывающиеся рыхлые ягодицы были совершенно одинаковы, возникало ощущение, что их двоих только что вылили из одной формы, как выливают чугунные статуэтки, обули, перетянули веревками и вывели в зал. Между ними, словно под конвоем этих женщин-великанов, вышагивало восемь парней в одинаковых черных велосипедных в обтяжку трусах. Двигались они не в ногу. Одни шли вальяжно, расслабленно, другие же ступали тяжело и уверенно, а последний - восьмой - все время изображал бокс с невидимым соперником и оттого казался глупее других.
- Это он! - с такой радостью показал на него Мишка, будто увидел родного и притом любимого брата.
Мордоворот смотрелся хлипко. Явно на пару категорий ниже майгатовской, сантиметров на десять, а то и больше, ниже ростом, но мозоли на локтях, которые он мог заметить с такого расстояния, его насторожили.
Строй остановился, по-солдафонски выполнил неслышную команду "напра-во", парни помахали зрителям противоположной стороны зала, потом выполнили команду "кру-гом", и поприветствовали их ряды. Качки возбужденно засвистели. Перед строем выкатился конферансье и заорал:
- В соответствии с произведенной жеребьевкой пары разбились так...
Он вырвал из кармана брюк мятую бумажку и стал называть фамилии бойцов. Каждый из них, словно всеми ими руководил один кукловод, делали шаг из строя, выкидывал будто вздернутые нитками руки вверх и тут же становился обратно. И только восьмой, фамилию которого Майгатов прозевал, разглядывая, как и большинство зрителей, не бойцов, а почти голых дам, руки вверх поднимать не стал, а вновь сымитировал бокс.
- Итак, схватка номер один! - проорал конферансье, но, услышав какой-то окрик из зала, встрепенулся, испуганно повернулся к мрачному рефери и заорал настолько громко, что мог и лопнуть: - А судит сегодняшние поединки...
- Ставки будешь делать? - влез со своим шепотом Мишка.
Зал заорал так сильно, точно он пришел посмотреть на одного судью, а не на бои.
- Чего? - не понял Майгатов.
- Ставки - говорю. На фаворита боя обычно один к одной и одной десятой. Поставил на него сто баксов, а если он победил - получишь сто десять.
- А если проиграет?
- Тогда - тю-тю, - вздохнул Мишка. - Ушли денежки... Да, так на фаворита я сказал. А на слабого - один к полутора. В финале ставки могут быть другими. Как бугры решат, что здесь всем крутят. Ну что: ставим?
Майгатов отрицательно покачал головой. Эти ставки как на гоночных лошадей ему не нравились. Да и сам зал, становящийся все более душным, не нравился. Он то и дело бросал тревожные взгляды на Лену, и больше всего боялся, что она посчитает всю эту вакханалию хоть как-то приложимой к его жизни. Она же смотрела вяло, рассеянно, явно находясь не здесь, а дома, где осталась мама в пустой квартире, где лежат на ковре в зале осколки ее любимой вазы, где поселился страх и поселился именно из-за нее.
- Господа! Прошу делать ставки на первую пару! Ставки принимает судейская коллегия!
Несколько качков сорвалось со своих мест. Они сбегали куда-то вправо, где, наверное, находились столы этой самой коллегии, но которые с места Майгатова были не видны. Вернулись они какими-то успокоившимися.
Когда за несколько секунд закончился первый бой, и качки сбегали за прибылью к тому же столику, стало ясно, что они неплохо разбираются в бойцах и зря ставок не делают.
Так и продолжалось: парни в трусах петухами наскакивали друг на друга, в суматохе схватки применяя все подряд, что они знали или, быть может, лишь видели в учебных кинофильмах, из бокса, каратэ, айкидо, кунг-фу, а когда падали в свинцовых объятиях, - то в ход шли и вольная борьба, и самбо, и дзю-до, и турецкий гюреш, и японская сумо, и грузинская чидаоба, а чаще всего - просто инстинктивные движения человека, вознамерившегося убить другого человека; бритые качки челноками сновали от своих мест до судейского столика и обратно, и каждый раз становились все веселее и веселее; зрители орали похлеще, чем на футболе, топотали ногами, и уже закурились по рядам дымки сигарет; рефери был, кажется, безразличнее всех к происходившему, на бойцов смотрел как старый пес смотрит на глупых щенят, и так часто поправлял бабочку, будто боялся, что она и вправду улетит.
Лена пару раз порывалась уйти, но Мишка упрашивал ее остаться. Ему все еще требовались свидетели его триумфа, но триумфа все не было. Восьмой, его обидчик, одним ударом выиграл четвертьфинал, в полуфинале умудрился сбить самого внешне крепкого бойца подсечкой, поймал его захватом за шею и, наверное, задушил бы, если бы рефери вовремя не остановил схватку. В финале качки, судя по их разговору, поставили на него и вновь не ошиблись. Восьмой сокрушил конкурента напором, невиданным темпом ударов, а когда уже на матах, серых, жестких и грязных, в полосах пота, оседлал его, то умудрился даже укусить соперника за плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38