– Что за прекрасный, прекрасный дом!– Я рада, что тебе понравилось, – польщенная ее восхищением, улыбнулась в ответ Кэтрин.– Понравилось? Да это не то слово! Наверняка для тебя тоже это было огромным сюрпризом.– Должна признаться, что не ожидала ничего подобного. – Кэтрин отвернулась от большого зеркала, в котором придирчиво изучала свое отражение.Она была в шифоновом платье, сшитом по самой последней моде, но с одним изменением: к полному ужасу Филлис, она оставила попытки приучиться к корсету.– Вы не можете так поступать, мисс! – в отчаянии восклицала служанка, помогая Кэтрин одеваться. – Это же неприлично!– Прилично или нет, я не намерена напяливать эти проклятые штуки. Здесь слишком жарко, – отвечала Кэтрин – посвежевшая, только что вышедшая из ванны, в одной только нижней сорочке.– Вас сочтут последней простолюдинкой, и платье на вас не застегнется, – причитала Филлис, обращаясь к ее тщеславию.– Все прекрасно застегнется, а в корсаж вставлен китовый ус. – Ледяной тон напомнил Филлис, что она всего лишь девушка для услуг, которая не имеет права навязывать хозяевам своего мнение. – Тебе придется лишь распустить несколько вытачек. Потрудись достать ножницы.И все же Кэтрин не была уверена, что поступала правильно в данный момент. Хотя ее талия сама по себе не превышала двадцати дюймов в обхвате, наряд был сшит в расчете на корсет. Возмущенная Филлис распустила вытачки, разгладила их, а потом зашила вновь, стараясь отвоевать у хозяйской талии хотя бы один лишний дюйм. Последствия ее вмешательства удалось скрыть под широким кушаком, являвшимся основной деталью средней части туалета и завязанным на спине в огромный бант, ниспадавший на пышную верхнюю юбку.Кэтрин беспокоило, как неуклюже орудовала иголкой Филлис. Завтра надо будет вызвать портного и пересмотреть весь гардероб, чтобы убедиться, что все остальные платья не подвергались ее вмешательству. Или вообще заказать себе новые наряды. Конечно, это влетит в изрядную сумму. Но она как-нибудь это переживет. Однако сегодня уже ничего нельзя поделать.Она чувствовала нарастающее беспокойство и уже пожалела, что проявила такое упрямство. Ведь она будет представлена высшему свету Нового Орлеана, и поэтому особенно необходимо смотреться безукоризненно. «Это ваша вина, Финн Керриган, – подумала она с упреком. – Это вы вдохновили меня на бунт. Хотела бы я повстречаться с вами. У меня такое чувство, что я снискала бы ваше одобрение».– Я прилично одета? – спросила она, задумчиво поглядев на Элизу.– Не знай я тебя лучше, я бы подумала, что ты напрашиваешься на комплимент, – поддразнила ее Элиза, вертясь перед зеркалом. – Где ты купила такое платье? Эти пышные складки на спине и плотно прилегающий лиф… Они не вышли из моды? – Сама она, как всегда, смотрелась блистательно. Казалось, что бы она ни надела – все превратится в роскошный туалет.– Оно куплено в Лондоне. Надеюсь, в нем можно пойти обедать к Антуану?– Безусловно. Как раз не слишком официально.Элиза продолжала любоваться собою, ее алебастровая кожа лоснилась в лучах газовой лампы, а красоту обнаженных плеч и глубоко декольтированной груди подчеркивало квадратной формы ожерелье. Спускаясь до самых оборок на платье, оно создавало как бы драгоценную раму, в которую было оправлено прекрасное лицо и нежная шея. Черная бархотка с камеей на шее довершали наряд.– Ты уверена? – Кэтрин нервически поправила локоны. Филлис любила возиться с гребенкой и щеткой, воображая себя заправской парикмахершей, но, безусловно, лучше всего было бы обратиться к услугам мастера-профессионала, и чем скорее, тем лучше.– У Антуана все не так чопорно, как в большинстве подобных заведений в Англии. – Элиза повертела головкой, любуясь блеском сережек. – Здесь это мало кого волнует. Главное – хорошая кухня. Все остальное не имеет значения.– А что, кухня действительно хороша?– Превосходна! – Элиза закатила глаза и звучно поцеловала кончики пальцев. – Когда ешь их салат из крабов, можно подумать, что ты умер и вознесся прямо в рай. Ты ведь любишь морские продукты? Кстати, если тебя беспокоит прическа, могу порекомендовать превосходного мастера. Он просто кудесник. Тебе он понравится. Он такой забавный и всегда в курсе последних сплетен.– Могу я отправиться к нему завтра?– Тебе не полагается делать подобных вещей, дитя мое! Он сам явится к тебе. Его зовут Поль Сорель.Они находились в хозяйской спальне. Отныне она принадлежала Кэтрин и была заново отделана синим и зеленым, больше подходящими для дамы цветами. Находившаяся здесь мебель была выполнена в подражание стилю времен Людовика Шестнадцатого: туалетный столик с трельяжем, легкие гнутые стулья и изящная кушетка, обитая голубым шелком, а в центре стены – камин, отделанный розовым мрамором. Кипарисовый паркет сиял под свежим слоем воска, поверх него красовались китайские шелковые коврики. Повсюду ощущался свежий аромат лимонов – свидетельство усердного труда девушек-горничных.Однако главное внимание привлекала кровать. Ее сборчатый полог поддерживали кленовые витые колонны, ножки и изголовье из красного дерева украшала резьба и инкрустация. Сквозняк, проникавший через распахнутые двери галерей, теребил кружевные оборки на пологе и раздувал складки москитной сетки.– Тебе нравится эта кровать? – спросила Элиза. – Заниматься любовью под этим серебристым покровом – все равно что делать это под открытым небом, сияющим звездами. – Она хихикнула и провела руками по плечам. – Ух, у меня при одной мысли об этом мурашки бегут по коже!– Я ничего не знаю о том, как занимаются любовью. – Чувствуя, что краснеет, кратко отвечала Кэтрин, накинула на плечи шаль и вышла на балкон.Оказалось, что ей не было нужды прикрывать плечи – ночь почти не принесла облегчения после дневной жары. Неподвижный сад заливали потоки лунного света. Тени от высоких деревьев казались загадочными, а воздух звенел от стрекота цикад: этот монотонный звук вскоре стал для Кэтрин привычным, она перестала обращать на него внимание. «Мой сад, мои лошади, мои предприятия, – то и дело твердила она про себя этот урок, опираясь руками на балюстраду. – Все здесь мое – и даже цикады». И она улыбнулась, представив себе эти крохотные создания, нечто среднее между сверчком и кузнечиком.С нижнего балкона доносились хорошо поставленный звучный голос Седрика и отвечавших ему полковника и Уоррена: они тоже вышли на свежий воздух.Аромат от их сигар смешивался с благоуханием цветущего жасмина. Кэтрин не могла разобрать слов в беседе, иногда прерывавшейся взрывами хохота и звоном бокалов.На ее плечо легла чья-то рука. Сзади подошла Элиза.– Прислушайся к ним! О Боже, как часто ребенком я стояла на верхней галерее такого же большого дома, следила за гостями, вслушивалась в их смех и вдыхала сигаретный дым. А потом раздавалась музыка – такая чудная, – музыка для танцев, и Мамми говорила: «А теперь спать, мисс Элиза, придет время, и вы будете там, внизу, танцевать со своим красавчиком». Но этого так и не случилось…В ее голосе прозвучали боль и тоска по чему-то давно утраченному, и Кэтрин не смогла остаться равнодушной.– Разве Рауль не был когда-то твоим красавчиком? – мягко спросила она.На губах Элизы промелькнула грустная улыбка. Она машинально теребила лепестки магнолии, росшей перед балконом. Цветы казались неживыми, вылепленными из воска и словно застывшими во времени.– Это было совсем иначе, – прошептала она. – Рауль оказался грубой реальностью, а не воплощением грез. В прежние времена жизнь была не такой суетливой и жестокой. Воспоминания о прошлом – словно живая картина: безупречные манеры, все и вся на своих местах, и все происходит по правилам. Вы знали, кто вы есть.– И часть из вас вела рабское существование, – непримиримо напомнила Кэтрин. Она читала, как жили негры, она слушала рассуждения отца, вечного борца за свободу, горячо обсуждавшего эти темы в кругу друзей, и позже много думала над тем, как будет чувствовать себя в обществе людей, которые способны распоряжаться людскими жизнями и занимались работорговлей.– Чтобы понять это, тебе надо было бы родиться на Юге, – отвечала Элиза.– Но ведь и ты – не креолка. Я полагала, что вы происходите из янки.– Верно. Но мои предки осели здесь столетие назад. – Элиза по-прежнему теребила лепестки цветка. – Возможно, нас не отнесешь к аристократии, царившей здесь два века, но и у нас были рабы. Это было принято. Даже свободные негры покупали плантации и использовали на них рабский труд. Все наши слуги были черными, да так оно и сейчас. Мамми обожала меня. Я была доверена ей сразу, как появилась на свет. Она нянчила меня, она любила меня – и Уоррена тоже. Ему уже исполнился год, когда родилась я, – и у нее хватало молока для нас обоих: мягкая, теплая, добрая Мамми. Я ни в ком не встречала такой доброты, как в людях черной расы.– Все это свыше моего понимания.– Конечно, ты наслушалась о жестокости южан, но поверь мне: именно здесь о чернокожих заботились гораздо больше, чем где бы то ни было. Ха, да они запросто могли купить себе вольную и заняться своим делом. Моя семья и все, кого я знала, дорожили своими рабами. Они служили, потому что были рождены для такой жизни, а мы заботились о них хотя бы потому, что они стоили кучу денег. Неужели все это так уж трудно понять?– Но не иметь свободы! Не иметь возможности отправиться куда угодно, заняться чем угодно! Неужели ты считаешь, что понимала их чувства? Попытайся, ведь ты женщина и тоже терпишь несправедливости и порабощенность в обществе, управляемом мужчинами. – Кэтрин чувствовала, что начинает петушиться. До сего момента она и не подозревала, как сильно впитались в нее воззрения отца.– Я понимаю, о чем ты, но после войны неграм стало хуже. – Элиза вздохнула и покачала головой. – Северянам они не нужны, сколько бы они ни кричали и чего бы ни сулили. Бывшие рабы не получили образования, избирательных прав или хотя бы равных возможностей. Все это оказалось пустой болтовней и ложью. Войну вели из-за иных, скрытых причин. Если тебе угодно знать, воевали из-за власти – и из-за алчности. Войны всегда развязывают из-за этого, а политиканы стараются придумать для них благовидный предлог.– Значит, если мы, женщины, отвоюем себе свободу, ты полагаешь, что то же самое случится и с нами? – спросила Кэтрин, стараясь максимально использовать столь редкий случай, когда Элиза соблаговолила заговорить с нею на серьезные темы. – И мы по-прежнему останемся гражданами второго сорта?– О Боже милостивый! Только не говори мне, что ты тоже одна из этих воинствующих суфражисток! – помрачнела Элиза. Она сорвала цветок и воткнула его себе в прическу. – У меня совершенно нет желания вырядиться в штаны и носиться по этим ужасным грязным фабрикам, забивая голову чепухой вроде производительности труда и окупаемости продукта. Нет, благодарю покорно! Я предпочитаю быть властью, стоящей позади трона. Как бы то ни было, мужчины весьма простодушны, и не так уж трудно добиться от них всего, чего хочешь.– Ну, возможно, все же существуют исключения. Вот ты, судя по всему, потерпела неудачу со своим супругом, – раздраженно заметила Кэтрин, недовольная таким легкомыслием подруги, и двинулась обратно в комнату. Элиза, не умолкая, пошла за ней:– Рауль действительно был исключением. Может быть, именно поэтому мне он показался столь неотразимым. – Она продела руку под локоть Кэтрин и спросила: – Ну что, ты готова? Пора спуститься вниз, к джентльменам.
Ресторан Антуана в точности соответствовал описанию Элизы: просто обставленная анфилада комнат, напоенных самыми аппетитными ароматами. Здесь было людно, но Уоррен позаботился заранее заказать столик. Он повел всю компанию следом за служителем, искусно лавировавшим между тесно сдвинутыми столиками.Седрик заглянул в меню и вынужден был признать свое поражение. Его не огорошил тот факт, что оно было составлено на французском, – просто названия блюд оказались совершенно незнакомыми.– Полагаю, что лучите предоставить вам, Уоррен, право выбора, – заключил он. Уоррен улыбнулся и принялся живо обсуждать заказ с Деламаром, прислушиваясь к советам Элизы. Наконец они закончили, но юноша предупредил:– Обслуживание может показаться вам слишком неспешным, но это оттого, что каждое блюдо готовится по-особенному. Пока мы ждем, я бы предложил вам выпить по бокалу сазерака. Надеюсь, вам нравится анис?– Во Франции это мой любимый напиток, – с блеском в глазах отвечал Седрик.– В таком случае вам понравится и сазерак, – провозгласил Деламар. – Мы предпочитаем гербсент, местный эквивалент перно. У сазерака вкус средиземноморского аниса и крепость пшеничного виски, изготовленного на Юге, – мы называем его бурбоном. Добавьте в него три-четыре капли горькой настойки, ломтик лимона, несколько кусочков льда – и вот перед вами напиток богов.Под оживленное обсуждение еды и напитков Кэтрин потихоньку осваивалась с окружением. У Антуана царило оживление, далекое от той чопорности, что была обычна для Англии и принята в кают-компании «Ионы». Все говорили, жестикулировали и ели одновременно. Представители разных наций, волею судьбы ставшие американцами, сидели за столиками на легких металлических стульях или встроенных в стенку скамейках.– Мы зовем их банкетками, – пояснил Уоррен. – Точно так же, как тротуары вдоль улиц.Кэтрин заметила, что среди обедавших нет ни одного черного. Черные были среди официантов, среди поваров. В памяти у нее всплыли слова Элизы: «Негры по-прежнему занимают подчиненное положение».Относилось ли это и к женщинам? Кэтрин внимательно присматривалась, стараясь разрешить этот вопрос. Судя по всему, нет: они смеялись, во всеуслышание высказывали свое мнение, их наряды представляли собой смесь роскоши и официальности. Многие джентльмены были в мундирах, но большинство было облачено в вечерние костюмы, хотя кое-кто предпочел и свободные белые костюмы-тройки, поместив панамы на специальные подставки возле столиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60