Но ирокезы оставались хитрыми и смелыми врагами, и канадцам не верилось, что они в последний раз слышали их резкие призывные клики, при звуке которых по спине бежали мурашки. С этими воинственными криками индейские воины начинали битву.
Пока мальчик пробирался сквозь деревья, в тени которых, казалось, плавилась жара, он вспомнил, как в последний раз видел господина Д'Ибервилля. Это было три года назад и в такой же жаркий день, как сегодня. Несколько членов семейства ле Мойн сопровождали Пьера во время похода, когда он шел к Гудзонову заливу. Все жители Лонгея пришли его проводить. Они молились за него, многие женщины плакали — с ним отправлялись юноши поместья.
Филипп вскарабкался на высокое дерево — оттуда ему все было хорошо видно. Он не сводил взгляда с великого лидера и почти не замечал остальных людей. Позже он пожалел об этом, потому что один из братьев не вернулся домой. Господину Луи в то время недавно исполнилось восемнадцать лет. Филипп подумал, что он погиб как настоящий воин, участвуя в нападении на английский форт, и не обращал внимания на пули до тех пор, пока одна из них не впилась ему в шею.
«Храбрец Луи, — подумал Филипп, — как его любил Д'Ибервилль!». Мальчик начал размышлять о том, что ему хотелось бы умереть подобной смертью. Было бы чудесно смотреть вниз с небес и слышать, как люди обсуждают тебя, и говорят о твоей храбрости!
— Мне хотелось бы принадлежать к семейству ле Мойн! — произнес мальчик вслух.
Он сразу замолчал, потому что понимал, что об этом лучше даже не думать. Семейство ле Мойн было очень богато, влиятельно и обладало большой властью. Их влияние не было результатом наследования аристократического происхождения. Старый Господин Шарль, глава семейства, умерший с честью более десяти лет назад, был сыном трактирщика из Дьепа, и семейство прославилось благодаря десяти сыновьям.
Казалось, чудо помогло — они унаследовали от отца лишь лучшие его качества — смелость, хладнокровие, высокие идеалы и способность думать о будущем. Филипп как-то слышал, что их называют потрясающими. Он не понимал, что значит это слово, но ему казалось, что оно точно подходило сыновьям ле Мойна.
Он прижался к стволу дерева и продолжал думать. «Если бы я был их родственником, они меня стыдились бы». Он прекрасно знал все свои грехи, потому что ему вдалбливали их в голову с утра до вечера. Мальчик вздохнул и произнес:
— Я сделан из другого теста, не стоит больше об этом думать.
Мальчик вдруг понял, как он испуган! И неудивительно, он оказался в полном одиночестве, вдалеке от людей, а в лесу царила напряженная тишина. Мальчик попытался уловить звук крыльев испуганных птиц и треск сучьев под ногами дикарей. Ему казалось, что в любой момент вокруг него соберутся размалеванные лица индейцев. Филипп подскочил, когда над ним зачирикала птица. Ему показалось, что прозвучали первые ноты воинственного крика ирокезов.
Потом он попытался взять себя в руки. «Конечно, я не ле Мойн, но я должен брать с них пример». Он неспешно продолжил путь и даже попытался просвистеть какую-то мелодию. У него полегчало на душе, когда он наконец увидел просвет и понял, что приблизился к общественному выгону Лонгея. Ему теперь не была страшна никакая опасность.
Взору мальчика предстал великолепный замок. Его башни, казалось, растворялись в вышине. Над стеной возвышались тесно прилегавшие друг к другу крыши. В нишах церкви стояли статуи. Солнце посылало солнечные зайчики на вершину одной из башен, и Филипп понял, что они отражались от мушкетов караульных, которые там располагались. Для него эти отблески стали символом безопасности.
Повар и булочник замка были заняты у летней печки. Внутри замка, конечно, была печь, находившаяся внизу, на ней можно было готовить еду для всех служащих замка. Но когда строился замок, Шарль ле Мойн пытался все предусмотреть. Печь снаружи стояла на каменном фундаменте, у нее были крепкие железные двойные дверцы. Ее построили на экстренный случай. То, что ею сейчас занимался главный повар, означало подготовку к празднеству.
Повар по прозвищу Дюжина и Еще Один был просто гигантом — ростом более двух метров и двадцати сантиметров. Сколько он весил, этого не мог сказать никто. У него была огромная круглая голова с торчащими черными волосами и грубые резкие черты липа, похожие на маску восточного колдуна. Но внешность была обманчивой. Пекарь Лонгея был мягким человеком, а голос у него был тонким, как это часто бывает у толстых людей. Он обожал птиц, и они частенько сидели у него на плечах.
Когда к нему подошел Пьер, булочник взглянул на него. До этого он энергично помешивал угли.
— О, это мой дружок Филипп! Я тебя сегодня ждал. Ты принес мне фигурку, которую обещал вырезать?
Мальчик показал головой.
— Я вырезал для вас фигурку, господин. Это был солдат с длинными усами и сердитым лицом. Но фигурку нашел мой хозяин и сказал, что ее следует попытаться продать в Монреале, и больше я ее не видел.
Повар промолвил тонким голосом:
— Старик Киркинхед продал ее. Он такой скупердяй! А деньги он спрятал. Твой хозяин очень дурной человек. Каждый раз, когда я его вижу, я представляю, как было бы легко схватить его за горло и выдавить из него всю гадость и дурь! Мне очень хотелось бы сделать это с ним, потому что он дурно с тобой обращается, мой дружок Филипп.
— Я вырежу для вас другую фигурку, — пообещал великану мальчик.
Булочник сказал, что это было бы хорошо, и снова помешал угли.
— Когда прибудет господин Пьер, — сказал он, — он поймет, что Дюжина и Еще Один не забыл его любимое лакомство. Я пеку три дюжины сладких булочек, чтобы в Лонгее все могли ими полакомиться. Сегодня, когда все семейство усядется за ужин, я подам суп из голубей. Потом будет мой фирменный салат «Лонгей». Дружок мой, ты даже представить себе не можешь, что это за салат! Кроме того, будут пироги с начинкой из дичи и еще две дюжины молодых сочных белок. А на десерт я подам «Блинчики тетушки Мари». Друг мой, сегодня все поймут, что я не только самый крупный человек во всей Новой Франции, но и самый великолепный повар!
Тем временем на общинный выгон начали прибывать арендаторы и члены их семейств. Вокруг звучали громкие возбужденные голоса, и был слышан скрип колес. Откуда-то доносилось пение: «Матушка смотрит в окошко и ждет, когда приедет ее сынок Рено».
— Сегодня тут все соберутся, — продолжал повар, — кроме, конечно, твоего хозяина и его недоумка зятька. У меня будет много дел. На заднем дворе на вертеле жарится целый бык. Кроме того, я варю и жарю множество кур, и мне это так приятно, когда я вижу, как люди с удовольствием поедают мою стряпню. Клянусь всеми святыми! Мне нравится, когда люди наряжаются и веселятся. Гляди в оба, дружок Филипп, и ты увидишь уйму красивых и ярких нарядов.
Он открыл дверцу печи и пошарил там специальной лопаткой с длинной ручкой. Лопатка вынырнула из печи с лежащим на ней квадратным пирогом. Филипп почувствовал удивительный аромат в воздухе, Дюжина и Еще Один подмигнул мальчику, отломил большой кусок пирога, поделил его пополам и отдал одну половинку мальчику.
— Попробуй, дружок. Я могу поклясться, что ты никогда не пробовал ничего подобного.
Он знал, о чем говорил. Начинка у пирога была из размолотого миндаля, и Филиппу никогда прежде не приходилось пробовать такого вкусного пирога. Кроме того, начинка была сдобрена удивительными пряностями, и в ней было множество сладкого изюма. Казалось, что изюминки были готовы выскочить из пирога наружу. Филиппу показалось, что он вкушает пишу богов!
Повар смотрел на мальчика и покачивал головой. Мальчик был слишком худой, а глаза у него были печальными, — так не должно быть у такого маленького мальчика. Кроме того, он был очень замкнутым, и Дюжина и Еще Один подумал, что старик Киркинхед морит мальчишку голодом.
— Филипп, — наконец спросил повар, — твой мастер экономит на еде?
— Нет, мсье, у меня хватает еды, — запротестовал мальчик.
— Я уверен, что ему неизвестно, что маленьких мальчиков следует хорошо кормить. Филипп, ты очень худенький, а этот скряга заставляет тебя работать как взрослого. — Он отломил еще кусок пирога и отдал Филиппу.
Повар жевал пирог и продолжал говорить о старике Кир-кинхенде.
— Он окажется единственным, кто не позволил своим работникам прийти на встречу с господином Пьером. У него нет совести! Он позабыл все, что сделал для нас господин Пьер. Повар вспомнил о подвигах Д'Ибервилля, и у него улучшилось настроение.
— Невозможно поверить, что такой великий человек родился и вырос среди нас. Я помню, когда он был маленьким, он любил поболтать и посмеяться, но его лучше было не задевать. Филипп, ты сильно отличаешься от своего хозяина. У тебя доброе сердечко, и ты понимаешь, что великий Пьер ле Мойн совершил чудо на земле и на море. Я в этом вижу божий промысел!
Повар тщательно вытер губы.
— Пора за работу. Увидимся позже, мой маленький Филипп.
Глава 3
Пока люди Лонгея собирались, чтобы приветствовать Д'Ибервилля, господин ле Мойн сидел в башне вместе с Жозефом де Марьей.
Господину ле Мойну было неприятно слишком уверенное поведение посланца двора, де Марья снисходительно поглядывал на него. Ле Мойн оставался очень вежливым, но был постоянно настороже, не сводил взгляда с крупного белого лица посетителя и пытался скрыть свое отвращение.
Представитель Версаля протянул золотую табакерку. Это была дорогая и красивая вещица с миниатюрой в рамке из перламутра. На миниатюре был изображен король. Господин ле Мойн отказался от табака, и владелец табакерки удивленно поднял вверх брови.
— Это прекрасный табак из Бразилии. Вы не любите нюхать табак? Странно. Весьма странно.
— Нам не грозят роскошные увлечения, мы — очень простые люди, мсье.
Посетитель с гордостью любовался табакеркой.
— Это подарок Его Величества. Я очень ценю эту вещь и постоянно ношу ее с собой, мсье барон.
Он не сводил с ле Мойна хитрые маленькие глазки. Хозяин с удивлением отреагировал на подобное обращение, а визитер закатился смехом, от которого задрожали складки жира у него на теле.
— Простите меня, если я потерял обычную сдержанность и сказал лишнее. Друг мой, Шарль, если вы позволите мне вас так называть. В моей оговорке нет ничего удивительного. Меня при дворе считают предсказателем, и я могу поклясться, что вы вскоре станете бароном Лонгея. Ну, самое большее через год. Так предсказывают… звезды.
От волнения лицо хозяина покраснело. Он давно считал, что семейство ле Мойнов имеет право на баронский титул, и тот факт, что ему собираются присвоить этот титул, принес ему глубокое удовлетворение.
— Друг мой, Жозеф, я буду счастлив, если время покажет, что вы не ошиблись в предсказании.
У де Марья была неприятная привычка во время разговора затачивать перо, и многим казалось, что он сейчас начнет подробно записывать их разговор. Не глядя на ле Мойна, он спросил:
— Дружище, Шарль, вам, наверное, понравится этот титул? — не ожидая ответа, он продолжил: — Не волнуйтесь, король уже дал обещание. Он обычно сначала дает обещание, а потом не спешит его выполнить. Вы должны понимать, что это его маленький каприз. Титул от вас никуда не уйдет, но вам придется его подождать полгода, девять месяцев, а, может, и целый год. Возможно, если вести о победах Д'Ибервилля дойдут до короля, он сразу подпишет нужные бумаги. Королевское ухо любит слышать вести о победах во имя Франции и тех победах, которые прославляют его самого.
Господин де Марья постучал пером себе по руке.
— У меня были особые причины приехать в Новую Францию — понять в деталях, как действует торговля мехами, и предложить союз с вами, Шарль ле Мойн.
Господин ле Мойн сразу понял, что на уме у мсье де Марьи, он много думал о том, что тот может ему предложить, Ему было известно, что де Марья не имеет министерского поста, но обладает реальной властью в Версале, и на многие вещи реагирует быстро и правильно. С этой точки зрения он может стать мощным союзником, в чем Шарль не сомневался. Но де Марья был жаден, весьма амбициозен, и ему ни в коем случае нельзя было доверять, поэтому перед Шарлем вырисовывалась сложная ситуация.
Впервые за все время обсуждения они пристально взглянули друг другу в глаза, и Шарль ле Мойн подумал: «Я все равно никому не смогу доверять в Версале, там бесстыдные и эгоистичные люди. Этому человеку можно верить, пока он будет преследовать собственные цели; он быстро реагирует и получает нужные результаты».
Прошлой ночью Шарль тщательно обдумывал сложившуюся ситуацию, но не пришел ни к каким выводам, а сейчас он понял, какое ему следует принять решение. Хозяин Лонгея наклонился вперед.
— Я могу вам сказать, что сам об этом размышлял, но прежде чем вы придете к какому-либо решению, я хочу рассказать о наших планах. Они весьма амбициозны и могут принести нам больше славы, чем богатства, и, возможно, это вам не понравится, мсье.
Человек из Версаля пошевелился в кресле.
— Расскажите мне все.
— Сначала я задам один вопрос. Вас не удивляет, что ни один из десяти братьев не захотел служить церкви?
— Это… весьма необычно.
— Так произошло не от отсутствия должного уважения к церкви, уверяю вас. Так случилось, потому что все мы предпочитаем действовать и понимаем, что лучше послужим Отцу Небесному другими способами. Я должен вас уверить, что для нас долг перед святой Церковью и королем стоит всегда на первом месте, и мы не думаем о наградах для себя!
Жозеф де Марья наклонил голову, чтобы показать, что ему все понятно.
— Мы, канадцы, понимаем опасность вашего положения, но еще яснее мы видим великие перспективы, лежащие перед нами. Мсье, если нам никто не станет мешать…, то у англичан можно забрать землю, а остальная часть этого великого континента должна принадлежать нам. Именно таким образом можно завоевать эти земли. Это было известно Ла Саллю, но ему помешали безрассудство и беспечность. Теперь он мертв, и мы должны закончить его начинания. Это касается людей Новой Франции, в особенности семейства ле Мойн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58