Эти противные детали имеются в сообщении, которое я только что получил. Песня о священнике использовалась во время захвата судна и служила сигналом для нападавших, что Ситцевый Джек был на борту…
— Мсье, конечно, я себя выдал! Но мы тогда так повеселились!
— Тебя поймали позже, — продолжал читать де Марья, — и судили в Кингстоуне…
— Судили, мсье? Нас приковали к ограждению цепями по рукам и ногам, и каждый раз, когда кто-то из нас открывал рот, судья начинал вопить, что не позволит таким, как мы, оскорблять королевский суд. Как только один валлиец по имени Джонс, но мы его называли Теффи Мустард, попытался что-то сказать, они надели нам на головы мешки. Я чуть не задохнулся. Мсье, разве можно это назвать судом?
— Тебя осудили и приговорили к повешению! Но тебе и еще двум мошенникам удалось удрать. Остальные, как мне кажется, были повешены.
— Ваша правда, — радостно подтвердил англичанин. — Мсье, почти все они получили по заслугам, — они были плохими людьми.
— А ты явился сюда, — де Марья сложил бумаги и спрятал их в ящик стола. — Если мы отошлем тебя обратно, тебя сразу вздернут. Тебе это известно?
— А то! Прекрасно известно! Но вы не доставите им такое удовольствие. Этим английским губернаторам, их судьям с сальными париками и толстозадым владельцам кораблей, оплакивающих потопленные нами лодки! Нет, мсье, вы — настоящий француз!
— А ты — пират и галерник! Наверно, мсье де Бьенвилль решит, что тебя следует повесить, и этот жест станет примером для всех нарушителей закона. Я собираюсь предложить построить виселицу на пляс д'Арме, и ты там станцуешь джигу на глазах у всех!
Наступила тишина. Заключенный, опустив голову, нервно переминался с ноги на ногу. Де Марья пристально глядел на него, поглаживая пальцами кончик носа.
— Есть единственная возможность, — наконец проговорил начальник полиции. — Имеется одно деликатное дельце. Оно весьма опасно, должен тебя предупредить. Если ты попытаешься его выполнить…
— Да, мсье, разумеется! — с надеждой воскликнул заключенный. — Я его выполню.
— Тебе не интересно узнать, в чем оно заключается? Ты не станешь сомневаться или торговаться со мной?
— Мсье! Перед вами покорный ягненок! Я, не моргнув глазом, оскальпирую индейца или перережу горло белому человеку, если вы пожелаете этого!
— Ты знаком с испанцем по имени Дон Мигуэль? Мне кажется, что это его прозвище.
— Я о нем слышал. Он — дурной человек, мсье.
— Его настоящее имя — Мунуэль Санчес Мария Лопес. Я с тобой согласен, он действительно плохой человек. Сейчас он в Новом Орлеане и согласился принять участие в деле, о котором я упомянул. Вы с ним оказались примерно в одном положении. Он станет командовать тобой.
— Куда мы отправимся, мсье? Де Марья пальцем указал назад.
— Вверх по реке, в одно индейское племя. Как я уже сказал, это опасное предприятие. Но ты торговал с индейцами и знаешь, как с ними можно сладить.
— Мсье, я солгал! Я никогда не имел дело с индейцами. Я — моряк и ходил по морям. Мне противны индейцы.
— Тогда, — решительно заключил де Марья, — мы тебя отошлем обратно в Кингстоун, и тебе придется поплясать в петле. А возможно, мы без лишних слов повесим тебя прямо здесь!
Вновь воцарилось молчание. Заключенный смотрел на враждебное лицо человека, сидящего за столом, в надежде уловить признаки сочувствия, но ничего не увидел. Он вздохнул, снова переступил с ноги на ногу, вытер пот и сдался.
— Мсье, я все сделаю и отправлюсь с этим испанцем. Я боюсь индейцев, но больше всего я боюсь виселицы. Это отвратительная смерть, мсье, помереть на виселице!
— Ступай в камеру, — приказал де Марья, — я тебя отпущу утром и дам соответствующие указания. Надеюсь, у тебя хватит ума не болтать лишнего? Если обронишь хоть слово, то станешь мечтать о том, чтобы тебя повесили!
— Мсье! Я буду вести себя тихо, как мышка, удравшая из лап кошки!
Август де Марья был доволен. Когда заключенного отправили обратно в камеру, он принялся расхаживать взад и вперед по небольшому кабинету, время от времени покачивая головой и улыбаясь.
«Его королевское высочество только проанализирует существующую здесь обстановку и сразу поймет, что Луизиана не принесет никаких доходов в течение ближайших тридцати лет, — размышлял он. — Но он сюда не приедет, и поэтому мы должны сообщить ему правду каким-то иным путем. — де Марья торжественно подкрутил усы. — Я это сделаю одним ударом. — Он остановился перед треснутым зеркалом на стене и поправил галстук. — Это будет мастерский удар и быстрая атака. Они нападут ночью и отправятся вверх по реке до того, как войска будут готовы дать им отпор. Если убьют важную персону или возьмут ее в плен, вся Франция начнет возмущаться тем, как идут дела в этой проклятой колонии. — Начальник полиции стал перебирать имена возможных жертв. — Священник? Нет, публике надоели истории о мучениках-священниках. Нам надо придумать нечто поновее. Красивая женщина? Где тут найдешь красивую женщину? Может, банкир Жуве и его жена? Мсье де Балне? Губернатор?»
Он щелкнул пальцем и утвердительно кивнул.
«Наверно, все-таки банкир. Мне кажется, нам не составит труда провернуть это дельце. Когда мы его освободим, он поднимет такой шум, что разнесется по всей Франции. Да, так оно и будет!»
Де Марья уселся в кресло и начал обдумывать инструкции, которые он на следующий день передаст агенту.
«Этому дурному англичанину нельзя доверять. Но, с другой стороны, он — продувная бестия, и путь домой ему заказан. Испанцы будут только рады под любым предлогом повесить англичанина, и ему, конечно, тоже нет к ним дороги. У него появится спасение. Если только он выполнит мои приказания. Я думаю, Джек Мелвин, или, как бишь его, может мне пригодиться».
Он стал писать мелким аккуратным почерком на крохотном клочке бумаги, довольно улыбаясь и кивая, и это значило, что у него возник план нападения индейцев.
Де Марья все еще писал, когда послышался стук в дверь. Начальник полиции убрал в карман жилета исписанный листок бумаги, а потом сказал:
— Войдите!
Это был один из его помощников.
— Они уже здесь, и оба безумно злы, как кошки с обожженными хвостами!
Де Марья быстро поднялся.
— Дугест и Броссар?
В город постоянно прибывали поселенцы, и из-за этого возникали огромные проблемы. На улице часто завязывались драки. Женщины оскорбляли друг друга при встречах, а дети продолжали ссоры взрослых. Администрации непрерывно приходилось заниматься размещением людей, потому что скученность служила причиной многочисленных конфликтов. Ярким примером тому были отношения между Жюлем Дуге-стом и Антуаном Броссаром и их семьями.
Дугесты приплыли из Руана на первом корабле, а Бросса-ры прибыли на последней лодке и были вынуждены делить крохотную сараюшку. Места там было мало, а семьи большие, и первые нарушения приличий начались уже через два дня. Воцарилась ненависть, посыпались угрозы и оскорбления. Главы семейства часто устраивали потасовки, хотя люди видели, что там было больше шума и криков, чем физических побоев. Отношения обострились после того, как было решено сселить оба семейства, и вся община разделилась на союзников Дугеста и тех, кто был на стороне Броссара.
— Да, мсье, — помощник покачал головой. — Сначала я решил, что нас ждут неприятности. У Броссала был нож, и он заявил, что не желает находиться под одной крышей с Дугестом. Я отобрал у него нож, сильно отругал обоих и повел их к вам. По улице за ними следовал народ. Наверно, более ста человек тащились за нами, когда мы шли по площади. Все остались на улице.
— Боюсь, все камеры заняты, — сказал де Бьенвилль.
Он открыл заднюю дверь и вошел в темный и узкий проход, с одной стороны которого находились те самые камеры, которые так не понравились англичанину. Они шли в два яруса — по пять камер в каждом. Все камеры были два фута высотой, два с половиной фута шириной и шесть футов в длину. Люди высокого роста не могли в них выпрямиться. Перед камерами были укреплены решетки. Камеры никак не вентилировались и стояла такая ужасающая вонь, что начальник полиции быстро прижал к лицу надушенный платок.
— Как я и думал, — сказал он, заметив бледные лица, глядящие на него сквозь решетку, — в каждой клетке сидит счастливая птичка. Фу! Здесь воняет, как в сортире рынка рабов или в лежбище диких зверей! Отвратительно!
Он стремительно возвратился к себе в кабинет и так сильно захлопнул за собой дверь, что дверная рама задрожала. Зеркало упало на пол и разлетелось на куски. Начальник полиции возмущенно заметил:
— Господи, в каком месте может оказаться французский джентльмен!
Де Марья понимал, что его популярность, которую в колонии он завоевал красивыми костюмами и прекрасными манерами, начала испаряться из-за того, что он стал энергично насаждать законы. И молодой человек решил, что пришло время потешить поселение спектаклем.
— Жозеф, — обратился он к помощнику, — у нас нет места для этих двух смутьянов, которых вы привели сюда. Гм-м-м… Что же нам с ними делать? Я вам скажу. Мы их сегодня станем судить так, чтобы этот процесс стал для многих примером! Суд состоится на площади, чтобы там могли собраться все жители Нового Орлеана и выяснить, на чьей они стороне. Вы увидите, это им очень понравится, и они признают, что именно так должно вершить правосудие. Жозеф, отправляйтесь немедленно к мсье де Балне. В отсутствие его превосходительства, он будет председательствовать на суде. Передайте ему, что несмотря на жару, он должен надеть парик и мантию.
Мсье де Балне недовольно согласился с тем, чтобы все население города присутствовало на процессе. Он надел на голову парик с самыми длинными локонами, которые только видели в Новом Орлеане, красивую мантию с горностаевым воротником и уселся на скамью в северной части пляс д'Арме. И тут же заметил судебному исполнителю:
— Боюсь, что здесь будет постоянно стоять шум, и нас могут прерывать… Вам придется проявить твердость. Звоните в колокольчик и объявите, что суд переносится внутрь здания, если начнутся беспорядки.
— Внутрь? — судебный исполнитель был огорошен подобной идеей. — Мсье, в городе нет такого помещения, где могли бы уместиться хотя бы одни свидетели. Вы себе представляете, как жарко будет в помещении?
— Но здесь собралось слишком много народу, и мы должны попытаться установить порядок, — заметил де Балне.
Судебный исполнитель оглядел площадь.
— Все уже тут, кроме Филиппа Жирара и его помощника. Мсье де Балне не очень интересовался делами поселения и был удивлен подобной осведомленностью:
— Вы говорите о низкорослом мужчине, у которого, как мне кажется, стеклянный глаз?
Судебный исполнитель кивнул, и судья продолжил:
— Значит, их тут нет? Интересно, почему только они из всего населения Нового Орлеана не пришли сюда?
— Они очень заняты, — им нужно закончить дом для мсье де Марья и его невесты. Если только она когда-нибудь приедет в Новый Орлеан.
— Нам всем очень жаль, что невеста мсье де Марья никак не приедет сюда. Корабль должен был давно прибыть, и теперь следует признать, что его, видимо, вообще не будет, — он глубоко вздохнул. — Я уверен, что у всех пассажиров этого несчастливого судна был хотя бы один родственник или друг. Я также убежден, что все волнения в городе, ссоры, драки, крики, вопли и нарушение законов вызваны напряжением, в котором живут бедные люди.
И словно в подтверждение слов милейшего де Балне раздался грубый крик с требованием начать наконец суд. В тот момент вывели вперед двух обвиняемых, которые мрачно и злобно глядели друг на друга, на судью и на народ. Их поместили по разным сторонам скамьи.
Люди должны ощущать важность события, — решил мсье де Балне, оглядываясь с суровым видом, однако на толпу его взгляд не подействовал. Отсутствие уважения к суду проявилось, как только начали задавать вопросы Жюлю Дугесту. Он не отвечал, а продолжал обвинять Броссара. Тот, в свою очередь, не оставался перед ним в долгу. Если зрителям казалось, что они не очень сильно оскорбляют друг друга, они начинали им помогать. Ругань и оскорбления становились все изощреннее.
— Он первый меня ударил, господин судья.
— Вранье. Я даже не защищался, пока он меня не ударил три раза.
— Он отдал все мясо из супа своим детям, мы с женой следили за этим пройдохой.
— Ты сам — мошенник и врун. Ты украл серебряную монету из кошелька моей жены.
— Жалкий трус, ползающий на брюхе! Я боялся оставлять с тобой свою жену и моих дочерей.
— Змеиное отродье!
— Дерьмо шелудивого пса!
Людям показалось мало судилища, устроенного над этими драчунами, и тогда один из поселенцев ступил вперед и стал критиковать порядки в колонии и жаловаться на то, что их фальшивыми обещаниями выманили из дома и привезли сюда.
— Нам все наврали, но это не самое худшее, потому что нам нечего есть, а ведь имеются запасы пищи. Скажите, господин де Балне, нас привезли сюда, чтобы мы умирали с голода?
Из толпы раздался еще один голос.
— Зачем в город пригнали столько местных рабов? Для них нет работы и не будет до тех пор, пока мы не получим те самые поместья, которые нам посулил король. Работ здесь сейчас настолько много, что когда-нибудь снова повторится Лашин! Утром нам перережут глотки во сне!
— Господа! — протестовал судья. — Мы сейчас не судим его наихристианнейшее величество и его королевское высочество регента!
В этот момент какое-то каноэ причалило у площади. С него спрыгнул человек и стал быстро пробираться сквозь толпу. Собравшиеся были настолько раздражены, что не обратили внимания на прибывшего, пока он не начал что-то шептать на ухо мсье де Балне. Вскоре люди почувствовали, что случилось что-то важное, и на площади воцарилась тишина.
Судья медленно поднялся.
— Господа и друзья! — воскликнул он взволнованно. — Чудесные новости! Корабль из Квебека видели в устье реки!
И тут все словно сошли с ума. Люди кричали, плясали и размахивали руками, обнимались и что-то громко пели. Едва первый порыв радости поутих, они опустились на колени и начали возносить благодарственные молитвы Богу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58