Сможет ли он вселить в индейцев надлежащий ужас, ведь от этого зависят их с Фелисите жизни?
— Пока они плыли вниз по реке к землям Долгого Дома, из одеяла, в которое они завернули отрезанную голову, вдруг послышался громкий голос. Кто-то говорил на языке ирокезов… И тут они все поняли: Жан Сен Пер, будучи жив, не знал ни единого слова ирокезов, значит, с ними говорит Бог белых людей!
— Великий Вождь, вот что сказал им Бог с помощью головы убитого белого: «Вы убиваете нас, совершаете акты вандализма и проявляете жестокость. Вы хотите нас уничтожить, но вам не удастся этого сделать. Придет день, когда мы станем вашими хозяевами, и вы станете нам подчиняться!» ирокезы испугались и перепрятали отрубленную голову. Но куда бы они ее ни помещали, в ушах у них постоянно звучал этот голос. Он говорил с ними днем и ночью, не давая ни минуты покоя. Наконец они сняли скальп Жан Сен Пера и избавились от головы. Но мира и покоя это не принесло. Голос завещал им из скальпа, снова и снова повторяя: «Бойтесь гнева белых людей и их великого Бога!»
На лице вождя отразились удивление и страх. Он обвел внимательным взглядом своих воинов, как бы желая получить от них дельный совет, но те с ужасом уставились на своих пленников. Тогда Вождь обратился к Филиппу:
— Если с нами с твоей помощью говорит Бог белых людей, то чего он от нас хочет?
— Великий Вождь! — воскликнул Филипп. — Ты можешь меня убить, как сделал это с моим безоружным товарищем. Но ты не сможешь убить говорящий с тобой сейчас голос. Он будет преследовать тебя, как голос Жан Сен Пера преследовал ирокезов. Ты можешь разрушить мое тело и предать его огню, а потом развеять пепел по ветру, но в ушах твоих вечно будет звучать голос, напоминая о возмездии тебе и твоему племени. У тебя больше не будет ни минуты покоя, ты забудешь, что такое сон, будет только этот голос. Ты услышишь его в журчании реки, в шелесте деревьев, в свисте ветра и ворчании грома. Всегда и всюду одни лишь угрозы жестокой расправы.
Фелисите увидела, как гордый вождь чуть поежился.
— Голос этот никогда не прекратится, — продолжил Филипп грозно. — Он перепугает всех ваших женщин и детей, у них начнутся припадки и изо рта покажется пена! Ваши посевы погибнут. А голос станет так греметь в лесах, что оттуда убегут все животные и улетят все птицы. Ваши охотники начнут возвращаться с пустыми руками. И голос не исчезнет до тех пор, пока все люди вашего племени не сойдут с ума. Великий Вождь, он не исчезнет до тех пор, пока все вы не попытаетесь избавиться от него в быстрых смертельных водах Великой Реки!
Филипп опустил руку, закончив, и повернулся спиной к вождю. Держась за руку, они с Фелисите медленно направились к реке.
— Мне кажется, сейчас их единственное желание — оказаться подальше от нас, — шепнул он девушке.
Филипп ничуть не преувеличил результаты своего длинного выступления. Взглянув через плечо, он заметил, что индейцы, даже не посоветовавшись, стремглав кинулись к лодкам. Впереди всех длинными скачками летел Вождь.
Молодые люди вознесли горячую благодарственную молитву и расположились на берегу в ожидании спасательной экспедиции. Оба невероятно устали и теперь, прислонившись к стволу, сидели под деревом.
Филипп несколько раз пытался заговорить, но Фелисите почти не слушала и только кивала в ответ. Девушке казалось, что она уже умерла и сейчас находится между небом и землей.
И вдруг она поймала на себе глубокий взгляд чьих-то злобных глаз: кто-то смотрел на нее с уносимого течением бревна. Откуда силы взялись! Фелисите отпрянула от берега и закричала во весь голос. Филипп только рассмеялся.
— Аллигаторы намного опаснее, когда их видишь!
Сам он даже не пошевельнулся. И лишь через час Филипп спросил, не поворачивая головы:
— Ты хоть понимаешь, что теперь свободна? Фелисите, видимо, все еще не пришла в себя.
— Да, я свободна, — она вздохнула, а потом спросила: — Бедняга действительно мертв?
Молодой человек, помедлив, ответил:
— Его тело отвезут в Новый Орлеан и там похоронят, если… осталось, что похоронить…
Прошел час, второй, третий… Солнце стояло высоко, день обещал быть необычайно жарким. У Фелисите снова заболели руки. Зато Филипп наконец пришел в себя. Он встал, потянулся и вдруг закричал:
— Вон они! Я вижу! В первой лодке губернатор. Господи, как же хорошо. В мире нет прекраснее зрелища, чем лодка, которой управляют люди из Новой Франции!
Он выбежал на берег и начал там танцевать, размахивать руками и кричать, чтобы привлечь к себе внимание. Его почти узнали и громкий клич радости и облегчения огласил окрестности. Жан-Батист ле Мойн в знак приветствия поднял вверх весло.
«Вот теперь мы точно спасены, — подумала Фелисите. — Как быстро они сюда приплыли! Им придется перенести меня на лодку, потому я не смогу сделать и шага».
Глава 9
Это было ранней весной следующего года. Жан-Батист ле Мойн де Бьенвилль совершал обычную утреннюю прогулку, прежде чем на целый день засесть за работу в кабинете. Он с гордостью огляделся: вокруг уже был заложен фундамент церкви и выбрано место для монастыря монахов-капуцинов. Работа там еще пока не начиналась. Было также выбрано место для строительства интендантства. Ему было чем гордиться. На каждом шагу его кто-то приветствовал, желая доброго утра. Многих из них он не узнавал, потому что по призыву Джона Ло сюда прибывало множество людей. Но все равно он по-доброму отзывался, даже на приветствия незнакомых.
Тем не менее губернатор прекрасно понимал, что тревога не покидала город. Люди постоянно гадали, что может случиться в ближайшее время и считали, что колонию ждут черные дни, если планы Джона Ло не сбудутся.
У кабинета его уже дожидалась мадам Жуве, одетая по последней моде. Хорошо еще дверные проемы в Новом Орлеане были такими широкими, ибо иначе кринолин из китового уса не позволил бы ей выйти из комнаты, где она одевалась. Ее корсаж был настолько обтягивающим, что губернатор даже перепугался: вдруг в самую неподходящую минуту он лопнет и взору представится весьма легкомысленная картинка. Но несмотря на все это, перед ним стояла все та же Мария. Ее карие глазки блестели в предвкушении беседы, она вся так и светилась.
К несчастью, юбки не позволяли ей сесть, и им пришлось разговаривать, стоя по разные концы губернаторского стола.
— Жан-Батист, — обратилась к губернатору Мария, — я пришла напомнить вам следующее. Первое: мы с мужем отплываем на «Нептуне». Я слышала, он уже в устье реки.
— Мария, нам будет вас нехватать, — ответил ей губернатор.
Он говорил ничуть не лукавя. За те шесть месяцев, что она провела в Новом Орлеане, он проникся к ней уважением, — и все же хорошо, что вы уезжаете, у нас тут как на вулкане. Правительство посылает нам множество переселенцев и ничего больше! В городе полно бездельников. Можно было бы изменить положение, если бы мы заставили их расчищать площадки под строительство и пашни, но у нас не хватает инструментов, семян и домашних животных. Вдоль реки было организовано сорок плантаций, а во всей Луизиане всего тридцать голов скота! Кажется, что сорок плантаций — это не так уж плохо, но народу у нас для… четырехсот подобных плантаций! Что мне с ними поделать? Они шатаются по городу, пьют и требуют женщин. Неужели придется еще и открывать бордели? Тогда министерство наверняка «откусит» мне голову… А если я не пойду на это, в городе ни один мужчина не будет чувствовать, что его жена в безопасности!
Мария слушала его невнимательно, и едва он закончил, спросила:
— Вас не интересует вторая причина, из-за которой я здесь?
— Конечно!
Она придвинулась ближе. Зазвенели китовые и металлические прокладки кринолина, и она многозначительно выставила указательный палец.
— На этом корабле прибудет Филипп. В последнем письме он сообщал, что в Гаване сядет на первый корабль из Франции и приплывет на нем в Новый Орлеан.
Губернатор кивнул.
— С нетерпением его жду. Он вернется сюда с новыми идеями, которым научился в испанских колониях. Уверен, с его помощью мы построим великолепный город с архитектурой Нового мира.
— Жан-Батист, голова у него будет заполнена не только идеями архитектуры. Он любит Фелисите!
Они помолчали, а потом мадам Жуве разразилась возмущенной тирадой.
— Неужели вам не понятно, что следует сразу предпринять необходимые меры? Вы должны поговорить с Фелисите и все решить! Когда вернется Филипп, у нее на пальце должно быть ваше обручальное кольцо! Вы хотите ее потерять?
— Мария! — запротестовал губернатор. — Не я посылал Филиппа на учебу, чтобы воспользоваться этим и очаровать Фелисите. Его послали учиться по приказу министерства Франции.
Он помолчал, а потом утомленно махнул рукой, понимая, что никогда не переубедит мадам Жуве.
— Я специально держался очень корректно, чтобы не воспользоваться этим преимуществом.
— Вы просто глупец! — возмутилась мадам Жуве. — Ваш брат сообщил вам из Монреаля, что он не против этого брака. Итак, теперь это препятствие устранено. Ведь вы постоянно работаете вместе с Фелисите, и она прекрасно к вам относится, — мадам Жуве всплеснула руками. — Чего же еще?!
— Она не проявляет романтической склонности и абсолютно равнодушна ко мне.
— Какая скромность! Мсье де Бьенвилль, вы губернатор Луизианы и знаменитый человек. И, кроме того, вскоре станете весьма богатым. В ее глазах вы выглядите героем, а в глазах народа Франции стали легендой, потому что много трудились здесь в одиночку. Она отзывалась о вас с таким восхищением! Бог мой, чего ей еще желать?
— Любви, — ответил де Бьенвилль.
— Мне кажется, любви у вас хватит на двоих. Губернатор с трудом перевел дух.
— Я очень сильно ее люблю, и иногда мне кажется, что для счастливого брака больше ничего не нужно. Но первый брак у нее был неудачным, пусть теперь решает сама. Пусть выйдет замуж за человека, которого любит. Моей любви недостаточно для счастливой жизни.
— Вы рассуждаете, как подросток! — воскликнула мадам Жуве. — Было бы прекрасно, если бы вы поженились. Только из-за собственной глупости в юности я не вышла за вас замуж, когда вы были в меня влюблены. И не следует повторять мои ошибки. Негоже, если она вас потеряет!
— Надеюсь, этого не случится.
— Действуйте! И откажитесь от благородных побуждений. Не то погубите свое счастье. Пусть в вас проснется здоровый эгоизм и напористость!
Губернатор покачал головой.
— Мария, эти разговоры ни к чему не приведут. Я не уверен, что вы полностью понимаете мои чувства к вашей дочери. Я ее люблю и настолько сильно, что… — он грустно вздохнул и покачал головой. — Я люблю ее настолько сильно, что желаю ей счастья даже ценой моего собственного.
Перед уходом Марии губернатор задумался. Но отнюдь не о том, что они обсуждали. У него была удивительная способность выбрасывать из головы все, что мешало работе, когда ему необходимо было сосредоточиться. Жан-Батист вновь начал анализировать положение дел в городе. Он был весьма озабочен возможностью беспорядков. Конечно, к отелю де Билль были пристроены новые камеры, причем гораздо удобнее тех, в которых в свое время содержался Филипп. Здесь можно было стоять в полный рост, а лежать не на голом полу, а на соломе.
Губернатор тотчас вспомнил о помещении, где сидела и работала Фелисите с тех пор, как он ее привлек к сотрудничеству. Ведь прежде оно предназначалось для заключенных. Даже не верилось, что эта крохотная комнатенка размером двенадцать на шестнадцать футов вмещала десять преступников!
Фелисите сидела за грубым сосновым столом, на котором громоздились различные бумаги и письма. Увидев в дверях губернатора, она приветливо поздоровалась.
— Мсье Жан-Батист, день будет очень напряженным, ибо нам предстоит переделать множество нудных дел. Весьма сожалею, но вам придется потратить на них свое драгоценное время.
— Я придумал, как расправляться с нудными делами. Надо не обращать на них никакого внимания, — заявил де Бьенвилль, улыбаясь. — Я уже давно собираю разные ненужные бумаги в одном месте, а потом… избавляюсь от них! Иначе я никогда бы не смог заняться настоящей и полезной работой.
Фелисите не очень понравилась эта шутка.
— Но Новый Орлеан сейчас стал весьма значительным городом, и вы не сможете больше так поступать!
Губернатор снова улыбнулся.
— Вы правы. Как хорошо, что этими делами занимаетесь вы! Девушка тотчас указала на письмо с правительственными печатями у нее на столе.
— Вот это пришло из министерства. Пишут, что стоимость акций компании Луизианы возросла в сорок раз. Может, во Франции все с ума посходили? — она недоуменно посмотрела на губернатора. — Мсье Жан-Батист, и долго так будет продолжаться?
Де Бьенвилль с самым серьезным видом ответил: — Этот мыльный пузырь вскоре лопнет, Шарль нисколько в этом не сомневается. О, тогда у нас начнутся серьезные проблемы!
— Они у нас уже есть, — с жаром проговорила Фелисите. — Нам нужен госпиталь, мсье Жан-Батист, давайте поговорим об этом.
Губернатор молча и внимательно смотрел на девушку. Она давно, еще после той самой встречи в замке, произвела на него сильное впечатление. А уж когда, возглавляя спасательную экспедицию, де Бьенвилль увидел их с Филиппом на берегу, взволнованно махавших руками и рыдавших от радости, он тотчас понял, что безумно в нее влюбился!
Сейчас же он очаровывался ею все сильнее и сильнее. Работа ничуть не утомляла его, потому что девушка постоянно ему помогала и они вместе обсуждали насущные дела. В ее присутствии у губернатора всегда было хорошее настроение, дни отнюдь не тянулись безрадостной чередой.
Фелисите, задумавшись, отвернулась от него, и сейчас он мог вдоволь любоваться ее прелестным профилем. О, ее профиль напоминал ему камею самой изысканной работы!
Но вот девушка заговорила, и ему стало ясно, что она тщательно все обдумала.
— У нас в городе трое рожениц, вернее, им пришло время рожать. Две женщины замужем, а третья, мсье, вам… все о ней известно… А еще старая мадам Ферон, бедняжка, ее сильно мучит ревматизм, и она почти не может передвигаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58