– И мне в самом деле кажется, что это самое малое, что ты можешь для меня сделать в сложившихся обстоятельствах. Разве не так?
Он кинулся, чтобы обнять ее.
– Ну, прости, – сказал он. – Конечно же, я буду относить твои письма.
Она тоже обняла его, правда, не слишком сердечно, напоминая себе: «Я сделала из него эгоиста!» А может, это был подарок? Может быть, лучше быть эгоистом в мире эгоистов?
Санти предупреждал ее о том, как он горд, но его молчание ее убивало. Через три недели после его отъезда она не выдержала и набрала номер его галереи в Барселоне. Женский голос на просьбу позвать сеньора Рока ответил:
– No est?.
Теперь она избегала Эми, Нэнси и других своих подруг, с которыми обычно обедала. Ей хотелось разделить свою жизнь очень четко на «до Санти» и «после Санти», причем так, чтобы «после» было совершенно непохожим на «до».
– Тебе совсем незачем ехать со мной в Болонью, – ровным голосом уговаривал ее Марк в июле. – На прослушивание Джанни нас едет целая группа. Если ты поедешь, это будет даже глупо.
– Но я думаю, что могла бы оказать тебе моральную поддержку, Марк, – возражала Марчелла. – Я бы организовала поездку, взяла бы на себя хлопоты о деньгах, о паспорте…
– С нами едут Кол Ферер и другая учительница. Они прекрасно позаботятся о нас, – упрашивал Марк. – Да и вообще, мы же не дети.
Это обижало ее, но она знала, что ей нужно мужественно встретить первый удар его борьбы за личную независимость.
– А ты уверен, что справишься, Марк? – спросила она.
– Да не волнуйся ты! – заявил он. – Нам будет страшно весело.
– Забудь на этот раз о веселье, Марк, – посоветовала она. – Просто постарайся сыграть так, как не играл еще никогда в жизни!
Целых пять дней она прожила без него. И вот он позвонил и сообщил, что синьор Джанни берет его в ученики. Она откупорила бутылку шампанского и поздравила его по телефону.
– Поздравляю, дорогой мой. Я знала, что так все и будет! – тепло сказала она.
– Да и я знал, – нахально заявил Марк.
Они попрощались, и она уселась у темного окна своей спальни. Была уже глухая полночь. Марчелла медленно потягивала холодное вино.
– За Марка! – громко воскликнула она, поднимая бокал. – У него все получится. Он непременно станет великолепным, знаменитым музыкантом. Он будет играть на рояле, и весь мир будет ходить на его концерты.
Помогает, подумала она, отпивая вино. Действительно помогает. Чувство, которое мучило ее теперь постоянно, потихоньку рассеялось, и ей уже не казалось, что ее жизнь лишена смысла. Никто никогда ничего просто так не получает, думала она, чувствуя, как постепенно слабеет от вина ее тело. «Счастливые дети, успешная карьера и любовь. А сейчас, когда Марк целый год будет занят…»
Ее мысли прервал резкий телефонный звонок. Она подумала, что это, должно быть, перезванивает Марк, и рассеянно ответила.
– Марчелла! – Голос Санти, раздавшийся так близко, внезапно оборвал ее ноющую боль, снял тяжкий груз с ее души и сердца.
– Санти! – выдохнула она. – Неужели это ты?
– Сколько там у тебя сейчас времени? – спросил он. – Я не разбудил тебя?
– Половина первого, дорогой мой. Боже, какое счастье, что ты позвонил! Ты представить себе не можешь, как я по тебе соскучилась! Ну, как ты?
– Все отлично, – сказал он. – А что Марк?
– С ним теперь все в порядке, Санти, – начала она рассказывать. – Он позвонил мне буквально пять минут назад из Болоньи. Его взял Джанни – помнишь, я тебе говорила, тот итальянский маэстро? С сентября он начнет заниматься у него.
– Ты, должно быть, очень рада, Марчелла.
– Еще бы, любовь моя! Все было бы отлично, если бы я так по тебе не скучала. Почему ты не звонил мне так долго? – спросила она.
– Хотел проверить, смогу ли я жить без тебя, – признался он.
– Ну и как? – Дыхание у нее перехватило.
– Думаю, что нет, – просто сказал он.
– Ах, любовь моя, без тебя у меня не жизнь, а просто ад! – призналась она. – Мы принадлежим друг другу, знаешь ли ты об этом, Санти?
– Знаю, – ответил он. – Но у меня есть новое предложение, возможно, я наконец нашел способ для всех нас быть вместе.
– Что такое? – Она улыбнулась.
– Я поговорил тут со своими друзьями о наших трудностях, – признался он. – В частности, с одним моим приятелем, психологом. Он рассказал мне о самоубийстве и о том, что часто это – отчаянный крик о внимании. У Марка ведь никогда не было внимания со стороны отца, правда же? Я думал об этом так серьезно… – Его голос дрогнул.
Она вздохнула:
– Скажи, что ты делаешь не серьезно, Санти?
– Я никогда не хотел иметь детей, – продолжал он. – Я считаю, что в этот мир мы не имеем права приводить новые жизни. Это было одной из причин моего развода, потому что моя жена хотела иметь ребенка. Я не хотел такой ответственности. Быть может, поэтому я и не понимал Марка так хорошо, как мне следовало. Отец смог бы внести равновесие в его жизнь. Он стал бы меньше зависеть от тебя. Я посоветовался с юристами, и я готов усыновить Марка. Так, чтобы он стал мне как родной сын. Что ты на это скажешь?
– Ах, Санти, это так великодушно и мило с твоей стороны, но… – начала было она.
– После Италии он мог бы жить с нами на Майорке, если захочет, – продолжал он. – Я мог бы открыть филиал моей галереи. У нас была бы настоящая семья.
Крепко сжав веки, она кусала губы.
– Санти, – сказала она. – Это такое необыкновенное предложение, и я знаю, сколько ты всего передумал, пока решился на него, но сложности Марка не в том, что у него нет отца. Отец у него как раз есть. Он сидит в тюрьме.
– В тюрьме? – изумился Санти. – За что?
– Он нашел способ зарабатывать деньги на бирже незаконным образом, – ответила она.
– Ясно, – сказал Санти, и она уловила разочарование в его голосе. – Но ты не говорила мне об этом.
– Прости, но мне не хотелось посвящать тебя в эту игру, – вздохнула она. – Но я предостерегала тебя, что у нас немного безумная семья, не так ли? – Она попыталась рассмеяться, но на другом конце провода молчали. – Послушай, любимый, – продолжила она. – Позволь мне присматривать за Марком, пока он будет этот год жить в Италии, и навещать тебя так часто, как только у меня будет получаться. А когда он закончит учебу в Италии, ну, тогда…
– Нет, – прервал Санти. – Если мы сейчас же не решим вопрос с Марком, он всегда будет стоять между нами. Поверь мне, я знаю это.
– Давай решать все проблемы, когда они будут появляться, Санти, – попросила она. – По крайней мере, мы сможем видеться и быть вместе. Мы же достаточно любим друг друга, чтобы справиться с любыми проблемами, правда, Санти? – Она услышала его глубокий вздох так близко, словно его рот касался ее уха. Близость казалась такой достижимой, протяни руку, и коснешься его, почувствуешь его тепло и ласку.
– Марчелла, напряженная любовь, которая тебе нужна и которую ты сама даешь, ставит так много проблем, – сказал он. – Может быть, слишком много проблем?
– Но что же случилось с твоей «вечной» любовью? – заплакала она.
– Этого я не забыл, – уверил он, – и не забуду. Мы должны пожениться, Марчелла. Мои мечты о любви не менее сильные и всепоглощающие, чем твои. Я хочу, чтобы все было поровну!
– Но все и так поровну! – напомнила она ему.
– Нет, до тех пор, пока Марк будет стоять передо мной! Нет, если ему будет доставаться больше твоей любви, чем мне, Марчелла! – заявил он.
– Все те же старые аргументы, Санти! Ты такой же ужасный, как и Марк! Зачем вы заставляете меня выбирать между вами? Не могу же я, в самом деле, отрезать одну ногу, одну руку, половину сердца! Марк навсегда останется моей частью. Перед ним блестящее будущее, и я хочу быть с ним всегда, вдохновлять его. Ты не знаешь, что чувствует мать к своему ребенку, – у тебя никогда не было детей!
– Но именно это я и хотел разделить с тобой, – напомнил он. – Усыновив Марка.
– Марк никогда на это не согласится! – зарыдала она.
– Спроси его, – предложил Санти.
– Да не надо мне его спрашивать! – быстро отозвалась она. – Что я, не знаю его реакции? Он просто посмеется, и все!
– Посмеется? – эхом отозвался Санти. «Господи, – подумала Марчелла, – и как меня угораздило сказать это слово?»
– Наверное, я уже устал от того, что постоянно становлюсь посмешищем, Марчелла. – Голос Санти стал ледяным. – Наверное, нам просто нужно сказать друг другу прощай сейчас.
– Нет! Подожди! Зачем ты так говоришь! – закричала она. – Мы же скоро увидимся, правда? Ты получил мои письма? – Но послышались гудки, и она поняла, что он повесил трубку.
Санти спускался по Лас-Рэмбласу, самой оживленной улице Барселоны. Это, собственно, нельзя было назвать улицей – просто широкий проход по бульвару, забитому лавчонками, в которых продавали все больше цветы, журналы да птичек в клетках. В любое время суток бульвар был запружен людьми, но сегодня Санти никого не замечал. Он злился, что его замечательное предложение по усыновлению было отклонено, но он знал, что его злость скоро рассеется и ей на смену придет ощущение тяжкого одиночества, которое навалится на него, и опять станет казаться, что жизнь теряет смысл, а ведь он поклялся, что не позволит себе никогда испытать ничего подобного.
Был только один путь избавиться от этого невыносимого чувства, которое вызвала женщина, – это вырвать его прочь из сердца, как и должен был поступить настоящий мужчина. Работой, путешествиями, да чем угодно, лишь бы избавиться от этого дорогого образа. Он остановился на перекрестке, ожидая, пока остановятся машины.
С чего он взял, откуда у него эта непоколебимая уверенность, что среди всех встреченных – или невстреченных – им женщин именно Марчелла предназначена ему? Как это нелогично. С этим нужно покончить, если он не хочет оставаться несчастным.
Он шел по Лас-Рэмбласу к дому своих родителей. Все три недели после своего возвращения из Нью-Йорка он пытался отложить свой визит к ним, потому что знал, что его начнут обстоятельно расспрашивать о путешествии. Но не мог же он упоминать о Марчелле; он уехал под предлогом обсуждения совместной работы с Манхэттенской галереей. А вдруг мать разгадает его уловки и начнет задавать свои знаменитые язвительные вопросы? Ей очень хотелось вновь его женить, это он знал. Но что он мог рассказать ей? Что она вот-вот станет бабушкой двух издерганных американских подростков?
Он передернул плечами, пересекая улицу, разглядывая длиннохвостых попугаев и голубей, расхаживающих и прыгающих в клетках в его любимой лавочке. И зачем мы устраиваем сами себе тюрьмы? Не было ли бы и в самом деле лучше, если бы он постарался забыть это приключение или, например, изложить все свои чувства (как он и намеревался) в одном длинном-длинном, искреннем и честном письме к Марчелле, все же оставляя открытой дверь для надежды? По крайней мере, сейчас надежда была нужна ему, как кислород.
Когда Марк вернулся из Италии, они отметили его успех в домике Эми в Саутхемптоне, где Эми, невзирая на то, в какую отшельницу превратилась Марчелла, принимала ее с прежней теплотой. На шумных вечеринках она охраняла Марчеллу от «волков» и женатых мужчин, оберегая ее одиночество. Известный писатель заявил, что он влюбился в Марчеллу. Они провели вместе день на побережье, за ужином сидели рядом за столом, но Марчелла осталась совершенно равнодушна к нему как к мужчине, так что даже Эми пришлось за него заступиться.
– Я встретила мужчину, который рожден для меня, Эми, – говорила она. – Не может он вот так просто забыть о нас. Наша история еще не окончена, я знаю, что нет!
Она наблюдала, как Марк играет на рояле, чтобы развлечь гостей Эми, которых он просто околдовал. Люди, которые видели его выступления в «Карлайле», предлагали ему контракты на запись, но она старалась настоять, чтобы он ничего не подписывал, уверенно полагая, что это не принесет добра его карьере пианиста-классика.
Между ними существовало теперь молчаливое взаимопонимание, которое они установили друг с другом с помощью каких-то новых связей. Она написала еще несколько взволнованных, страстных писем Санти, пытаясь объясниться, уверяя его в своей «вечной» любви, чтобы он не думал о ней и о ее безумной семье. Теперь ей приходилось заботиться еще и о матери – последнее время она сильно сдала, и в свои все более частые посещения Марчелла сжимала ее руку в своей, пытаясь передать ей волю к жизни. Она уже плохо сознавала, что эта прикованная к постели старуха и есть ее мать, но сама мысль, что она может потерять ее, была ей ненавистна.
На последнем в этом августе ужине у Эми какое-то внутреннее чувство заставило ее лишний раз позвонить в больницу.
– Я звоню вам весь день, – сообщила ей медсестра. – Мне очень жаль, но ваша мама умирает.
Могильщики, осторожно опуская гроб с телом бабушки в землю, неотступно таращились на Соню. Место на кладбище рядом с фамильной усыпальницей Альдо Балдуччи было куплено для Иды, когда он умер. Погребальная церемония проходила во дворе церкви Маленькой Италии, и, казалось, все только и смотрели на Соню. Хотя она и так обычно носила черное, ее великолепный гардероб позволял ей из чего выбирать. Она явилась в черной мини-юбке, обнажавшей ее длинные ноги, в черном свитере, в черной фетровой шляпке, натянутой на голову, и в черных очках. Марчелла знала, что они должны чувствовать себя польщенными уже тем, что Соня снизошла до семейного события и явилась сюда. Обычно она ее почти не видела, следя за ее успехами супермодели лишь по глянцевым страницам «Вог» или «Базаара» или читая обрывки новостей в «Нью-Йорк пост».
Марчелла была тяжко опечалена потерей матери. Ее визиты к ней – еженедельные проверки, хорошо ли за ней ухаживают, – превратились в привычку. Ида умерла, превратившись в жалкую сморщенную оболочку прежней леди, никого не узнавая, и. все равно Марчелла потеряла ее. Она пробегала взглядом по толпе, всякий раз вздрагивая, когда узнавала в ней старых школьных друзей. Они выглядели намного старше. Неужели и она тоже состарилась? Или это деньги помогали ей покупать возраст? Были ли и они так же замучены своими мужьями, как и она сама, или просто объедались и запускали себя словно в отместку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88