— Ваше имя?
— Евгений Павлович Гринев.
— Год рождения?
— 1937-й.
— Место рождения?
— Франция, Париж.
— Национальность?
— Американец.
— Адрес?
— Соединенные Штаты Америки, Нью-Йорк, 17, Ист 13-я улица.
— Профессия?
— Я врач.
— Каким образом оказались в Советском Союзе?
…Перед глазами Джина Грина, как на световом табло:
Статья 1 Кодекса поведения вооруженных сил США:
Я американский воин. Я служу в вооруженных силах, которые защищают мою страну и наш образ жизни. Я готов отдать жизнь во имя защиты родины…
— Мои документы перед вами.
— Отвечайте на вопросы.
— Я сотрудник американской выставки медицинского оборудования.
— Ваша постоянная работа?
— Ординатор в нью-йоркской больнице Маунт-Синай.
— Образование?
— Я закончил учебу в Тринити-колледже в Оксфорде в 1958-м…
— Простите, может быть, в 1957-м?
— Что? Да. Но…
— Продолжайте.
— После этого я окончил медицинский факультет Колумбийского университета.
— Ваше отношение к военной службе?
— Офицер резерва, врач. Окончил курс Р.О.Т.К.
— Поясните.
— Резерв офисерз трейнинг кор, то есть учебный корпус офицеров резерва.
— Ваши ближайшие родственники?
— Мать Мария Григорьевна Гринева и сестра Наталия.
— Семейное положение?
— Холост.
— Имеете ли родственников в Советском Союзе?
…Статья 2. Я никогда не сдамся в плен добровольно…
— Нет.
— Ваша выставка следовала в Киев. Однако вы собирались сойти с экспресса «Днепр» в Харькове, о чем заранее сообщили сотрудникам выставки — вашим сослуживцам.
— Я не собирался сходить в Харькове.
— Но ваши сослуживцы, опрошенные по приезде в Киев, заявили, что вас нет с ними и что вы собирались сойти в Харькове, чтобы посетить бывшее имение ваших предков в Разумовском ботаническом заповеднике близ села Грайворон Полтавской области. Вы получили разрешение?
— Какое разрешение?
— Permit, по-вашему.
— Я не знал, что нужно разрешение.
— Значит, вы действительно намеревались посетить Грайворон?
— Я не принял никакого твердого решения.
Так или примерно так шел допрос.
— Разве вас не ознакомили с правилами паспортного режима для иностранных граждан в СССР?
— Почему вы молчите?
— Видите ли, мне даже трудно вам это объяснить, это, должно быть, какое-то странное магнетическое влияние наследственных ассоциаций… Дело в том, что на территории заповедника прежде было имение, где прожило не одно поколение моих предков. Это имение когда-то было пожаловано моему прапрапрадеду, я даже уже не знаю, сколько «пра», графу Разумовскому императрицей Екатериной Великой за крымский поход Потемкина. Я родился в Париже, жил в Штатах… но с детства… разговоры в семье… рассказы батюшки и maman, воспоминания… альбом фотографий… поверьте, мне даже во сне снились аллеи этого парка, цепной мост, скульптуры…
— Не волнуйтесь. Выпейте боржоми.
— Благодарю вас. Видите ли, я почувствовал близость родной земли… я не мог проехать мимо… не поклониться родным могилам… Видите ли… я вам должен кое-что еще объяснить… Когда мне исполнилось семнадцать, отец посвятил меня в тайну. Дело в том, что в смутное время семнадцатого года в некрополе был оборудован тайник и отец перед отъездом в Крым спрятал там наши фамильные ценности.
— Почему же он не взял их с собой?
— Пробираться с ценностями в Крым в то время было опасно, а он надеялся вернуться в свой дом.
— Известно ли вам, что по советскому законодательству все клады па территории Советского Союза принадлежат государству?
— Этого я не знал.
— Вы курите?
— Да, но у меня почему-то отобрали сигареты.
— Сегодня вечером вы их получите обратно. Пока что курите мои.
— Спасибо.
— Гражданин Гринев, отчего же ваши фамильные ценности оказались в стандартном сейфе вермахта образца 1941 года, изготовленном на заводе «Штальверке» в Дуйсбурге?
— Этого я не знаю.
— Вы когда-нибудь видели такие сейфы?
— Нет, не приходилось.
— Однако чехол, который был у вас обнаружен, оказался точно подогнанным к размерам этого сейфа. Как это понять?
— Я купил его в какой-то лавке.
— Где?
— Не помню. Где-то в центре Москвы. Может быть, в ГУМе.
— Такие вещи не изготавливаются у нас. Чехол был сделан по специальному заказу именно для этого стандартного походного сейфа вермахта. Правда, сделан он из наших материалов… Короче говоря, чехол «стерилен»… Вы понимаете это?
— Нет, не понимаю. На нем, по-моему, биллион микробов.
— Вы не теряете чувства юмора, гражданин Гринев. Вам известно содержание этого сейфа?
— В тайнике должны были быть наши фамильные драгоценности.
— Отец вам говорил, какие именно вещи он оставил в тайнике?
— Я всего не помню, но там было бриллиантовое колье французской работы конца семнадцатого века, подаренное императрицей Анной одной нашей прародительнице, фрейлине двора, перстень с известным бриллиантом «Пти-Кохинур», два жемчужных ожерелья, ну и что-то еще…
— Что-нибудь кроме драгоценностей?
— Нет, не думаю.
— Выходит, гражданин Гринев, вы просто кладоискатель?
— Нет, я не считаю себя кладоискателем. Представьте себе, эти вещи представляли для меня чисто сентиментальный интерес.
— Ну хорошо. Старший лейтенант, введите задержанных.
— Вы знаете этих двоих?
— Нет.
— Этого?
— Нет.
— А этого с бородой? Посмотрите внимательно.
— Нет…
Странное дело: Джин видел этого человека в некрополе, сражался с ним; но ведь это было во сне!..
— А теперь вы двое. Вы! Вы знаете этого человека?
— Йес, сэр. Я видел его во Вьетнаме. Это капитан Джин Грин, командир команды А—234. Я должен был по приказу Костецкого следовать за ним в Грайворон и в случае отказа с его стороны силой отобрать у него сейф с документами.
Второй допрос состоялся в тот же день, что и первый, под вечер. Джина ввели в прежний кабинет. Три окна с приспущенными драпированными шторами; письменный стол, за которым сидел Сергей Николаевич. Над столом висел портрет человека с прищуренными глазами, с худым лицом, удлинявшимся узкой бородкой, — Джин еще утром понял, что это Феликс Дзержинский, первый председатель ВЧК. Сбоку от стола был маленький столик с пишущей машинкой, за которой сидел молодой человек, одетый весьма элегантно.
— Итак, вы капитан Джин Грин, командир команды А—234 спецвойск армии США, — весело и даже с некоторой приветливостью сказал Сергей Николаевич.
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос и прошу немедленно связать меня с нашим посольством, — проговорил Джин заранее приготовленную фразу.
Сергей Николаевич с готовностью кивнул.
— Мы постараемся сделать это после уточнения некоторых обстоятельств, — он откинулся в кресле. — Дело в том, что мы обладаем некоторой информацией о вас. Мы знаем, что вы окончили медицинский колледж Колумбийского университета и работали практикантом в больнице Маунт-Синай, что стоит в Манхэттене на углу Пятой авеню и Сто первой улицы…
— Сотой улицы…
— Благодарю вас, да, да, Сотой улицы, напротив Сентрал-парка. Мы знаем, что вы вступили в армию и прошли подготовку в учебном центре Форт-Брагге, что в стрельбах во время учебы вы добились высокого показателя — девяносто шесть из ста, что вы участвовали со специальным заданием в маневрах «Великий медведь», что вы…
Лихорадочные мысли пронеслись в голове Джина. «Это бородатое мурло, которое выдало меня», кажется, он был в команде Чака Битюка, но он не мог знать о моих показателях в стрельбе, о…»
— …что вы обладаете довольно странной особой приметой — родинкой между большим и указательным пальцами правой руки. Родинка эта то появляется, то исчезает…
…Статья 3. Если меня возьмут в плен, я все равно буду продолжать сопротивление всеми возможными средствами. Я сделаю все возможное, чтобы убежать… Я не буду слушать врага и не буду принимать от него никаких льгот…
— Я не знаю, о чем вы говорите, — сказал Джин и вытер пот со лба.
— Мы знаем некоторые другие вещи и поэтому хотели бы уточнить ряд вопросов. В частности, вы бывали во Вьетнаме?
Невозмутимый деловитый старший лейтенант Васюков прошел через кабинет, открыл дверь и негромко сказал:
— Зайдите, пожалуйста.
В кабинет, приглаживая волосы, шагнул Марк Рубинчик. Увидев сидящего посередине Джина, он вздрогнул, тихо присвистнул, с многозначительной миной покивал старшему следователю.
Джин на мгновение прикрыл глаза. Чувство, не очень-то свойственное профессиональному разведчику, пронизало его при виде Рубинчика, и это чувство было не страх, а стыд.
— Садитесь, пожалуйста, — Васюков подвинул Рубинчику стул.
— Вы знаете этого человека? — спросил Сергей Николаевич, показав Рубинчику глазами на Джина.
— Еще бы, — сказал Рубинчик. — У меня зрительная память железная. Я по его милости чуть концы не отдал в…
— Одну минуту. Я вас прошу отвечать на вопросы. Как его имя?
— Евгений Чердынцев. Так, во всяком случае, этот фраер…
— Подождите, — снова прервал его Сергей Николаевич и повернулся к Джину. — А вы знаете этого человека?
Джин посмотрел Рубинчику прямо в глаза. Они обменялись долгим взглядом необъяснимого свойства, словно их связывала целая жизнь. Рубинчик резко отвел глаза.
— Да, я знаю Марка Рубинчика, — печально сказал Джин.
— Где вы встретили Чердынцева? — спросил следователь Рубинчика.
— В Хайфоне, в интерклубе моряков.
— Расскажите теперь все, что вы знаете о нем.
Последовал сбивчивый, но очень подробный рассказ Рубинчика о старой хайфонской истории. Следователь несколько раз перебивал его, сдерживая эмоции и уточняя разные детали. Дважды он попросил подтвердить, что на руке у Джина была родинка.
«Использовал бы я яд в этот момент, на грани полного раскрытия, сделал бы то, чего хотел от меня Лот?» Он не мог себе ответить на этот вопрос.
Рубинчик закончил свой рассказ.
— Вы рассказали все так, как было? — спросил следователь. — Без преувеличений? Ничего не забыли?
— Я же вам говорю, память у меня как капкан, — сказал Рубинчик.
Следователь обратился к Джину:
— Вы подтверждаете рассказ Марка Рубинчика?
— Да, — сказал Джин.
— Товарищ Рубинчик, вы свободны. Благодарим вас, — сказал следователь.
Рубинчик встал, сдержанно поклонился и пошел к дверям. Он не оглянулся на Джина, и тот, посмотрев ему вслед, увидел только широкую спину, обтянутую полосатым свитером из тонкой шерсти.
— Вы доложили начальству, что ликвидировали Рубинчика, — медленно сказал следователь, глядя в упор на Джина. — Почему вы на самом деле этого не сделали.
— Потому что это… — Джин попытался проглотить комок, застрявший в горле, — потому что это был первый русский оттуда, которого я встретил в жизни. Кроме того, парень мне просто понравился.
— Почему же вы ввели в заблуждение начальство?
— Это посоветовал мне сделать мой тогдашний наставник.
— Подполковник Лот, — ровным голосом, как бы заканчивая фразу Джина, сказал следователь. — Впрочем, тогда этот господин был майором… Вы хотите что-нибудь сказать?
— Нет.
— Как вы проникли на территорию Демократической Республики Вьетнам?
— С моря.
— Методом ХАЛО-СКУБА?
— Какова была цель инфильтрации?
Джин поднял голову.
— Цель чисто тренировочная. Командование хотело проверить, смогу ли я работать в русской среде.
— На следующий день после вашей встречи с Рубинчиком в Хайфоне произошел взрыв дамбы, который привел к затоплению жилого поселка. Почти одновременно было взорвано полотно железной дороги Ханой — Куньминь. Вам что-нибудь известно об этом?
— Нет.
— Каким путем вы эксфильтровались из ДРВ?
— Морским путем.
— Вы уверены в этом?
— Да.
— Ваши показания наивны, Грин.
Джин пожал плечами. В этот момент тихо задребезжал телефон. Следователь снял трубку, некоторое время слушал молча, потом сказал:
— Хорошо. Спасибо. — И повесил трубку.
— Здесь, в Москве, Грин, вы жили двойной жизнью. С одной стороны, вы были Евгением Гриневым, сотрудником Американской выставки медоборудования, с другой стороны, в доме академика Николаева вас знали как советского врача Марка Рубинчика…
— Это произошло случайно! — воскликнул Джин. — Я боялся, что русских людей, с которыми я хотел познакомиться, отпугнет мое американское происхождение, и назвался Рубинчиком.
— У вас был морской паспорт Рубинчика?
— Нет, я сдал его в Ня-Транге по назначению.
— Да, да, — несколько рассеянно заметил следователь, — конечно, трудно предположить, что вы со жгли его в номере гостиницы… — Он глубоко затянулся сигаретой, задумчиво посмотрел в потолок, выпустил дым. — А вы не знали, что академик Николаев ваш брат?
Ту ночь Джин Грин не смог бы назвать самой спокойной ночью в своей жизни. Он лежал на койке лицом в потолок, а мысль его в это время мучительно и безнадежно металась в лабиринте со стальными холодными стенами.
«Последняя фраза следователя… Николаев — мой брат? Дичь, безумие! Тот самый брат, потерянный при отступлении из Крыма? Знал ли об этом Лот? Неужели все это время за Лотом следили? Как вести себя дальше? Молчать, идиотничать, требовать связи с посольством? Но я уже многое рассказал… они знают многое, они, кажется, знают больше, чем… Может быть, они знают больше, чем я, обо всем этом деле. Что будет со мной?»
Утром он спросил у надзирателя, не может ли он побриться. Потом принесли завтрак: котлеты, хлеб с маслом, стакан жидкого кофе. Еще через некоторое время на пороге камеры вырос старший лейтенант Васюков.
— Гринев, на допрос.
Джин встал с койки и твердыми шагами вышел в коридор.
— Разрешите мне задать вам вопрос, гражданин следователь?
— Пожалуйста.
— Вчера вы сказали, что академик Николаев мой брат. Клянусь вам, я не знал этого. Я знал, что сын отца от первого брака был потерян во время эвакуации, но…
— Это, несомненно, ваш брат, и ваш отец Павел Николаевич даже имел с ним встречу во время пребывания в Москве в 1961 году. А теперь, с вашего позволения, я начну вас спрашивать. Какое задание вы получили относительно Николаева?
— У меня было задание войти к нему в доверие, и только.
— Вам объяснили цель этого задания?
— Да. Мне сказали, что Николаев — один из крупнейших в мире ученых-математиков, давно уже испытывает тягу к свободному миру, что в Советском Союзе ограничивают его творческую деятельность, что необходимо помочь ему перебраться на Запад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85