С чувством облегчения он повернул к деловой части города. Истерика и крики Сорок седьмой улицы остались за его спиной, в его прошлом, но кто знает, может, они позовут полицию, а те обязательно выслушают рассказ старушенции, а потом, может, и поверят ей.
Главное – не терять самообладания. И обязательно совершать неожиданные поступки.
Они подумают, что у него есть оружие, но у него оружия не было и не будет. Он ведь зубной врач, зачем ему пистолет? Он как-то пробовал стрелять, но стрелял весьма скверно. Пистолет дергался в руке. Он ни разу не попал. То, что у него нет пистолета, не значит, конечно, что он безоружен.
В конце концов у него есть резак.
Его резак, хотя сам он ничего нового не изобрел: ножи, наверное, существуют с тех пор, как люди выбрались на сушу. Нет, он его несколько усовершенствовал. Его резак был постоянно прикреплен у предплечья и при необходимости быстро оттуда извлекался. Ручка была толстая, лезвие тонкое и острое, но только с одной стороны. От владельца требовалось сильно ударить или полоснуть – и живот или горло противника оказывались пораженными. Сцель любил бесшумность своего резака, особенно если сравнить с мерзкими звуками выстрелов.
Они думают, что у него есть пистолет. И что он побежит.
С удивительным спокойствием, вдруг охватившим его, Сцель решил никуда не уходить. Они решат, что он при первой возможности бросится ловить такси, искать станцию метро, все что угодно, только бы убраться подальше от этого места. Но Шестая авеню слишком уж непривлекательная, высокие здания совсем не пропускают солнечный свет, поэтому Сцель свернул назад, к Пятой авеню. На полпути к ней он заметил маленькую площадь, купающуюся в лучах солнца, и направился туда, а там раскрыл рот в неподдельном удивлении, глядя, как в этот жаркий день на превосходном льду раскатывают фигуристы. Сцель подошел к перилам и стал смотреть.
Невероятно!
И это самое прекрасное в Америке. Здесь, в джунглях непроходимого города, в полуденную жару, люди вели себя как зимой. Дети смеялись и падали, старушки скользили в парах со старичками, держась за руки, а посреди катка веселились трюкачи, видимо, профессионалы. Они кружились и прыгали раздельно и вместе, как угодно, и Сцель заметил, что у этих мастеров было очень похожее телосложение – толстые ноги, ноги танцоров балета, только еще крепче, и тонкие, стройные торсы, совсем не такие, как у толстяка из второго ювелирного магазина, который вдруг положил ему руку на плечо, развернул к себе и, тяжело дыша, сказал:
– Я знал, что ты не англичанин, сукин сын, убийца.
Сцель, поворачиваясь, выдернул резак. Одно быстрое, почти незаметное движение – и горло толстяка оказалось перерезанным. Толстяк начал падать, хватаясь за шею; Сцель закричал:
– Человеку плохо! Позовите врача, скорее врача!
Толстяк без сознания упал на перила. Вокруг него собралась толпа. Он больше не держался за горло, и из горла полилась кровь. Кто-то кричал, но Сцеля в толпе уже не было, он бежал к свободному такси. К черту неожиданные поступки, над ним собирались грозовые тучи. Неприятности случаются подряд три раза. Старушенция – раз, толстяк на перилах – два... Сцель не собирался дожидаться, пока третья постучит по его плечу. Скорее в банк за бриллиантами! Он сказал таксисту куда ехать, по дороге открыл свой саквояж и, загораживая крышкой, начисто вытер платком резак.
29
В половине двенадцатого Сцель снова был на углу 91-й улицы и Мэдисон-авеню. Он не обнаружил ничего необычного, но это еще ни о чем не говорило. Если они дожидаются, когда он выйдет, если заговор существует, какая у него альтернатива? Да, деньги можно оставить здесь, но тогда к Рождеству у него не будет средств к существованию, да еще придется скрываться от правосудия. Незавидное положение.
Сцель отпустил такси и зашел в банк.
Ключ от банковского сейфа лежал у него в кармане, а номер сейфа геральдическим девизом был высечен в его сердце. Сцель быстро прошел к вывеске «Депозитные сейфы» и отправился дальше по стрелке – вниз по ступенькам, где увидел большие запертые ворота. За воротами шагал охранник. Сцель подошел к женщине, сидевшей за столиком у ворот. Средних лет, полная, но довольно милая негритянка.
– Мой ящик, – сказал Сцель и вытащил ключ.
Женщина удивленно посмотрела на него.
– Я думала, что знаю вас всех, но смотрю, новые люди подходят каждый день. Как вас зовут?
Сцель стал превращаться в немца. Если она опытная, работает давно, то должна знать его отца, у которого не было способностей к языкам – он не смог избавиться от немецкого акцента до самой смерти.
– Кристофер Гессе. Я доверенное лицо. Мой отец, – Сцель произнес «отесс», – депоссит написан на его фаммилия. – Он улыбнулся негритянке.
– А, старый масса Гессе, – негритянка произнесла фамилию именно так. – Так вы его парень. Ни разу вас не видела. Это необычно – посылать доверенное лицо после стольких лет. – Она все еще смотрела на него с подозрением.
Почему у него так колотится сердце? Что она знает?
– Он умер, – объявил Сцель.
– Бог ты мой, какая печальная весть. – Негритянка выпрямилась на своем стуле.
– Да, это ессть ошень пешально.
– Да нет, я о другом, – сказала она, – понятно, я тоже сожалею, но видите ли, у нас существует закон, по которому в случае смерти вкладчика вклад опечатывается до того, как он будет осмотрен адвокатами.
Сцель стоял и моргал.
– Так что, поймите, я не могу впустить вас.
Да, неприятности действительно приходят по три подряд.
– Да вы присядьте, мистер Гессе.
– Пошалуста, – выдавил Сцель и начал плакать, слезы полились по лицу.
– Я не могу ничем помочь, мистер Гессе, закон дурацкий, но он существует, и я обязана исполнить его.
– Пошалуста, фы говорить слишком быстро, – Сцель устало опустился в кресло, закрыл лицо руками. – Только еще три недели...
– Я не могу понять вас, мистер Гессе.
Сцель взглянул на нее влажными голубыми глазами.
– Только еще три нетели, и мой отесс умер. Врачи так сказаль. Рак, они говорить. Я прошу. Пошалуста. Пошалуста. Только он оставаться в мой семья, дайте ему жить еще, пошалуста, больше чем три нетели.
– О, так это совсем другое дело, – сказала негритянка. – Если он только болен, то конечно вам можно зайти. – Она быстро оформила ему пропуск и велела охраннику: – Джордж, проводи молодого мистера Гессе к его сейфу. – Сцелю она сказала: – Дайте Джорджу ваш ключ, мистер Гессе, что же вы.
– Спасипо, – отчеканил Сцель, протянув сквозь решетку ключ. После многочисленных замочных щелчков ворота наконец открылись, и Сцель прошел вслед за охранником в зону сейфов.
– Желаете отдельную комнату? – спросил охранник.
– Пошалуста.
Охранник вставил ключ в замок, достал другой, вставил его во второй замок, повернул их по очереди, вытащил большую коробку. Потом Сцель прошел за охранником в комнату. Охранник поставил коробку на пол. Сцель поблагодарил его. Тот кивнул и вышел.
Как ребенок на Рождество, Сцель осторожно поднял и встряхнул коробку в предвкушении приятной тяжести.
Коробка оказалась легкой как пушинка.
Сцель откинул крышку.
В коробке ничего не было, кроме кофейной банки. Одна большая банка кофе «Мелитта», и все. В ярости Сцель рванул крышку с этой чертовой банки.
И посыпались бриллианты.
Сцель решил, что ему лучше сесть. Банка была заполнена доверху. Сколько их там? Сцель высыпал содержимое банки на дно коробки.
Звук получился громче, чем он рассчитывал, поэтому Сцель быстро закрыл коробку крышкой, на случай, если вбежит охранник. Успокоившись, он открыл коробку и стал разбирать бриллианты. Меньшие были размером с резинку на карандаше, и Сцель задумался, по сколько же они карат. Видимо, каждый больше трех. Еще несколько дюжин камней были размером с ноготь большого пальца.
Потом шли большие камни.
Много – размеры с орех-пекан, несколько – с грецкий орех. А этот, размером с кулачок ребенка, – Сцель не мог выпустить их из рук. Он вдруг вспомнил лицо давно умершей хорошенькой женщины, хрупкой и молодой, кузины, как она сказала, Ротшильдов. «А этого хватит, – спросила она, – этого достаточно?»
Да, моя дорогая, конечно. Больше чем достаточно.
Сердце Сцеля опять сильно забилось. Он осознал, что перед глазами – сокровище, о котором он и не мечтал. Я могу купить весь Парагвай, если захочу...
Сцель принялся собирать бриллианты, оставив замыслы о покупке страны. Он – владелец одного из величайших состояний, но какая от него польза, если приходится прятаться по всяким тропическим джунглям. Говорят, в Турции есть врачи, искусные хирурги, которые творят чудеса: и лицо изменить могут, а если выдержишь боль, даже укоротят тебя. Видимо, ничего иного не остается, как отдать себя этим людям. Пусть грабят. Если они основательно изменят внешность, тогда можно попивать шампанское на континенте, пока подагра не свалит с ног в семьдесят пять лет. Руки Сцеля дрожали, но он смог всыпать бриллианты обратно в банку и засунуть банку в саквояж. Потом позвал охранника и вручил ему пустую коробку.
Сцель проследил за процедурой запирания, прошел за охранником к главным воротам, где негритянка сказала:
– Передайте привет вашему отцу, скажите массе Гессе, что мисс Барстоу передает ему привет.
Сцель улыбнулся ей и пошел вверх по ступенькам из здания, на солнечный свет, где он понял, что неприятности приходят по четыре, а по три – это просто ерунда: по тротуару шел совершенный безумец, лунатик в кроссовках и плаще.
– Это опасно, – сказал Бэйб.
Сцель замер. Если этот жив, то, вероятно, его люди уже мертвы, а это значило, что псих вооружен. Сцель заметил, как оттопыривается карман плаща.
Конечно, он тоже вооружен. Резак у него при себе, так что сдаваться он не собирался. А победить – это максимально сблизиться, подойти к врагу плотнее. Как только окажешься рядом с ним – шах и мат.
Сцель посмотрел вокруг, подыскивая подходящее для сближения место.
– Что такое? – спросил Сцель.
– Скажите мне только, где вы хотите умереть? – проговорил Бэйб.
– Ну что ты... – начал было Сцель, но тут увидел, как из кармана плаща появляется рукоятка пистолета, и понял, что костлявое существо, которое всего несколько часов назад плакало у него в кресле, нужно принимать всерьез. Всех сумасшедших нужно принимать всерьез. – Спрячь эту штуку. Я не смеюсь над тобой. Я обладаю кое-чем интересным, возможно, придем к соглашению.
– Где вы хотите умереть? – повторил Бэйб очень мягко. Его голос исходил из какого-то другого мира, уже нечеловеческого.
Сцель не мог поверить своим ушам. Он хочет убить меня, я несметно богат, а тут на пути встает слабоумный ребенок, который будет упиваться моей смертью.
– Парк, – выдавил Сцель. – В парке спокойно, и мы сможем поговорить. «Подойти друг к другу, – не досказал Сцель, – вплотную друг к другу».
Бэйб показал в сторону парка.
Сцель зашагал впереди.
– Ты должен выслушать меня, я хочу сказать тебе кое-что, – вкрадчиво говорил он. – Ты очень молод, но позволь заверить тебя: жизнь длинна, и лучше прожить ее с комфортом.
Бэйб молчал.
– Вы очень молоды, – повторил Сцель. Теперь в его голосе появилась умоляющая нотка. – Очень умны, но пока еще не мудры.
– Вы убили моего брата, – сказал Бэйб.
– Нет, это неправда, меня там не было, клянусь.
– Мне сказал Джанеуэй. И Эльза.
– Это было необходимо, – вздохнул Сцель. – Я не хотел, клянусь.
– Джанеуэй не говорил мне ничего. И Эльза тоже. Так что не волнуйтесь за меня. Я жутко мудрый.
Они уже подходили к парку.
– Убив меня, ты не добьешься ничего.
– Вам-то что.
– Ничего.
– Быстрее! – торопил Бэйб.
Они пересекли Пятую авеню и оказались в парке.
– Иди к резервуару! – приказал Бэйб.
Они поднялись по ступенькам и пошли вокруг водоема. Было пустынно, любителей бега оказалось совсем немного. По правой стороне беговой дорожки густо росли кусты.
– Здесь! – скомандовал Бэйб.
– Я покажу тебе! Ты должен это увидеть!
– Идите в кусты.
Сцель попятился в кусты.
– Кофейная банка, взгляни на нее, прошу тебя, взгляни на нее, и все.
Бэйб вытащил пистолет Гомера Вергилия.
– Господи! – воскликнул Сцель. – Последняя просьба, все ее исполняют.
– Даже вы?
– Освенцим был экспериментальным, а не концентрационным лагерем, они не должны были выздоравливать.
Бэйб поднял пистолет.
Сцель упал на колени. На ощупь открывая саквояж и доставая банку, он повторил:
– Взгляни, ты должен увидеть! Я больше ни о чем не прошу. Ради Бога!..
– Не надо мне ваших бриллиантов, – мягко сказал Бэйб. – Я даже не хочу смотреть, как вы пресмыкаетесь, просто хочу вас убить. – И тут Бэйб прошептал: – Иисусе! – Потому что в этот момент Сцель сорвал крышку с банки.
– Ты видишь? Миллионы, много миллионов для нас с тобой.
Бэйб поколебался, покачал головой.
– Хотя бы взгляни на то, что я предлагаю тебе! – «Наклонись, взгляни, подумай, прошу тебя, иди, присядь рядом, наклонись ближе и решай, то моя последняя просьба, ты должен исполнить ее!»
Бэйб посомневался в последний раз, затем двинулся к тени от кустов, где сидел Сцель, и, когда Бэйб оказался рядом с ним, резак начал свой путь.
Задумал Сцель здорово.
Бэйб нажал спусковой крючок, пуля попала с близкого расстояния Сцелю в грудь. Сцель откинулся назад, как от резкого удара, упал лицом в грязь, попытался встать.
Бэйб с удобством устроился на земле, наставив на него пистолет, и спокойно заговорил:
– Я не знаю, поймете вы или нет, но когда-то, очень давно, я был студентом и марафонцем, но того парня уже нет, он умер, но я помню кое-какие его мысли, например: если не научишься находить ошибки в прошлом, то ты обречен повторять их в будущем. Да, мы сделали ошибку с такими людьми, как вы, потому что публичные суды – это дерьмо, а казни – игры для победителей. Мы должны были возвращать вам боль, которую вы причинили кому-то. Это был бы настоящий урок. Участь побежденного – просто боль, боль и муки, и не надо никаких юристов. По-моему, земля была бы тихим и мирным местом, если бы все любители войн, знали: лучше не затевать ничего, потому что в случае поражения мучения непременно обрушатся на вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25