Я решил, что она не особо жалует мужчин. Но в ту минуту я и сам был о них не лучшего мнения.— Ясно, — сказал я, снял рюкзак и раскрыл его, встав на колени. — Но ей придется на секунду подавить свое естественное и оправданное отвращение к мужчинам. Не нравится мне ее рука. Я хочу сделать ей инъекцию пенициллина.— Я сама сделаю инъекцию. Я умею. Если вы дотронетесь до нее хоть пальцем, она начнет кричать, царапаться, даже драться. Нам пришлось непросто, когда мы ее сюда несли.— Ладно. Предоставляю ее вашим заботам. Вот одежда, которую я для нее привез. Если вам понадобится помощь, позовите.Женщина не ответила. Весь ее вид говорил, что, когда она обратится к мужчине за помощью, этот день надо будет занести в анналы местной истории. Что ж, особенности ее психики, слава Богу, волновали меня мало.Я оставил ей необходимое и отправился к Химинесу, который тоже пребывал в довольно мрачном расположении духа — видимо, по той причине, что не мог курить здесь свои любимые сигары без риска выдать наше убежище, или, может быть, потому, что до наших ушей все еще доносились отрывочные выстрелы со стороны гор, где его люди увлекали за собой отряд преследователей и, пытаясь спасти нам жизнь, уходили все глубже в джунгли. А может, в надвигающихся сумерках его тревожили совсем другие проблемы — например, эта ракета. Как бы там ни было, при моем приближении его маленькое смуглое лицо не озарилось светом дружелюбия.— Как она? — спросил он сухо. Я пожал плечами.— Боюсь, врачам и психиатрам предстоит с ней поработать. Нам только и остается, что доставить ее останки домой. Может быть, ее удастся подремонтировать. Если нет — что ж, есть у нас места, куда помещают бедолаг вроде нее. С этой проблемой нам в нашей работе очень часто приходится сталкиваться.— Вы воспринимаете беду, приключившуюся с этой девушкой — вашей коллегой, — как-то очень спокойно. — Он говорил ледяным тоном. Его заявление не требовало ответа, поэтому я ничего не сказал. Он продолжал: — Но сегодня вы можете гордиться собой, сеньор Хелм. Вы проявили себя героем. И метким стрелком. Вы убили многих.— Да, но только после того, как вы указывали мне направление, — ответил я. После встречи с Шейлой я и сам был в не слишком хорошем настроении.Он глубоко вздохнул.— Это верно. Я вам помогал.— Вы скорбите по Сантосу, полковник?— Ох! Эль Фуэрте был сукин сын! Но вот его люди... Вы видели, как они наступали, сеньор? Их вождь погиб, но тут же в их рядах появлялись новые командиры. Мы убивали их, но они все возникали и возникали, с оружием в руках... Президент Авила казнит их всех как бунтовщиков и бандитов. В этой стране, знаете ли, бунтовщик — это всегда бандит. А Эль Фуэрте был самым отъявленным бандитом. Но, знаете, бывает, что я вдруг ловлю себя на мысли: ведь это мои соотечественники — да, даже те, кто так зверски измучил вашу женщину-агента. В конце концов, ведь она пришла к ним, чтобы обмануть и убить. Их спровоцировали, сеньор. Может быть, когда-нибудь они найдут себе вождя, достойного их. А пока... — он скорчил гримасу. — Пока я помогаю гринго убивать их с расстояния в пятьсот метров. Простите меня, я не хотел вас оскорбить. Но не люблю смотреть, как умирают отважные люди, — он замялся. — Окажите мне услугу, сеньор Хелм.— Считайте, что уже оказал.— Ваше ружье. С оптическим прицелом. Не сомневаюсь, что нашему президенту будет любопытно взглянуть на ружье, из которого был убит Эль Фуэрте с расстояния полкилометра. Можно мне взять это ружье и отвезти ему?— Конечно, — ответил я. В конце концов, это ружье — собственность правительства. И мне оно было больше ни к чему. К тому же я был уверен, что такой подарок только сцементирует наши двусторонние отношения и будет воспринят в Вашингтоне с одобрением. — Конечно. Можете взять. Но с одним условием.— С каким?— Что либо вы, либо кто-то из ваших солдат понесет эту дрыну на себе. У меня уж и так от него спина чуть не онемела.Он коротко рассмеялся. Мы опять были друзьями — во всяком случае, хорошими приятелями, как то и должно случиться, принимая во внимание существенную разницу в нашей жизненной философии.— Вы Muy hombre, сеньор Хелм. Если у нас с вами возникло какое-то недопонимание, я приношу свои извинения. Вы настоящий мужчина.— Спокойной ночи, полковник. Жаль, что вы не научились стрелять, будучи младшим офицером. Думаю, в противном случае вы стали бы блестящим генералом.Утром все было тихо. Мы спустились с гор, неся Шейлу на спешно сделанных носилках, поскольку она была не в силах передвигаться самостоятельно. К вечеру, без приключений, мы добрались до реки. С наступлением темноты за нами приплыла лодка, и мы отправились к ожидающему нас кораблю в море близ устья.Это была во всех отношениях образцовая операция, подумал я. Два дня спустя в Вашингтоне я понял, что ошибся. Глава 5 Прошла неделя. Мне ужасно не хотелось отправляться утром в понедельник в знакомый кабинет на втором этаже, чтобы узнать от Мака, где я еще допустил ошибку. Но я, подчиняясь уставу, отправился в архив, расположенный у нас в подвале — как мы и должны поступать, оказавшись в Вашингтоне. Я просмотрел картотеку и освежил свою память о людях нашей профессии, которые, считаясь достаточно крупными специалистами в своей области, удостоились оказаться в “приоритетном списке”. Я читал личнst дела Дикмана, Кольца, Рослоффа, Вади и Бэзила — все это были милые люди, которым достаточно было бросить один взгляд на тебя, чтобы убить в ту же секунду.Кого-то из “стариков” я там не нашел — тех, с кем кто-то из наших “вступил в контакт” в разных местах. Зато были тут новенькие — совсем недавно получившие “приоритетный” статус. Чтение отчетов об их недавних достижениях улучшило мне настроение. Я листал эти досье с таким ощущением, будто читал биографии старинных друзей, выбившихся в люди. Все это были ребята, на кого можно было положиться — Не то что эти самодовольные сволочи из Пентагона, или из государственного департамента, или из прочих учреждений этого мерзкого городишки, на месте которого раньше были, наверное, зловонные болота, пока кому-то не пришла в голову мысль их осушить.Мак меня не разочаровал. Перед ним лежал перечень моих промахов, составленный каким-то шибко башковитым мерзавцем в гетрах, который, конечно же, сочинял его во время игры в гольф на выходные. Впрочем, пожалуй, я к ним несправедлив. Вряд ли они играют в гольф, надев гетры. Я стоял у окна, глядел на залитую солнцем улицу, и слушал. Спешащие внизу под окнами девушки были все как на подбор свеженькие и симпатичные в своих летних платьицах и узких джинcах. И наверное, думалось мне, достаточно приятные в общении. Глупо было бы презирать их только за то, что им не доводилось в жизни видеть труп мужчины или женщину, сломленную долгими зверствами и унижениями.— Черт побери, сэр, — сказал я, не поворачивая головы. — Если им нужны были только разведданные, почему же они не обратились в ЦРУ? Я ездил туда пострелять из ружья, а не делать записи и фотографировать. Они что, так и не поняли, чем мы занимаемся?Мак зашуршал бумагами.— Твое описание в первом приближении соответствует “Рудовику-Ш” или IV, — сказал он. — Это уменьшенная версия их лучшей баллистической ракеты среднего радиуса действия с кое-какими очень интересными новшествами, которые сообщают ей дальность полета ее крупного прототипа. Различия в обеих моделях касаются только двигателя и связаны с системой пуска и типом твердого топлива. Последняя модель имеет радиус действия порядка тысячи шестисот миль, если верить нашим лучшим источникам. А они не очень-то хороши. У нас считали, что предыдущая модель имела радиус действия тысячу двести миль. Возможно — хотя мы в этом не уверены, — что русские отправили Кастро как раз устаревшие ракеты третьей модели, одну из которых он припрятал и перебросил в Коста-Верде. Видимо, стремясь побыстрее избавиться от нее, пока об этом не прознали его русские друзья.— Ну, нам-то не важно, какая именно модель, — сказал я. — Ни та, ни другая, во всяком случае, не достигает Соединенных Штатов. Но есть такая лужа, которую все называют Панамским каналом — она как раз находится в радиусе действия обеих моделей.— Вот именно! Многие детали конструкции мобильной системы “Рудовик” у нас пока что неизвестны, но одно можно сказать определенно: ракеты всех систем несут ядерные боеголовки. У нас в Вашингтоне их обычно называют “Московскими крохами”.— Из Вашингтона они, видимо, и впрямь кажутся крошечными, — возразил я. — Но когда смотришь на нес вблизи из кустов, она не кажется такой уж миниатюрной. Что-нибудь слышно от президента Авилы?— Президент сейчас занят военными приготовлениями, — сказал Мак. — Развивая успех отчаянного рейда на штаб повстанцев, в ходе которого был убит лидер бандитов Сантос, правительственные войска, как нам сообщили, заняли прилегающие районы и в настоящее время уничтожают разрозненные остатки революционной армии. Как только ситуация стабилизируется, по словам министерства иностранных дел, будет проведено тщательное расследование. — Мак сделал многозначительную паузу. — Здесь, в Вашингтоне, кое-кто считает, что было бы очень мило с твоей стороны, если бы ты смог сам разобраться с этим делом на месте.— Ага, значит, они еще не отказались от этой идеи, — я повернулся к нему. — Ну, и какой долболом из многих, с кем я тут встречался, сделал такое предложение?— Мысль была высказана в пятницу вечером на пресс-конференции. Имя человека, выдвинувшего эту инициативу, назвать я не могу. Я подчеркнул, что у тебя было специальное задание, и ты с блеском его выполнил. Не вдаваясь в подробности самого задания, разумеется. Наша деятельность не предназначена для афиширования — даже в высших вашингтонских кругах.— Благодарю вас, сэр. Они, верно, полагали, что я суну ее в карман и привезу сюда, чтобы они могли на нее взглянуть. Черт, да она весит черт знает сколько! Пять тонн? Десять?— Ну, нет сомнения, что опытный экземпляр “Рудовика” любой модификации будет принят здесь с глубокой благодарностью. Впрочем, я не думаю, что кто-то и в самом деле считает, будто ты мог ее сюда доставить.— Может быть, им удастся выторговать ее у президента Авилы?— Президент Коста-Верде, — сказал Мак сухо, — наш хороший друг, искренне привержен принципам демократии и законно избран своим народом. И тем не менее, я очень сомневаюсь, что кому-то здесь понравится, если у него в руках окажется ядерное оружие. Никто не питает надежд на то, что если у него такое оружие появится, он тут же передаст его нам.— Понял, — сказал я. — Значит, я козел отпущения. Выходит, я мог погибнуть геройской смертью, проделав три дыры в этой исполинской хлопушке. Но поскольку у меня нет ни малейшего понятия, где у этой штуки находятся жизненно важные точки, шансы причинить ей ощутимый ущерб оставались весьма проблематичными. В этом случае мне пришлось бы убить полковника вооруженных сил Коста-Верде.— Ах да! Твой друг Эктор. Никак мне не дается его фамилия.— У них буква “н” произносится как “х”, сэр. Ударение на втором слоге: Химинес.— Наше военное ведомство ожидает твою краткую характеристику полковника Химинеса. — Мак потянулся под стол и включил магнитофон. — Я записываю. Итак, объект Химинес. Прошу!— Его люди называют полковника “Эль коронель-сито”, — начал я. — Это уменьшительно-ласкательное прозвище, означающее “маленький полковник”. Всякое сходство с Ширли Темпл является случайным и непреднамеренным.— При чем тут Ширли Темпл?— Был такой фильм “Маленький полковник” — экранизация одноименной книги. Или серии книг. Для девочек.— Неужели? Продолжай.— Самое главное, что я могу сообщить о Химинесе, пожалуй, следующее: когда он узнал, что ему предстоит освободить взятую в плен девушку-агента, он по собственной инициативе привел с собой двух женщин. Вряд ли они были бойцами подразделения специального назначения, хотя и несли поклажу на марше наравне с мужчинами. Мне кажется, Химинес просто подумал, что наша девушка, если она жива, будет в плохом состоянии и ей потребуется умелый уход. И, конечно, он оказался прав. — Я помолчал. — Этот полковник не железный. В нем что-то есть. То, что называется состраданием. Не надо это вставлять в стенограмму. В таких делах я не большой специалист.— Вряд ли наших военных стратегов интересует его способность к состраданию, Эрик, — заметил Мак.— В таком случае они совершают серьезную ошибку. Потому что сострадание Эктора занятного свойства, и он к тому же метит в генералы. Это хороший человек. Не мягкотелый слюнтяй. В физическом отношении он — Недомерок, но в отличной форме, курит крепкие сигары, хранящиеся у него в кобуре на поясе. По его словам, он избавился от пистолета, потому что плохо стреляет. В самый разгар боя он может вдруг закурить сигару. Это латиноамериканская бравада, конечно, но психологически действует очень хорошо. Глядя на него, думаешь: ну, если он способен устраивать такой спектакль, не имея при себе на всякий случай даже пистолета, значит, и тебе нечего бояться. В бою я бы доверился ему на все сто. До тех пор, пока у нас с ним одинаковые боевые задачи — и не более. В политических же делах я бы ни за что не рискнул повернуться к нему спиной. У него много чего на уме, у этого маленького полковника. И не стану гадать, какие мечты он лелеет в глубине души.— А Авила? Вы его обсуждали?— Президента он мимоходом упомянул в разговоре. Химинес дал понять, что Авила ненавидит бунтовщиков и с радостью поставил бы их всех к стенке в качестве мишеней для тренировочных стрельб. Похоже, такой случай ему представится. Ну, впрочем, это нормальная реакция тамошнего президента на внутренние беспорядки в стране. Так мне кажется. Наверное, это весьма типично для любого президента.— Конец записи о Химинесе и Авиле, — сказал Мак и нажал на невидимую кнопку. Потом взглянул на меня. — А теперь поговорим о таинственном госте в шлеме-“джунглевке”. Нам все-таки удалось раздобыть кое-какие фотографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24