Но в Линденхоффе вместе с зимой угасал и король Джарред. Когда проклюнулась листва на лиственницах, он уже не мог вставать с кровати. Большую часть времени он спал, а когда бодрствовал, перед ним нескончаемой чередой проходили доктора.
— Кровь его величества находится в состоянии постоянного брожения, — сказал пожилой хирург, — нужны еще банки.
— Нонсенс, — не согласился самодовольный молодой терапевт, — причиной нынешнего состояния короля может быть только наличие множественных гнойников и последующее патологическое скопление соков, характерное для бубонной чумы. Пчелиный воск, кошачьи язычки и настойка опия — вот единственное лекарство.
— Не верно, — настаивал целитель из Валлерховенского университета, который, как большинство ученых, теорией владел хорошо, но не мог предложить никаких практических советов. — Его Величество страдает от раздражительности и беспорядочного гидропондиакального жара.
А король терпеливо сносил их всех, позволял им пичкать себя лекарствами, заставлять пропотеть, обклеивать нарывными пластырями, делать кровопускания, ставить горчичники, клистиры, пиявок, прикладывать свежезарезанных голубей, давать ему травы, слабительные, мочегонные и болеутоляющие средства, накачивать его горькими солями, каломелью, всяческими зельями и противоядиями. Ни одно из этих средств не приносило ему ни малейшей пользы.
Но однажды утром появился совсем другой человек. Это был пожилой врач, чьи проницательные серые глаза и резкие манеры внушали Джарреду… некое слабое подобие надежды. Доктор привел с собой странного ассистента: жуликоватого вида старика с волосами чернее воронова крыла, с красной разбойничьей повязкой на глазу, кривым белым шрамом, пересекавшим всю щеку под серой трехдневной щетиной. Эти двое представляли собой такой разительный контраст — аккуратный врач и его сомнительный помощник, — что Джарред слабо улыбнулся, несмотря на слабость.
По приказу доктора слуги покинули комнату. Приблизившись к кровати, он взял короля за запястье двумя пальцами. Под оборчатым льняным манжетом ночной рубашки рука Джарреда была совсем худой, кости казались хрупкими, а кожа — тонкой, как у ребенка.
— Пульс очень слабый, но ровный. Не думаю, что ему повредит небольшое здоровое волнение — более того, оно может принести ему определенную пользу.
Врач отступил на шаг, и на его место встал его колоритный помощник.
— Ваше Величество, вы меня узнаете?
Сперва Джарред его не узнал. Затем почти одновременно заметил несколько вещей: черные волосы были париком, шрам слишком явно выделялся на лице, чтобы быть настоящим, а этот голос он уже раньше слышал тысячи раз.
— Френсис? — еле слышно сказал он. А затем значительно громче, осознав всю невероятность ситуации: — Френсис?
— Да, сэр, это я. Ваш старый учитель, ваш второй отец, — подтвердил старик, и его голос дрогнул от нахлынувших эмоций, одновременно с этими словами он снял и отбросил яркую повязку с лица. — Мне было запрещено к вам приближаться, но они не могли удержать меня вдалеке от вас сейчас, когда вы так тяжело больны. Мой добрый кузен пришел мне на помощь и тайком провел меня к вам.
Слабая улыбка переросла в широкую ухмылку.
— Мой дорогой друг, я и передать не могу, как я счастлив вас видеть. Но в таком… таком нелепом обличье! Что вам такое взбрело в голову?
Философ улыбнулся ему в ответ, но несколько безрадостно.
— Я решил, что никто не заподозрит степенного доктора Перселла в таком нелепом розыгрыше. Что никто не подумает, что у немощного старика, вечно занятого своими часами и механическими диковинками, хватит решительности и романтизма появиться перед королем в таком карнавальном наряде. И, как видите, я оказался совершенно прав.
Король закрыл глаза, но только на мгновение. Это для него было уже слишком.
— Не понимаю. То есть я понимаю, почему ты оставил дворец, но как это тебе запретили даже навещать меня? Я не давал такого приказа.
— Его отдала королева, — объяснил Перселл. — Ваше Величество, а вы сами ее не подозревали? — Король резко открыл глаза, но больше никак не реагировал. — Вскоре после того как я покинул Линденхофф, я обнаружил, что это она опубликовала мои записи. Вы же знаете, наверное, что она разогнала всю дворцовую прислугу. Естественно было ожидать некоторых перемен, и никто не удивился, что она захотела продвинуть своих людей, но она, похоже, делает все, чтобы убрать от вас всех, кому вы могли бы доверять. При подобных обстоятельствах мне приходится предположить, что и причиной самой болезни является тоже она.
— Но почему? — Теперь Джарред реже видел королеву и ее колдовское влияние ощущал слабее. Хотя оставалось некое воспоминание о наслаждении, которое она доставила ему во время свадебного путешествия, но боль помнилась острее. — Я не говорю, что ты не прав, но если ты прав, чего она надеется достичь? Если я умру — а мне действительно кажется, Френсис, что жизнь постепенно оставляет меня, — она потеряет все, когда на мое место сядет Руперт.
Перселл горестно покачал головой.
— Я понятия не имею, что она надеется получить. И я не знаю, кто она такая на самом деле, учитывая ее таинственное прошлое и этих бесчисленных слуг-гоблинов. Но она определенно не та, за кого себя выдает. Я говорил с путешественниками из Монтсье и Шато-Руж — никто ничего не слышал о Дэбрюлях.
Он криво улыбнулся и вздохнул.
— Если бы господин Гилиан был здесь, он, несомненно, придумал бы какую-нибудь причудливую историю, как эти уличные фантазеры, которые называют ее Королевой Гоблинов, но я человек трезвый и не вижу в действиях королевы никакого практического смысла. А если вам суждено умереть — а мой кузен доктор Вайлдебаден и я намерены приложить все усилия, чтобы этого не случилось, — ей придется уступить место лорду Руперту. Если, конечно, — старик резко задержал дыхание, — если только, Ваше Величество, она не беременна и не надеется править при вашем наследнике регентшей, когда вас не станет.
Джарред тяжело покачал головой.
— Не думаю. Мы не… мы не спали в одной постели уже несколько месяцев. — Он бесцельно обвел глазами комнату и тут заметил нечто. Откинув покрывала, он попытался встать. — Френсис, у нее есть способ завоевать и популярность, и политическую поддержку. Моя музыкальная шкатулка, которая всегда стояла здесь на столе, — она пропала! — Король откинулся на пуховые подушки, почти не дыша.
Философ и его кузен непонимающе переглянулись, сомневаясь, уж не бредит ли король. Врач опять подошел и пощупал его пульс.
Джарред бессильно и невесело рассмеялся.
— Нет, джентльмены, я в себе, хотя я, несомненно, взволнован. Френсис, помнишь драгоценную шкатулку из серебра и атласного дерева? С миниатюрным золотым городом внутри и скрытым механизмом, который играет двенадцать мелодий? Неужели ты никогда не догадывался, что это такое? С твоими познаниями в механике и механизмах — я думал, что ты уже давно должен был догадаться, что наше знаменитое Хрустальное Яйцо представляет значительно меньшую ценность, чем считается, а музыкальная шкатулка — значительно большую.
Философ внимательно и пристально посмотрел на короля.
— Музыкальная шкатулка — Сокровище Винтерскара? Я признаю, что знал, что Хрустальное Яйцо — простая подделка, но мне никогда не доводилось внимательно рассматривать шкатулку — и потом, ее держали открыто, а я считал, что настоящий механизм хранится у вас где-нибудь под замком.
— Она казалась в безопасности здесь. Мой отец и дед хранили ее в этой комнате, и с ней никогда ничего не случалось. Я думал, что, если вдруг спустя столько лет запереть ее, люди начнут волноваться, заподозрят — особенно в других странах, где знают, что все так называемые Сокровища — подделки.
Гости снова переглянулись, в их взглядах читался молчаливый вопрос.
— А королева знает об этом? — спросил Перселл у короля. — Вы ей рассказывали?
— Я никогда никому об этом не говорил. Руперт, конечно, знает, но это мой отец открыл ему эту тайну, еще до того как родился я. Это было необходимо, ведь он был наследником престола.
Джарред опять попытался встать и сумел приподняться на локтях.
— Очень может быть, что мы зря подозреваем королеву. Через эту комнату прошло столько народу за последнее время, столько докторов и их помощников — может быть, кто-то из них взял шкатулку. Даже если они не знали истинной сущности этой вещи, их могли соблазнить серебро и драгоценные камни. — Он опять упал на постель, тяжело дыша. — Хотя в комнате много других ценных вещей, меньшего размера, вещей, которые легче унести незаметно.
Перселл сжал руки за спиной и заходил из угла в угол.
— Думаю, нам придется остановиться на предположении, что она у королевы — кто еще решится на такое? Если так, то тогда в ее власти навлечь серьезные разрушения на Тарнбург. То есть если предположить, что она имеет представление о том, как управлять Философским Механизмом внутри шкатулки.
— Умеет она им управлять или нет, если она только попытается это сделать… последствия будут… катастрофические. — Джарред вдруг почувствовал такую усталость, что едва мог думать, и с мольбой посмотрел на посетителей. — Что же нам делать, как нам ее вернуть?
— В данный момент — ничего, — сказал Перселл, останавливаясь у кровати. — Но может быть, мы придумаем какой-нибудь план. А пока нам следует сосредоточиться на вашем полном выздоровлении.
— Как я могу поправиться? По правде говоря, я иногда думаю: а хочу ли я выздоравливать, стоит ли это трудов?
— Это говорит ваша болезнь, Ваше Величество, а не тот человек, которого я знаю и уважаю, — строго возразил Перселл. Он взял на себе давно забытую роль, он снова был учителем и наставником. Сейчас, в такой переломный момент, это было необходимо. — Вы поправитесь, и, может быть, очень скоро.
— Как? — раздраженно спросил Джарред. — У вас есть для меня какое-то чудодейственное лекарство?
— Есть тонизирующее средство, вам станет лучше, — ответил вместо Перселла доктор Вайлдебаден. — Но по-настоящему, мне кажется, вы пойдете на поправку, как только вы перестанете принимать зелье или яд, которые королева, возможно, подмешивает вам в еду. С этого момента и не ешьте и не пейте ничего, кроме как из моих собственных рук.
— Итак, — произнесла мадам Соланж, глядя на Ис через стол красного дерева, стоявший в личной столовой королевы. — Ты хочешь мира, так? Ты столько времени игнорировала меня, возвращала мои письма нераспечатанными, а теперь ты намерена сменить гнев на милость и предоставить мне удовольствие в буквальном смысле преломить с тобой хлеб?
Ис прикусила губу и снесла эту колкость со всем терпением, на которое была способна. Она ведь даже не очень надеялась, что мадам примет ее приглашение, и испытала большое облегчение, когда ее бывшая воспитательница прислала положительный ответ. Ис не хотела теперь подставить под удар весь свой план, нет, только не из-за минутной резкости.
— Мне нужна твоя помощь, — тихо сказала Ис. — Мне отчаянно нужна твоя помощь, и я, забыв о гордости, униженно прошу тебя об этом. Я совершила ужасную, ужасную ошибку.
— Я понимаю это так, — холодно отозвалась мадам, — что то, как ты презрительно со мной обращалась все это время, ты ошибкой не считаешь? Ничего себе! Но я помню о своем долге, даже если другие забывают о своем. Расскажи, что ты там натворила, и я сделаю все, что смогу, чтобы это исправить.
Ис взяла хрустальный кубок со стола и сделала небольшой глоток.
— Все дело в короле. Боюсь, я слишком далеко зашла и он действительно умирает. А он не должен умереть сейчас — это разрушит все наши планы.
— Верно, разрушит, — мадам Соланж взяла свой бокал и отпила половину. — Жаль, что ты не подумала об этом раньше. Я так понимаю, ты уже перестала давать ему зелье, которое тебе прислала Софи?
— Давно уже. Он уже почти два месяца его и не пробовал, а все равно никаких признаков выздоровления не заметно.
Мадам, видимо, внимательно это обдумала, покручивая ножку бокала в пальцах.
— Мы могли бы попробовать одну вещь. Это может помочь, а может и нет. Лучше всего, думаю, если я сначала сама его осмотрю, только потом мы попытаемся что-нибудь сделать.
Ис с готовностью кивнула.
— Я отведу тебя к нему сразу после ужина. Я всегда навещаю его в это время, после того как с ним побеседуют все врачи. Теперь, когда я надеюсь, что он поправится, я решила, что не стоит менять своих привычек, чтобы никто не связал его выздоровление с моим отсутствием.
Мадам выразила одобрение царственным кивком головы.
— Разумная предосторожность. Возможно, ты и не такая безмозглая, как я думала.
Ис изменилась в лице от таких слов, но опустила глаза и попыталась выглядеть смиренно.
— Наверное, пора приступить к еде, — предложила она и взяла со стола серебряный колокольчик.
По звуку колокольчика распахнулись двери, и череда толстопятов и олухов вошла в комнату, неся разнообразные блюда, накрытые крышками, с ними в комнату проник горячий, ароматный, аппетитный дух еды. И хотя Ис привезла с собой во дворец только одного повара и горничную, теперь уже весь штат слуг состоял из гоблинов. Она знала, что это вызовет толки, но обнаружила, что просто не в состоянии выносить постоянное прикосновение человеческих рук.
Если мадам что-то об этом и подумала, она, вопреки обыкновению, придержала язык и щедро положила себе еды сразу с нескольких блюд. Она всегда любила поесть. Ис положила себе меньше и только ковыряла вилкой в тарелке.
— Ты ничего не ешь? — сказала мадам, не в силах выбрать между холодцом из петушиных гребешков и тарталетками с черносливом.
— Почти ничего, — сказала Ис, отказываясь от жаворонков, тушенных в яичной скорлупе, и заставляя себя попробовать салат из цикория, латука и винограда. — Тошнота никак не проходит. Я что, буду себя так чувствовать все время, пока ношу ребенка?
— Еще несколько месяцев, потом это пройдет. — Мадам поднесла золотую вилку к губам, потом с отвращением сморщилась. — Какой странный вкус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71