И наконец, он передает странные и настораживающие известия из Винтерскара и Риджксленда.
Не в силах сдерживать себя, Вилл вскочил со стула.
— Но названия всех стран, которые вы упомянули, были подчеркнуты или обведены на карте!
Вилл вгляделся в карту, в странные надписи на ней. Неужели всем отмеченным на ней государствам угрожает опасность? Он подумал, что карта, наверное, содержит невероятно ценную информацию, — если бы только они смогли ее расшифровать!
— Но такой обширный заговор…— Ему даже подумать об этом было страшно. Несмотря ни на что, до этого момента он успокаивал себя, что беда может коснуться только двух или трех соседних государств. А оказывается, что может быть замешан целый десяток…— Это же просто чудовищно. Но кто составил этот заговор? Кто может питать такое непомерное честолюбие? Люди или гоблины?
— Пока что создается впечатление, что и те и другие. По крайней мере в Нордфджолле и в Толье это были люди. — Учитывая сложившиеся обстоятельства, Родарик казался невероятно спокойным. Но лицо его было белее мела, а на шее пульсировала жилка. — Кто в ответе за все происходящее в целом, мы можем так и не узнать, пока он не решит, что мы уже достаточно слабы и не сможем сопротивляться. И действительно, зачем ему так скоро обнаруживать себя? Если он подождет, пока наши шахты обвалятся, пока вулканы в Винтерскаре разрушат город, пока землетрясения потрясут до основания Фингхилл, а море его затопит — когда на нас обрушатся все те несчастья, от которых нас оберегали Сокровища, вот почему мы так от них зависим, — то потом ему уже нечего будет нас бояться.
Но Вилл отрицательно покачал головой.
— Возможно, ему и нечего бояться нас, но ведь на континенте сотня королевств, герцогств и княжеств. Если десятку государств угрожает такая опасность, то остальные непременно…
Родарик остановил его резким движением руки.
— Что сделают остальные? Забудут все, чему их учили всю жизнь, и объединятся против этой угрозы — в чем бы она ни заключалась и кто бы за ней ни стоял, или же собственные сомнения парализуют их настолько, что они так и останутся сидеть, сложа руки? Мы не знаем, как они поступят. Нам, нашему обществу, всегда было запрещено даже думать о том, как действовать перед лицом подобной опасности. Как будто мы подобными мыслями можем ее накликать! А те, кто рискнул задуматься об этом, у кого хватало дерзости на подобные размышления, они все были жестоко наказаны!
Вилл угрюмо кивнул, вспоминая своих друзей студентов, которых с позором изгнали из университета. Если уж на то пошло, то ведь и его самого отослали именно за неверный образ мыслей.
— Вы как-то сказали, что наши предки придумали очень наивный план для защиты Сокровищ. Теперь мне кажется, что они и на самом деле проявили редкостную глупость и тщеславие, считая, что могут предусмотреть и прогнозировать любое возможное развитие событий. Мы сейчас расплачиваемся за это тщеславие. Потому что вне зависимости от того, удастся ли заговорщикам их дело или нет, я точно знаю одно, — мрачно продолжал король, — если Сокровища, которые уже пропали, не будут возвращены, если Сокровища Риджксленда, Фингхилла, Шато-Руж и остальных государств тоже исчезнут, если вся власть попадет в руки одного человека, мир изменится навсегда — и я также уверен, что в этом случае королевство Маунтфалькон, каким мы его знаем, перестанет существовать.
У Вилрована вдруг разболелась голова, он сжал виски руками.
— Кто… Нет, я не это хотел спросить. Вы предупредите Риджксленд, Фингхилл и остальные государства, отмеченные на карте? Вы доверитесь им? Теперь уже совсем не время хранить тайны!
— Я предупрежу их, обязательно. На это мне хватит здравого смысла — однако не уверен, что предприму еще какие-либо меры. Потому что необходимость держать все в тайне только возросла. Я опасаюсь вызвать панику. Если люди об этом узнают, они начнут видеть заговоры повсюду. И тогда преследования Рованов покажутся нам мелочью! Время повернет вспять, и мы опять окажемся в той эпохе, когда Империя только что исчезла с лица земли, только на этот раз мы будем выслеживать и убивать таких же людей, как и мы.
Родарик безрадостно смотрел в пространство прямо перед собой, как будто созерцал ужасающие перспективы, которые предлагало будущее.
— Мало того, еще неизбежно массовое убийство сотен, может быть, тысяч совершенно невинных толстопятов и олухов, если кто-то заподозрит, что за этим стоят гоблины.
— Демоны преисподней! — выдохнул Вилрован. Толстопяты и олухи — они такие маленькие, их так легко узнать, им так трудно замаскироваться, у них есть только несколько простеньких защитных заклинаний, и они совершенно беззащитны перед огнем и солью. Люди заставят их ответить за все свои беды.
— Я должен признать, — сказал король, — я никогда особо не любил своих подданных-гоблинов. Но какими бы они ни были, они — мой народ, и, будучи королем, я должен их защитить. — Его серые глаза вдруг загорелись ненавистью, он сжал руку в кулак и со всей силы ударил ею по столу. — Я не дам их перерезать, как кроликов, не дам охотиться на них, запугивать, пытать — даже если, чтобы их защитить, мне понадобится проливать собственную кровь!
Он отодвинул стул, поднялся и принялся быстрыми нетерпеливыми шагами мерить комнату.
— Но есть и другие причины держать все в тайне. В свете всего вышесказанного, кому мы можем доверять? Отметки на карте не гарантируют ничью невиновность. Может быть, они специально оставили карту, чтобы вы ее нашли. И даже если бы мы могли доверять всем правителям без исключения, разве можно сказать то же самое об их окружении? Я скажу больше: как бы все эти Сокровища могли исчезнуть, если бы в деле не были замешаны предатели из высших слоев общества?
— Мне кажется, — сказал Вилрован, наблюдая за его беспокойным передвижением по комнате, — что люди, ответственные за эту чудовищную ситуацию, как раз и стремятся вызвать в нас подобное недоверие друг к другу. Отказываясь делиться информацией, мы ведем себя именно так, как они рассчитывают.
— Я не спорю. И все-таки, зная, что один раз меня уже предали, пусть даже это был такой никчемный человек, как Маккей, зная, что и другие мои приближенные могут быть в этом замешаны, я теперь внимательнее смотрю на собственных друзей, на собственных советников, и мне не нравится то, что я вижу. Возьмем, к примеру, вашего друга Джека Марздена.
Вилл покачал головой и скрестил руки на груди.
— Марздена даже в Хоксбридже не было, его вообще не было в стране, когда похитили Машину Хаоса.
— Именно. Посмотрите только, сколько значительных событий произошло как раз в тот момент, когда Лорд-Лейтенант под благовидным предлогом исчез из виду. Ваша дуэль и арест. Похищение Сокровища. Убийство Маккея. Все это наводит меня на мысль, что я с ума сошел, доверив свой город человеку с таким множеством пороков!
Вилл опустил руки и слегка выпрямился.
— Мы сейчас говорим о Джеке, или все эти упреки предназначены мне?
«Вот уж никогда бы не подумал, что Родарику известно, что Джек курит гашиш и проигрывает крупные суммы у Сайласа Ганга».
Король устало опустился на стул.
— Мы говорили о Марздене. И все-таки я ни в чем его не обвиняю. В городской страже никогда не было и намека на коррупцию. И пока это так и остается, лорд Марзден может не опасаться за свой пост — но это совершенно не означает, что я доверю ему тайну такой важности!
Широко расставив ноги, руки в боки, Вилл мрачно смотрел на короля.
— Странно, — пробормотал он, — что вы доверяете мне, ведь у меня тоже есть… пороки.
— Но не такие же, — на губах Родарика появилась чуть заметная ухмылка. — А тем, которые у вас есть, вы предаетесь так открыто, можно даже сказать — бесстыдно, что вас невозможно шантажировать. И вообще, — добавил он, пожимая плечами и приподняв одну бровь, — вы узнали об этой тайне раньше, чем я заметил ваше присутствие!
Усмешка пропала с его лица, Родарик вдруг заговорил очень искренно.
— Не понимаю, Вилрован, почему вы так упорно считаете, что я вас недолюбливаю? Я бы не доверял вам безоговорочно, если бы не был высокого мнения о вашем мужестве, о вашей верности, преданности королеве! Неужели я доверил бы вам командовать людьми, которые ее защищают, сколько бы Дайони меня ни просила?
Вилл посмотрел на свои сапоги. Вот так новость: похоже, во всех разногласиях между ним и королем больше виновата его собственная строптивость, чем строгость Родарика.
— Вилрован, — тихо сказал король, — я знаю, что Дайони иногда бывает выгодно настраивать нас друг против друга, но я думаю, может быть, нам не стоит идти у нее на поводу?
Вилл сцепил руки за спиной, над серебряной пуговицей своего зеленого мундира. Он продолжал разглядывать носки своих начищенных сапог.
— Сэр, мне стыдно.
— Не надо стыдиться. Если в прошлом между нами и было некоторое взаимное непонимание, то я в этом виноват не меньше вас. Давайте постараемся в будущем быть мудрее и оставим это.
Родарик кашлянул.
— А сейчас, когда вы немного присмирели, я воспользуюсь этой переменой настроения и дам вам новый приказ. Машина Хаоса покинула пределы страны, я это чувствую.
Вилл поднял на него взгляд.
— Нет, — возразил Родарик на исполненный надежды взгляд Вилла. — Я не знаю, где она сейчас. Просто связь, которая была между мной и ею, исчезла. Возможно, Сокровище сейчас в Шенебуа, раз заговорщиков видели так близко от той границы. Но они могли уже давно передать механизм другим своим сообщникам, и он мог уйти на север… юг… запад… я просто не знаю. Я знаю только, что Машина Хаоса вне досягаемости. А раз так, нам остается только ждать дальнейших событий. А пока я хочу, чтобы вы были поближе к королеве.
Вилрован замер, в его глазах отразилось беспокойство.
— Королева в опасности?
— Королева в опасности, она может нанести себе серьезное увечье. Вы знаете о том, что она в положении. Сейчас не время для… скажем так: для сумасбродства и безрассудного поведения, ведь она уже на четвертом месяце. Сейчас ей пристала умеренность во всем.
Вилл покачал головой и горько усмехнулся.
— Неужели вы когда-либо всерьез полагали, что, когда придет время, она… станет вести себя спокойнее? Если так, то боюсь, что вы были с самого начала обречены на разочарование.
— Я не думал, что Дайони изменится только потому, что носит под сердцем мое дитя. Но скажите мне, Вилрован, разве в ее привычках предпринимать долгие изнурительные поездки верхом за город? Устраивать шумную детскую возню на большой лестнице? Выпивать столько, что она теряет над собой контроль?
— Нет, — уверенно возразил Вилрован, — нет, это совсем на нее не похоже. Но вы же не хотите мне сказать, что она действительно проделывала что-то подобное?
— Именно это я и хочу вам сказать, — сказал король, — с бесконечной скорбью и сожалением.
Вилл задумчиво вздохнул. Похоже, за то время, пока он пропадал в поселках рудокопов, пока ездил в Четтерли, и за те несколько дней, что он потратил, подыскивая подходящий дом к приезду Лили, тут много чего произошло.
— А вы делали что-нибудь, чтобы уговорить королеву не вести себя так опрометчиво?
— Я пытался предостеречь ее, и другие тоже. Но она не слушает. Я мог бы, конечно, заставить ее подчиниться, но вот как раз этого мне не хочется делать, она и так чувствует себя совершенно несчастной.
Вилл вскинул голову.
— Вы думаете, все дело в том, что она очень несчастна? Должен сказать, я тоже так и подумал. Вы считаете, она все еще упрекает себя в пропаже Сокровища?
— Да. И еще я думаю, что она очень боится будущего. И сейчас, когда она должна бы с радостью предвкушать рождение ребенка, она видит только, что мир таит неисчислимые бедствия. И чтобы избавиться от подобных мыслей, она старается как-то отвлечься.
— Я должен не давать ей скучать? — спросил Вилл, опираясь руками о стол и нагибаясь к королю. — Или мне следует отчитывать ее и требовать от нее более пристойного поведения?
— И то и другое. Или ни то ни другое. На ваше усмотрение.
Король грустно покачал головой.
— Я никогда не мог понять почему, но она никогда не обижалась на ваши слова, что бы вы ей ни говорили и как бы жестко вы с ней ни разговаривали. А малейшую критику с моей стороны она встречает в штыки либо ударяется в слезы.
— Дело просто в том, что, когда вы критикуете ее, она боится, что вы будете меньше ее любить. А моя любовь, чисто родственного характера, для нее не так необходима.
— Вы слишком добры, Вилрован, — задумчиво улыбнулся король. — И я благодарю вас за это. Но значительно больше, чем собственная сердечная боль, меня заботит здоровье Дайони и ребенка. И конечно же, она ничего не должна знать из того, о чем мы с вами сегодня беседовали. Пусть неведение и угнетает ее, но если она узнает хотя бы часть того, что известно теперь вам и мне…
— Подумать страшно. — При одной мысли о том, в какое отчаяние впадет Дайони, в какие крайности бросится, если только заподозрит правду, у Вилла голова пошла кругом. — Хотя в конце концов она все равно узнает обо всем, несмотря на все наши усилия, особенно если дела пойдут еще хуже.
— Я уже думал и об этом. Но я прошу вас защитить ее от правды, пока это возможно. Я понимаю, что выбрал не самый удачный момент, ведь через две недели приезжает Лиллиана. Но я надеюсь, что Лили поймет и не будет чувствовать себя заброшенной. И вы, конечно, можете в любое время пригласить ее навестить меня.
— Спасибо, — сказал Вилл, слегка помрачнев. Приглашение, конечно, было сделано от чистого сердца, но он подумал, что Лили будет смертельно скучать, ведь у нее нет вкуса к придворной жизни. Он-то надеялся на совсем иное: посвятить себя полностью Лили, исполнять все ее желания, устраивать пешие или конные прогулки, загородные пикники, романтические ужины, ходить с ней в театры. И все это теперь было невозможно, потому что ему придется ни на шаг не отходить от Дайони.
Родарик, казалось, без слов догадался, о чем думает Вилл.
— Я очень высокого мнения о Лиллиане. Если она устанет от обычных здешних развлечений — сплетен, флирта и политики, может быть, она захочет воспользоваться моей библиотекой или принять участие в любом другом разумном времяпрепровождении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71