Егеря захохотали.
— А как ты докажешь, что ты барон? — спросил кряжистый.
Грянул новый взрыв хохота.
«Да они издеваются!» — понял я. Кулаки мои сжались, жилы на руках и на шее набухли. «Негодяи!» Последнюю фразу я произнес вслух.
— Ого! — сказал кто-то за соседним столиком. — Этот парень явно смутьян.
Назревала новая драка. В кабаке стихли все звуки. Присутствующие смолкли в предвкушении. Даже старые ходики, из которых каждую четверть часа выставлялась наружу голова какой-то птицы, похожей на общипанного павлина, и сипела сорванным голосом нечто хрипло-неразборчивое, — даже эти часы, наверняка помнящие времена Карла Великого, утишили свое тиканье, а птица-инвалид спряталась обратно, едва показав проржавевший клюв из дверец, покрытых засаленной, стершейся инкрустацией. Наступившую тишину нарушал лишь мерный похрап крестьянина, уснувшего над кружкой ячменного эля, но и его кто-то хлопнул по макушке, и труженик полей, обиженно засопев и причмокнув губами, перестал храпеть.
Стало совсем тихо. Лесорубы злорадно щерились.
И эту густую, ватную тишину в мгновение ока разрушил, поверг в ничто скрип входной двери, резкий, пронзительный, долгий, подобный навязчивой зубной боли. Все посмотрели на вошедшего.
Это был мой дворецкий. Приземист, осанист, важен, несмотря даже на скрывающую пол-лица повязку, оглядывал он интерьер прокуренной пивнушки, недовольно морща нос, щуря слезящиеся глаза. Его фигура, безусловно, гипнотизировала всех своей важностью.
— Я ищу, — степенно произнес дворецкий, — его милость барона фон Гевиннер-Люхса.
Занесенная для зуботычины рука горбоносого егеря опустилась на дубовую столешницу, произведя грохот. Дворецкий, услышав шум, устремил свой взор в нашу сторону.
— Господин барон! — молвил дворецкий, ничуть не меняя интонации. — Рад обнаружить вас в этом… этом, — он наморщился, подбирая слова. Заметно было, что обстановка пивнушки ему пришлась явно не по нраву, — этом месте. Госпожи баронессы не на шутку озабочены вашим отсутствием. Мы отъезжаем в пятнадцать минут шестого. Осталось чуть меньше трех четвертей часа. Хорошо, что я вообще вас нашел, ибо люди вашего положения редко, — дворецкий цедил слова размеренно и четко, — забредают в подобные места. Скорее, господин барон, экипаж ждет! Прощайтесь с вашими, — он поморщился, — друзьями (он произнес — «друз-з-зями»), и мы отправляемся.
Все оторопело смотрели на него. «Эх и важный же господин!» — доносилось из-за столиков. Мне сделалось досадно. Почему эти негодяи считают важной персоной моего дворецкого, а не меня?! И тогда со всей возможной надменностью я произнес (до сих пор за это стыдно):
— Пошел прочь, хам! Не видишь — я беседую. Поди и доложи госпожам баронессам, что я прибуду к отъезду. Все ясно?
По столикам прокатился ожидаемый шепот: «А юнец еще важнее! Кто бы мог подумать?!» Дворецкий побагровел от унижения. Я побагровел также — от смущения, ведь до сей поры я разговаривал с ним почтительно и обращался исключительно на вы. К тому же дворецкий был как минимум втрое старше меня.
— Будет исполнено, господин барон! — прошипел дворецкий, исчезая. Если бы он мог, он растерзал бы меня на части.
Из-за стола поднялся Михаэль.
— Господин барон, — сказал он, — простите нам нашу оплошность. Видите ли, — он прокашлялся, -
высокопоставленные персоны вроде вас редко захаживают сюда — в этом ваш слуга прав.
— Зато придурков всяких здесь больше, чем надо, — сказал смуглый егерь, хотел добавить что-то еще, но умолк, придавленный тяжелым взглядом Михаэля.
— В общем, — сказал Михаэль, — примите наши
извинения и, если это не составит вам труда, соблаговолите выпить с нами глинтвейну.
Егеря с недоумением уставились на своего вожака, но тот, нимало не смутясь, развязал свой поясной кошель, достал оттуда два золотых, щелчком пальцев подозвал целовальника и заказал:
— Глинтвейну! Самого лучшего! Да пошевеливайся! Господин барон спешит.
— Позвольте, — сказал я, — я расплачусь. Мне кажется, вы отдали последние…
— Не стоит, господин барон, — сказал он. — На этой территории позвольте мне считать вас своим гостем.
Вскорости принесли глинтвейн, и, сделав несколько глотков этой терпкой, чуть сладкой жидкости, я почувствовал себя тепло, благостно и уютно. «Какие, — думалось мне, — все же благородные и замечательные люди эти егеря!» Захотелось сделать им что-нибудь хорошее. И неожиданно для себя я выпалил:
— А что, ребята, идите ко мне на службу! В который уже раз над нашим столом повисло молчание.
— Вы не шутите, господин барон? — помолчав, спросил Михаэль.
— Нисколько.
— Вы, если я правильно понял, предлагаете нам пойти к вам на службу?
— Конечно. Не шутки же я с вами тут шучу…
— Гм, — сказал Михаэль, — предложение ваше интересное. Но, — продолжил он после некоторой паузы, — что вы, господин барон…
— Можно просто — Кристоф.
— …но что вы, господин барон, — развивал Михаэль свою мысль, казалось, пропустив мою реплику мимо ушей, — имеете в виду под словом «служба»? Надеюсь, вы не заставите нас надеть ливреи и прислуживать вам за едой? Или одевать-раздевать вас? Или, скажем, мыть полы?
— Ни того, ни другого, ни третьего, — сказал я. — Ни в коем случае. Слуг у меня, поверьте, хватает. Я даже поувольнял половину из них. Служба же ваша будет состоять в том, чтобы вы выезжали со мной на охоту.
— А где мы будем жить? — вмешался приземистый. — Чтоб я в этом вашем замке Дахау поселился!… Тьфу! Там нежить одна!
По-моему, он имел в виду моих слуг.
— Хорошо, — сказал я. — Около замка есть, насколько я помню, большой пустующий флигель. Приведите его в порядок и можете жить там.
— Лично я, — сказал кудрявый, — едва ваш замок
увижу, так меня аж мороз по коже продирает…
— Истинная правда, — сказал крепыш. — Вы уж, милостивый государь, простите, но замочек ваш противный какой-то.
А горбоносый, подмигнув, громким театральным шепотом сказал:
— Сударь, мой вам совет: не берите на службу этих двух трусишек!
Егеря расхохотались. Улыбнулся и я.
— Теперь, — сказал Михаэль, — что касается оплаты…
«Сколько же им надо платить?» — размышлял я и наугад выпалил:
— Пятнадцать золотых вас устроят?
— В месяц, — сказал Михаэль.
— В месяц.
— Каждому, — сказал Михаэль.
— Каждому, — подтвердил я.
— По рукам! — радостно заорали все четверо.
«А не очень ли огромные это для них деньги? — подумал я. — Шестьдесят в месяц, семьсот двадцать в год? Да плевать на деньги! У меня — миллионы! Что ж мне, торговаться из-за грошей?!»
— По рукам! — сказал я.
Мы познакомились. Егеря со сломанным носом звали Клаус, приземистого — Шульц, а кучерявого — Гейнц.
— А теперь, ребята, — сказал я, — давайте выпьем еще.
— За удачную службу! — провозгласил Михаэль.
— За хорошую охоту! — добавил Клаус.
— За крепкую дружбу! — Приземистый Шульц поднялся с бокалом.
— И за новую работу! — закончил Гейнц.
Стекло наших бокалов зазвенело.
В скором времени я и четверо моих новых слуг были у ворот городской ярмарки, где уже нервничали обе госпожи баронессы, возмущенно сопел дворецкий, скучат на облучках кучер.
— Ну наконец-то, господин барон, наконец-то! — Дворецкий бросился мне навстречу. — Мы уж так волновались, так волновались!
«Как же, — подумал я, — волновался ты, особенно после пивнушки».
— А позвольте спросить, — продолжал дворецкий, — что делают здесь эти господа? — Он указал на егерей. — Я полагаю, господин барон, вы пригласили ваших новых друзей в замок? — В голосе его звучал сарказм. Он оказался ядовит, мой дворецкий.
— Ошибаетесь, — невозмутимо отвечал я. — Эти господа наняты мною на работу в качестве егерей.
— А-а, — протянул дворецкий. — Господин барон собираются поохотиться. Ну, ну.
— Кристоф! — Из экипажа выглянула мать. Ее голову, как я заметил, украшала обновка: какой-то чудовищный не то чепец, не то шляпка. — Кристоф! Сынуля! Садись в экипаж! Едем!
Я оглянулся на егерей. Те уж восседали на гордых жеребцах-красавцах, насмешливо поглядывая в мою сторону.
К черту! Внезапно понял я: к черту экипаж! К черту «сынулю»! Я больше не «сынуля»!
— Одну минуту! — воскликнул я, бегом устремясь на ярмарку. — Я мигом!
Довольный и не очень разбредался с ярмарки народ. Мой лихорадочно бегающий по толпе взгляд вдруг выхватил из скопища людей торговца лошадьми. Тот угрюмо отвязывал от столба непроданную кобылу.
— Эй! — крикнул я. — Постой!
Торговец оглянулся.
— Ты, что ли, меня? — спросил он щурясь.
— Почем отдашь кобылку?
— А сколько дашь? — спросил он.
— Десять тебе хватит? — спросил я.
Лошадник оторопел.
— Десять?! — выдавил он. — Золотых?! А может, поторгуемся?
— Некогда мне с тобой, — сказал я. — Вот тебе десять, давай лошадь.
Я положил в его ладонь горсть монет.
— Упряжь к кобыле дашь?
Мужик кивнул.
Я уже вскочил, опустился в седло, когда лошадник воскликнул:
— Постой, парень, может, ты фальшивыми мне дал?
— Поди проспись! — отвечал я, ударяя кобылу пятками в бока. — Барон фон Гевиннер-Люхс никогда не расплачивается фальшивыми!… Как звать кобылку?
— Молния, — ответствовал торговец, пробуя мою монету на зуб.
Обратный путь я проделал уже не в экипаже, с женщинами, но в седле, как то и подобает настоящему рыцарю. Правда, Молния оказалась довольно никудышной клячонкой. Она была явно немолода, худо подкована, одышлива. Весь остаток дороги я размышлял, какой же насмешник дал ей нынешнее имя.
При выезде из городка произошел еще вот какой случай. У самых городских ворот нам наперерез бросился какой-то человек и с криком: «Стойте! Стойте!» — остановил экипаж, меня и моих спутников. Из окон экипажа выглянули обе недоумевающие госпожи баронессы.
— Миллион извинений! — рявкнул странный незнакомец, уже по одному голосу я определил в нем бывшего военного. — Миллиард извинений и пардонов, сударыни и судари. Поправьте меня, если ошибаюсь, но вы носите титул фон Гевиннер-Люхс и проживаете в замке Дахау.
— Совершенно верно, — улыбаясь, ответила мать. -
Именно так.
— Очень рад, очень рад! — осклабился сей инкогнито и, довольно неловко выхватив руку матери из окошка экипажа, поцеловал ее. Слышно было, как стукнулись его зубы о костяшки ее пальцев. — Позвольте отрекомендоваться: граф Иоахим-Иероним фон Блямменберг, полковник кавалерии в отставке. Волею всемогущей Планиды мы соседи. У нас, знаете, глушь: любому обществу радуешься, а кроме вас, почитай, никого и нет. Так что давайте знакомиться.
Егеря рядом со мной засмеялись. Я и сам не смог удержаться от улыбки.
— Вы, я полагаю, баронесса-мать? — продолжал граф. — А это, эрго, баронесса-дочь. — Он посмотрел на Клару. — А где же, собственно, барон? — Он обернулся в нашу сторону. — Я предположу и не ошибусь, что барон — вот этот статный господин. — Он указал на Михаэля.
— Нет, — отвечала баронесса-мать. — Вы ошиблись, господин граф. Барон вот…
— Подождите! — решительно прервал ее полковник в отставке. — Я сам определю. Ведь на голубую кровь у меня чутье необычайное. Барон, — он помедлил, затем указал на Клауса, — несомненно он.
Тут уж и я не смог удержаться от хохота.
— Неужели я ошибся? — продолжал граф. — Неужели барон вот этот господин? — На сей раз он указал на Шульца. Новый взрыв смеха разубедил его и в этой мысли. — Что ж, дорогой господин барон, — обратился он к Гейнцу, — будем знакомы! По правде сказать, вы не очень похожи на мать! Что? Я снова ошибся? — воскликнул граф, услышав новый раскат хохота. — Не может быть!
Он заглянул внутрь нашего экипажа, с сомнением оглядел дворецкого, смерил взглядом кучера.
— Очень досадно, — проговорил граф, завершив осмотр, — что господин барон остался в замке. Я был бы поистине счастлив познакомиться с ним. Досадно! Чертовски досадно!
Шульц и Гейнц уже рыдали от смеха.
— Но, — сказала мать, — господин барон находится
здесь. Кристоф! Представьтесь господину графу.
Я спешился, протянул графу руку.
— Так это вы — новый барон? — недоверчиво говорил граф, пожимая мою руку. — Никогда бы не подумал, вы уж извините. А почему бы не подумал? Вовсе не потому, что вы на барона не похожи. Отнюдь! Но очень уж, сударь, лошаденка ваша худа. У этих, — он кивнул на егерей, — красавцы, а не кони. А у вас? Послушайтесь старого кавалериста: не скупитесь, купите новую. А на этой клячонке даже дрова возить нельзя. Это я вам как кавалерист говорю. Сколько лет назад вы ее купили?
— Сегодня, — отвечал я.
— Зачем? — изумился граф. — Зачем вы купили эту падаль? Впрочем, не мое это дело. А сколько заплатили?
— Золотой, — мрачно соврал я.
— Зо-ло-той?! — Глаза графа сделались круглы. — Почему так дорого? Нет! Все-таки поразительно, до чего обнаглели эти торговцы! Ни стыда ни совести! По-ра-зи-тель-но! Если хотите, посмотрите, каких лошадок я наторговал для своей кареты. За каждую отдал пополталера. Зато какие лошади! Стройны, как лани, резвы, как леопарды. Кстати, о лошадях, там дочь моя сидит. Невеста на выданье. Хотите познакомлю? Эй, Верхен, иди сюда! Не хочет. Стесняется.
Я взглянул в сторону его экипажа. Женская головка в его окошке показалась мне хороша.
— Хорошие вы люди, — продолжал тем временем отставной полковник. — Пригласил бы вас в гости, да особняк наш, хе-хе, в ремонте. Так что сначала уж к вам, к вам. Как насчет четверга?
— Очень будем рады, — сказала мать. — Приезжайте к обеду.
— С превеликим удовольствием, сударыни и судари! — сказал граф. — С превеликим удовольствием! Ну-с, в гости напросился, теперь можно и откланяться. О'ревуар, господа, до четверга!
С этими словами почтенный граф удалился восвояси.
Обратная дорога прошла без приключений. В замок мы прибыли затемно и, отужинав, завалились спать. Егеря — во флигеле, я же — один в своей необъятной опочивальне. Долго не мог заснуть, ворочался с одного бока на другой. Различные мысли проносились в голове, подобно стылым сквознякам, хозяйничающим по полам и углам циклопической моей спальни. Вспоминались события прошедшего дня. «Почему это, — размышлялось, — никто не верит, что я барон? Может, я сошел с ума и меня сдадут в дурдом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32