Рохарио быстро зашагал вперед. Подмастерье из гильдии каменщиков, Руис, радостно приветствовал его; в конце концов он стал относиться покровительственно к “его светлости”, как Руис любил называть Рохарио, и защищал против нападок новичков.Устроившийся в одной из боковых кабинок, возле алтаря, строитель кораблей Веласко жестом показал Рохарио на одно из свободных мест. Рохарио сел рядом с ним. Вокруг расположились богатые купцы и землевладельцы благородного происхождения, присоединившиеся к оппозиционерам.– Видите, – гордо заявил Веласко, обводя рукой собравшихся, мы цивилизованные люди и смогли добиться перемен без бунта и кровопролития. Это самая большая наша победа.– Вы думаете. Великий герцог подпишет соглашение? Веласко явно удивился.– Разумеется, дон Рохарио! Неужели вы не знаете? Вчера вечером меня призвали в Палассо, и я встретился с его светлостью. Он заверил меня, что подпишет документ и примет все наши условия.Рохарио был горд и даже обрадовался, когда появились Премио Санкто и Премиа Санкта. Ассамблея сразу притихла. Как только старейшины екклезии заняли свои места по обе стороны лампады, вошел капитан шагаррского полка, за ним – свита Великого герцога. Однако все заметили, что ни знамен, ни труб не было.Веласко немедленно поднялся и скомандовал зычным голосом:– Всем встать перед Великим герцогом Ренайо, Великой герцогиней Хоанной и доном Эдоардом до'Веррада!Рохарио встал, как и все, кто находился в огромном нефе собора. Эффект получился ошеломляющий". Собравшиеся продемонстрировали уважение человеку, чью власть хотели разрушить. В некотором смысле это успокаивало.Вошел Ренайо. Его лицо было строгое и торжественное. Эдоард казался смущенным, впрочем, он чувствовал себя хорошо только под открытым небом. Великий герцог поклонился Премио Санкто и Премиа Санкте и занял отведенное ему место слева от алтаря, где на небольшой платформе установили кресло.Веласко, Премио Ораторрио ассамблеи Временного Парламента, торжественным шагом направился к Ренайо с драгоценным пергаментом в руках. Он опустился на колени перед Великим герцогом – Рохарио восхитился, с каким достоинством Веласко и другие пожилые люди выражали свое уважение герцогу, – и протянул пергамент одному из советников Ренайо. Тот прочистил горло и громко зачитал документ.Люди, собравшиеся в соборе, слушали с напряженным вниманием. Лицо Ренайо оставалось сумрачным. К облегчению Рохарио, никто не помешал чтению документа. Скамья, на которой он сидел, становилась все более жесткой – он понял, что начинает терять терпение. Ожидание. Предчувствие.Мир был нарушен в тот момент, когда советник, закончив чтение, вручил пергамент Ренайо.– Пусть меня услышат! – С противоположной стороны нефа поднялся со своей скамьи Асема. – По праву, дарованному екклезией каждому человеку, я хочу разоблачить обман: Ренайо Мириссо Эдоард Верро до'Веррада не может подписать конституцию. Он не является сыном Арриго и не имеет права на трон герцога. Поэтому его подпись не правомочна.Вот вам и мирное разрешение противоречий.В первый момент Рохарио склонил голову и закрыл уши руками, чтобы не слышать рева голосов, но в следующее мгновение заставил себя выпрямиться. Неприятности следует встречать лицом к лицу. В огромном храме шум отдавался чудовищным эхом – Рохарио вдруг подумал, что от него могут пострадать громадные стеклянные окна и сосуды со священным вином, благословленные Матрой эй Фильхо.Однако, как ни странно, по меньшей мере половина возмущенных возгласов была направлена против Асемы. Значит, у Ренайо есть немало сторонников даже среди тех, кто хочет ограничить его власть.Премио Санкто медленно поднялся со своего освященного места и поднял руку, но никто не обратил на него внимания. Чудовищный шум не стихал. Даже когда встала хрупкая Премиа Санкта и Рохарио увидел, как шевелятся ее губы, рев толпы не смолк. С каменным лицом наблюдал Ренайо за ассамблеей. Разве можно доверять людям, которые ведут себя подобным образом? Рохарио прикусил губу и наконец решился.Он встал.В этот момент огромные двери собора отворились, свет хлынул внутрь, тени заплясали между рядами скамей. В зал вошла небольшая процессия мужчин, одетых в строгие темные костюмы, на шее у каждого висел Золотой Ключ на тяжелой золотой цепи. А в руках они держали пергаменты со Священными Стихами. За ними следовали одетые в ливреи слуги, которые несли на плечах…Да! Это могли быть только картины! Огромные картины! Невозможно себе представить, что на них изображено! Вслед за картинами, в сопровождении Кабрала Грихальвы, шагал человек со скованными за спиной руками. Рохарио не узнал его, но на груди незнакомца тоже был начертан знак Золотого Ключа. Вслед за ним шествовала женщина под черной шалью, ниспадающей до самого пояса, – не было сомнений, что это реликвия давно прошедших дней. Далее, словно послушники, теснились взрослые и дети семьи Грихальва. А вот и…– Элейна! – позвал Рохарио, но она либо не слышала его, либо сделала вид, что не слышит.Ее лицо было мрачно. За, руку ее держала Беатрис, сохранявшая удивительное спокойствие.Рохарио не мог отвести от Элейны взгляд. Она не должна стоять там одна. В нем тоже течет кровь Грихальва. Почему бы и ему не присоединиться к ним? Он уже собрался перепрыгнуть через ряд скамеек, когда на его плечо легла чья-то рука.– Ваше место здесь, дон Рохарио, – сказал человек за его спиной, не понявший намерений Рохарио, – а не рядом с вашим отцом. Вы избрали свой путь и должны оставаться с нами. Ведь Элейна тоже в конце концов выбрала Грихальва. Рохарио склонил голову. Он вспомнил слова отца, произнесенные несколько часов назад: “Мы пришли к выводу, что другого пути нет”. Рохарио сел. Теперь люди, поддерживавшие Великого герцога или Асему, выкрикивали новые слова:– Грихальва! Иллюстраторы!Иллюстраторы Грихальва встали на колени, но не перед Великим герцогом, а возле Премио Санкто и Премиа Санкты, которые опустились в кресла. Слуги начали открывать завешанные картины, а потом повернули их так, чтобы все могли видеть два портрета “Первой Любовницы”, самого знаменитого полотна в Тайра-Вирте… Только на одном из них отсутствовала фигура Сааведры Грихальва. Комната была точной копией, а вот женщины в ней не было.Женщина с закрытым вуалью лицом подошла к возвышению. Она молча дожидалась, пока ассамблея успокоится; вскоре лишь негромкий шепот нарушал тишину, установившуюся в соборе.– Я прошу вас проявить терпение, – сказал Кабрал Грихальва. Его сильный голос уверенно звучал под сводами собора. – Если вы внимательно изучите картины, ваши святейшества, то заметите, что краски на одной из них старые и слегка потрескавшиеся – однако в отличном состоянии, как и на всех работах старых мастеров. А эта копия сделана совсем недавно – можно даже почувствовать слабый аромат красок. Видите, они еще не до конца просохли под слоем лака.Премио Санкто с удивлением показал на полотно, где отсутствовала женская фигура.– Не один год, ваши святейшества, – продолжал свою речь Кабрал, – вы и ваши предшественники слышали, но не обращали внимания на разговоры о магии, которой владеет семейство Грихальва, об иллюстраторах Грихальва, приумножавших с помощью колдовства могущество и богатство нашей страны вместе с до'Веррада. Так оно и есть. Сегодня я, самый старший представитель семьи Грихальва, говорю вам, что это правда. В крови Грихальва заключено волшебство, хотя лишь немногие из нас им обладают.Рохарио вскочил на ноги. Только он один. В соборе наступила мертвая тишина, не было слышно даже шепота, присутствующие боялись пропустить хотя бы одно слово Кабрала Грихальвы и ждали, что ответит ему Премиа Санкта. Рохарио сел.– Я не являюсь иллюстратором, ваши святейшества, волшебный Дар обрекает их на раннюю смерть, но клянусь вам в этих святых стенах, что среди Грихальва такие люди есть. И что многие, многие годы они честно служили до'Веррада и Тайра-Вирте, отдавая вам свои жизни. Однако в конце концов мы были наказаны – из-за нашего собственного страха. Хотя все это время мы были преданы герцогу, среди нас изредка находились одиночки, которые считали возможным использовать свой Дар ради собственной выгоды. Именно поэтому мы отдаем себя на вашу милость и на милость екклезии, которая всегда относилась к нам с презрением, как к чи'патрос.Он замолчал, словно дожидаясь разрешения продолжать.– Величайший из всех иллюстраторов, Сарио Грихальва, из ненависти и зависти заточил свою кузину, Сааведру, возлюбленную герцога Алехандро, в этом портрете, чтобы она не могла любить никого, кроме него самого. Этот Сарио методами, о существовании которых другие иллюстраторы и не догадывались, сумел продлить свою жизнь на многие годы. Этот Сарио убил Верховного иллюстратора Андрее в угоду своим амбициям и пытался подчинить своей воле Великого герцога Ренайо.Люди начали перешептываться, но нетерпеливым взмахом руки Кабрал призвал всех к молчанию.– Грихальва честно служили Тайра-Вирте. Поэтому мы выставляем перед вами Сарио Грихальву, носящего то же имя, но за эти четыреста долгих лет не единожды сменившего тело.Премиа Санкта с трудом поднялась на ноги и медленно приблизилась к картинам. Ощупала пальцами оба полотна и покачала головой. Ассамблея притихла, изредка слышался лишь шорох одежды или скрип обуви.Когда Премиа Санкта заговорила, ее голос был слабым и хрупким, как и ее тело.– Вы сказали правду об этих картинах, мастер Кабрал. Однако какие доказательства вы можете нам представить? Здесь я вижу Сааведру Грихальва, а здесь… – Она показала на пустую комнату. Женщина в черной шали сбросила ее на плечи. Наступила абсолютная тишина. Потом все разом заговорили. Но когда Сааведра Грихальва подняла руку, гул стих. Сааведра Грихальва. Возможно ли такое? Как это может быть? Тем не менее комната на картине пуста. Куда она могла подеваться?Рохарио смотрел. Да, это именно та женщина, которой он восторгался столько лет, и все же сейчас она казалось совсем другой… Он смотрел на красивую женщину из плоти и крови, но не знал ее. А потом Рохарио нашел Элейну, ее лицо было во много раз ближе и желанней, хотя он и любовался портретом Сааведры Грихальва всю свою жизнь.– Я Сааведра Грихальва, – сказала она глубоким, красивым голосом, с непривычным для слуха собравшихся произношением; ее слова долетали до самых дальних уголков собора. – Я и в самом деле Сааведра. С помощью волшебства мой кузен Сарио, стоящий перед вами, заточил меня в картину. Он признал свою вину.Сарио Грихальва так и не поднял головы. Он не шевелился и ничем не выказывал своего отношения к речи Сааведры. Рохарио не видел его лица.– Я пришла сегодня сюда, – между тем рассказывала Сааведра, – чтобы просить защиты для себя и моих родных у Великого герцога Ренайо и склониться к ногам Премио Санкто и Премиа Санкты. Если моя семья и согрешила, то лишь из желания принести своей стране наибольшую пользу. Мы почитали верность до'Веррада превыше всего. Я знаю это, потому что видела, как Грихальва старались получить должность Верховного иллюстратора. Я вижу, как изменилась Тайра-Вирте. Вижу, насколько вы стали сильнее и богаче, как увеличилось население с того дня, когда я была заточена в картину.– А как ты сумела освободиться? – спросила Премиа Санкта. И тут же раздался еще один голос – конечно же, Руиса.– Откуда нам знать, что это правда?Сааведра благосклонно улыбнулась, а потом – как и положено – сначала ответила Санкте:– После того как выяснилось, что я жива и нахожусь внутри портрета, не стоило никакого труда нарисовать дверь, другую сторону двери – понимаете? – без запирающих знаков, так что я смогла ее открыть и выйти на свободу. А что до вас, юноша! Выйдите вперед!Эйха! Рохарио восхищался ее отвагой.– Вас я не знаю, но прошу внимательно осмотреть картину. Вы когда-нибудь видели, как в нарисованном на картине зеркале отражается нарисованное лицо? Видели? Ну так взгляните сюда.Руис взглянул. Пораженный, отскочил назад.– Там мое лицо!– Хорошо. Пусть теперь в зеркало посмотрит Сарио Грихальва. А вы, юноша, скажете нам, какое отражение появится в зеркале.Сарио, который даже и не пытался сопротивляться, подвели к картине. Руис ахнул.– Это не его лицо! Там совсем другой человек!Эйха! Снова ассамблея погрузилась в дискуссию. Иные вставали на скамейки, чтобы получше все разглядеть, кое-кто стучал руками по скамье, требуя тишины. Наконец под спокойным взглядом Сааведры Грихальва все затихли.И все это время Ренайо сидел с непроницаемым лицом. Рохарио перевел взгляд на семью Грихальва и увидел, что Элейна разглядывает толпу. Она искала… искала… Он едва удержался, чтобы не помахать ей рукой! Но вот Элейна его заметила. И, словно ей этого оказалось вполне достаточно, вновь сосредоточилась на возвышении.– Два дня назад я выбралась из темницы, – продолжала Сааведра. – Пять дней назад еще жила в своем времени. Пять дней назад я говорила… – Она споткнулась на последнем слове. Горе исказило прекрасное лицо. – Я говорила с герцогом Алехандро. Но так и не успела сказать ему, что у нас будет ребенок.Даже мужчины вытирали глаза.Голос Сааведры звучал чисто и сильно, как колокол с башни собора.– Я признаю, к его и моему стыду, что ребенок будет чи'патро! Это слово часто использовалось против моей семьи. Но ребенок – все, что у меня осталось от Алехандро, и я не буду его стыдиться. Я прошу вас, ваши святейшества, простить мне этот грех. – И она опустилась на колени перед Премио Санкто и Премиа Санктой.– Матра Дольча, ниниа. – Премиа Санкта протянула руку Сааведре. – То, что было, давно прошло. Ты уже достаточно страдала.– А что станет с моей семьей? Должны ли они понести наказание за Дар, ниспосланный им Матрой эй Фильхо, который они втайне лелеяли все эти годы?Оба святейшества склонили головы.Наконец поднялся на ноги Великий герцог Ренайо. Он выглядел, как всегда, достойно и благородно в своем превосходно скроенном синем костюме, хотя таковые уже десять лет как вышли из моды, – Ренайо отказывался ей следовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48