Однако вы же знаете, у Элейны плохая наследственность со стороны матери. Прекрасные связи по отцовской линии, но ее мать – родственница Тасии Грихальва. Больше тут сказать нечего!– Она не хочет быть любовницей Эдоарда? – удивился Ренайо.– Она… очень упряма, ваша светлость. Бабушка внушила Элейне, что она должна посвятить себя живописи. Впрочем, не сомневайтесь, она выполнит свой долг.Великий герцог не скрывал изумления.– Я видел ее портрет. Она довольно красивая женщина. Для нее это прекрасная возможность… У меня сложилось впечатление, что Эдоард увлекся ею, и я хочу, чтобы он получил желаемое немедленно.Иными словами, Ренайо надоело, что Эдоард бросает пламенные взоры на Великую герцогиню.– Уверяю вас, ваша светлость, родители опустят Элейну с небес на землю. Дон Эдоард не должен беспокоиться яс этому поводу.Они приценивались к ней, как к хорошей лошади на ярмарке! Размышления о взбунтовавшейся Элейне Грихальва навели Рохарио на мысль о взбунтовавшихся подмастерьях. Неужели и они тоже лишь фишки в чьей-то игре?– Очень хорошо.Ренайо отодвинул портреты девушек в сторону и, прищурившись, посмотрел на изображение гавани.– Организуйте пребывание Эдоарда и молодой вдовы в Чассериайо в течение нескольких дней. Дон Рохарио будет их сопровождать. Его раны быстрее заживут на свежем воздухе, к тому же у него появится свободное время, дабы поразмыслить о будущем.Сарказм отца не ускользнул от внимания Рохарио, но теперь он уже не принимал его близко к сердцу. А вот находиться так долго в компании Эдоарда и наблюдать за тем, как непокорная девушка будет вынуждена уступить домогательствам брата… Впрочем, женщины часто сначала говорят “нет”, чтобы получить больше за свое “да”. Рохарио запомнил не столько глаза, рот и подбородок Элейны, сколько вихрь энергии, исходивший от нее. Он постарается держаться от нее подальше.Великий герцог провел по рисунку тщательно наманикюренным указательным пальцем.– До тех пор пока этот молодой иллюстратор не начнет работать в более четкой и ясной манере, Он не получит ни одного заказа на официальные документы. – Ренайо развернул первый “Договор” – рисунок принадлежал Андрее, – и уголки его рта дрогнули. В последнее время Ренайо очень редко улыбался. – Данный вариант меня вполне устраивает. – Не спуская глаз с эскиза, он добавил, словно эта мысль только что пришла ему в голову:– Ты можешь идти, Рохарио.Молодой человек неловко поклонился, кивнул Верховному иллюстратору и направился к выходу. Он знал манеру отца. Его изгнали. Однако остановился, прежде чем закрыть за собой дверь. Так нельзя! Он должен вернуться и выяснить, что же все-таки происходит в городе!Сквозь щелку Рохарио услышал голос отца.– Не знаю, что делать с наследованием, Андрее. Если сведения, полученные от наших шпионов, верны, пришло время для захвата Гхийаса. Но мои дети меня разочаровали. Эдоард способен думать исключительно о лошадях, женщинах и вине. Бенетто идиот. Тимарра боится собственной тени – она так простодушна. А Рохарио – эйха! – бесполезный щеголь. Порхает от цветка к цветку, словно бабочка, – яркие краски и никакой глубины. Я разрешил ему изучать живопись только потому, что на этом настаивал Тио Кабрал, хотя подобные занятия вовсе негожи для человека его происхождения. Однако после четырех лет упорного труда он бросил все в одночасье! И без всякой на то причины! Матра Дольча, Андрео! Как я могу доверить кому-нибудь из них знание, необходимое моему преемнику? Ни один не достоин трона Тайра-Вирте, не говоря уж о Тайра-Вирте вместе с Гхийасом.– Вы молоды и полны сил, ваша светлость, – сказал Верховный иллюстратор. – У вас еще будут другие дети.Рохарио вздрогнул и отвернулся. Рядом стоял Эрмальдо и смотрел на него с обычным пренебрежением. Неужели все знают, что Великий герцог презирает собственных детей? Рохарио, хромая, направился в свои покои. Все тело у него болело. Он отрешенно приказал слугам складывать вещи. Оставаться в Палассо не было никакого резона. Глава 60 Беатрис частенько повторяла, что ей следует входить в дом через заднюю дверь, отведенную для слуг, но Элейна терпеть не могла прятаться. Тыльной стороной ладони она отбросила черные волосы с лица и гордо зашагала по ступеням, ведущим в Палассо Грихальва. Два старика, сидевших на скамейке рядом с дверью в мастерскую, были свидетелями ее драматического появления. Один опустил глаза, другой улыбнулся. Элейна не знала, рассердиться: ей или, наоборот, обрадоваться.– Дэво! – обратилась она к старику, опустившему глаза; уже шестьдесят лет он растирает и смешивает краски для семейства Грихальва. – Закрой мастерскую, да понадежнее!– Посиди с нами, меннина, – сказал второй старик и похлопал рукой по скамейке, такой древней, что дерево стало гладким, точно камень. – И где же ты была?Элейна не думала, что встретится с грандтио Кабралом.Она подготовилась к тому, что мать в очередной раз начнет упрекать ее за недостойное поведение, и слова как бы сами собой сорвались с губ:– Я ходила смотреть на казнь, видела, как вешают людей. Солдаты шагаррского полка арестовали около двадцати человек, их объявили зачинщиками беспорядков, и они предстали перед судом. Им даже не дали возможности выступить в свою защиту! И вот – всего десять дней спустя! – двенадцать человек повесили. Что же это за правосудие такое?– Скорое правосудие, меннина, – мягко промолвил Кабрал. – Или, может быть, ты хочешь отдать свою спальню семье какого-нибудь нищего?– По всему городу начнутся волнения. Думаю, уже сегодня днем!– А я думаю, серьезные беспорядки начнутся в доме, если вы, маэсса Элейнита, не сделаете вид, что провели со мной все утро, – заявил Дэво; он всегда оживал, когда ему казалось, будто Элейне что-то угрожает.Она давно завоевала сердце Дэво, попросив его – а не своих дядюшек из семейства Грихальва – раскрыть ей тайны красок. Он сидел спиной к открытому окну, из которого плыл запах масляных красок и растворителей, всю жизнь сопровождавший Грихальва.– Ты мой единственный защитник, Дэво. – Элейна взяла его перепачканные красками мозолистые руки в свои.– Ты хорошая девочка.– Элейнита, тебе не следует ходить в такие места без сопровождения. – Кабрал говорил все тем же ненавязчивым тоном.– Я почтенная вдова. И буду делать то, что пожелаю!– Ты желаешь видеть, как вешают людей?– Кто-то же должен быть свидетелем! Я сделала зарисовки. Вот. Она придвинулась поближе к Кабралу и положила альбом себе на колени – казалось, ее не волнует, что платье сшито из лучшего, дорогого шелка. Принялась быстро листать эскизы.– Смотри, как беспокойно ведет себя толпа. – Отдельные лица, костюмы и платья, группы наблюдающих за происходящим людей, дети, снующие среди взрослых: ей удалось запечатлеть многое из увиденного. – Виселицы построили возле болота. Мастерскую следует на сегодня закрыть – в знак протеста. Этим несчастным не позволили сказать ни единого слова в свою защиту.– Мы не можем принять такое решение, милая.– Позволить людям высказывать свое мнение? Или закрыть мастерскую? – Элейна помолчала немного. – Неужели тебе все равно, грандтио? Ты выполняешь их приказы, живешь у них под каблуком. А ведь ты в два раза старше любого из них!– О ком ты?Элейна услышала в голосе Кабрала настороженность.Он посмотрел на Дэво, но тот так долго служил их семье, что давно знал большинство тайн.Говорить все это было не слишком благоразумно, но подобные соображения никогда не останавливали Элейну.– О Вьехос Фратос. Людях, владеющих Золотым Ключом. Кабрал долго молчал, потом махнул рукой, и Дэво, послушно поднявшись, ушел в мастерскую. Здесь, в тихом имении Грихальва, казалось, что казни происходили где-то на другом конце света, – так, собственно, и было. Виселицы установили на окраине города, как можно дальше от Палассо Веррада. А Палассо Грихальва был иным миром, где не толкаются разгоряченные, возбужденные люди, не раздается сердитый шепот, не слышно криков ненависти и страха, не видно, как раскачиваются и дергаются в петлях человеческие тела. Тут царила тишина, ласково светило солнце, а улица погружалась в сонную сиесту. Мимо проехала тележка, наполненная лимонами, на перекрестках играли дети. Из крытого перехода, ведущего в центральный двор, доносились смех и пение служанок, стиравших белье в корытах у конюшни: “Мой любимый ждет меня у фонтана”.– Я вижу, Лейла говорила с тобой довольно откровенно, – наконец заявил Кабрал и аккуратно сложил руки на коленях.– Ты же об этом и так знал! Бабушка верила, что у меня есть талант!– Я тоже так считаю, меннина.Элейна тотчас закрыла глаза, внезапно наполнившиеся слезами, положила голову ему на руки, мозолистые, покрытые старыми шрамами, ведь Кабрал столько лет растирал грубые красители и превращал их в краски.– Но бабушка умерла, теперь только ты в меня веришь. Кабрал ласково погладил ее по голове.– Итинераррио Сарио смотрел твои работы. Он обладает Даром и восхищен тем, что ты делаешь.Элейна взглянула на него, чувствуя, как начинают пламенеть щеки.– Я еще с ним не встречалась. Со времени беспорядков на площади у собора мама не выпускает меня с женской половины, заставляет рисовать ужасных собачек, которых держат придворные дамы. Матра эй Фильхо, а теперь еще Великая герцогиня Хоанна возжелала получить портрет своих гончих. Ей на глаза попалась моя миниатюра – мопсы графини до'Кастейа, и она хочет, чтобы я изобразила ее псов рядом с деревенским домом… эдакая пасторальная сценка. Меня от этого тошнит! Ну посмотри! Ты только взгляни! – Она отодвинулась от Кабрала и продолжала листать альбом. – Дети в лохмотьях, мужчины едва стоят на ногах от голода… И все они пришли на казнь – зачем?Там говорили о Гхийасе и о том, что через семь дней после хлебного бунта восставшие сожгли дворец в Ауте-Гхийасе, а короля убили. Это правда?Казалось, Кабрал совсем не удивился.– Как я могу поверить в правдивость подобных слухов? Всем известно, что мы, Грихальва, служим Великому герцогу. Если народ решится напасть на герцога Ренайо, значит, и нам не поздоровится.– Да, наверное. Похоже на эпидемию, которая распространяется из одного города в другой. Но я все равно считаю, что нельзя было вешать этих несчастных.– К нам приходил покупатель, интересовался твоей картиной “Битва на Рио Сангва”.– Ты пытаешься увести меня в сторону. Никойо сказал, что мне следует ее сжечь. Только это хорошая картина, а вовсе не позор, как бы он ее ни поносил. – Элейна склонила голову набок, потому что услышала доносившиеся издалека выстрелы, резкий, неестественный звук, принесенный теплым ветерком. – Матра!Кабрал поднялся со скамейки и выглянул на пустую улицу. Его абсолютно белые волосы напоминали цинк, который используется для самых холодных, белоснежных тонов, но двигался он легко и уверенно, словно ему и сорока не исполнилось. На самом деле Кабралу было около восьмидесяти, а чувствовал он себя лучше, чем любой из Одаренных художников вдвое моложе его. Жалел ли он когда-нибудь о том, что природа наделила его здоровьем, или с радостью отдал бы все прожитые годы за возможность обладать Даром? Элейна не решалась спросить его об этом.– Ничего. Иди в дом, Элейнита. Я побуду здесь. – Кабрал осуждающе поцокал языком. – Тяжелые времена наступили.Элейна поцеловала его в щеку и поспешила в дом, настроение у нее совершенно изменилось. Интересно, кто приходил посмотреть на картину? А вдруг ее купят? Может быть, даже выставят в Галиерре Веррада?– Нет!Элейна узнала голос Агустина.А в следующее мгновение мальчик выскочил из крытой аркады, ведущей в сад. Увидев Элейну, он бросился к ней.– Я не стану проходить конфирматтио, – спрятавшись у нее за спиной, пробормотал он. – Это так унизительно.– Агустин!– Существуют другие способы узнать. Почему меня нужно подвергать испытанию? Просто они хотят, чтобы со мной проделали то же самое, что в свое время испытали они сами! Я не стану!Элейна вздохнула. И вот появились они, их голоса напомнили ей ворчание толпы во время казни: дядя, три кузена и ее мать. Она приготовилась к сражению.Диониса шла впереди, ее старомодная широкая юбка зашуршала, коснувшись стен узкого прохода, ведущего во двор. Она приблизилась к дочери и сыну с уверенностью женщины, обладающей безграничной властью: Диониса была матерью Одаренного сына. Она сурово посмотрела на Элейну.– Мало того, что сама себя так ведешь, нужно и брата заразить неповиновением! Отправляйся в свою комнату, немедленно! Я поговорю с тобой позже.– Не пойду, – тихо ответила Элейна.– Он предан ей словно пес, – проворчал дядя Гиаберто. Брат еще сильнее прижался к ней. И хотя он уже был выше ее ростом – Агустину исполнилось пятнадцать, – ему хватало сил лишь на короткие вспышки протеста. Его душа художника напоминала произведение искусства из хрупкого фарфора: восхищайтесь им, обращайтесь крайне осторожно, и тогда комната наполнится светлой красотой; а упадет на пол – осколки разлетятся в разные стороны. Элейна такой утонченностью не отличалась. Диониса частенько сожалела, что сыну не достался от рождения решительный, воинственный нрав, а дочь природа не наделила покорностью и благоразумием.– Это дело Совета, – запротестовал Никойо. – Ты можешь идти, Элейна.– В таком случае Агустин пойдет со мной. Идем, Агустин. Впрочем, вымолвив эти слова, Элейна задрожала, и не только от гнева. Вряд ли разумно сердить одного из Вьехос Фратос. Они обладают властью, которой другие не наделены. Пять лет назад ей пришлось дорого заплатить за это знание.– Ну, с меня достаточно! – рассвирепел Никойо.– Пусть уходит, – заявила Диониса, – и забирает мальчика, пока. В конце концов речь идет о простой формальности. Он ведь уже показал нам свое мастерство. – Они всегда окутывали Дар покровом тайны, даже когда говорили о нем между собой. – Давайте обсудим, что мы будем делать дальше.В подобные моменты Элейна восхищалась тем, как ее мать умела навязать свою волю родственникам мужчинам. Агустин был своего рода редкостью;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48