Автопортрет выглядел так же, как и вчера или неделю назад… за исключением, может быть…– Тио Гиаберто, – сказал Агустин, – взгляните сюда. – Он с нетерпением ждал, пока дядя подойдет к нему. – Если посмотреть внимательно, то можно заметить, что на холсте появились мелкие трещинки, как на очень старых картинах, написанных маслом.Сначала лицо Гиаберто оставалось равнодушным, как будто он слушал юношу, чтобы только его не обидеть, но потом его глаза сузились, и он приблизился к картине.– Да. Да! – Голос его дрогнул. – Это не обычные трещины. Портрет написан всего двадцать лет назад, и Андрее сделал его по всем правилам. Он не мог так быстро постареть. – Сцепив руки за спиной, Гиаберто направился к остальным иллюстраторам, и они говорили между собой приглушенными голосами, а потом вернулись в ателиерро.Агустин, прищурившись, подошел поближе к портрету. У него вдруг возникло ощущение, что это вовсе не трещинки, видимые в разных местах, – на губах и крыльях носа, на веках и воротнике, – а прикосновения кисти или карандашные пометки, загибающиеся и уходящие в сторону… Он тряхнул головой и поспешил за родственниками, нагнав их перед дверью, ведущей в ателиерро.Вьехос Фратос спорили.– Как самый старший среди нас…– Ты больше не можешь рисовать, Тосио. Если Андрее не поправится…– Матра Дольча, Гиаберто! Ты сказал это лишь потому, что твоя сестра хочет видеть тебя Верховным иллюстратором!– Эйха! – Агустин вовремя обернулся и увидел, как Гиаберто схватил кресло Андрее, приподнял его и с громким стуком опустил на пол. – Какой смысл продолжать спор? Толпа может в любой момент сжечь Палассо! Моронно! Пока Андрее не поправится, – если он поправится, на что мы все надеемся, – нам следует избрать план действий. Мы должны наладить связь с Палассо, чтобы заранее узнать, собирается ли Великий герцог предпринять жесткие шаги против бунтовщиков. Мы, Грихальва, зависим от благополучия до'Веррада. Мы погибнем вместе с ними или достигнем величия.Агустин никогда не слышал, чтобы его дядя говорил с такой страстью и в то же время с таким прагматизмом. До сих пор Агустину казалось, что Гиаберто выступал лишь в качестве рупора своей властной сестры.– Надеюсь, вы не думаете, что толпа способна все уничтожить? – испуганно спросил молодой Дамиано.– Никойо стал калекой из-за жестокости толпы, – напомнил старый Тосио, его скрюченные пальцы нервно поглаживали трость. – Матра эй Фильхо! Я рад, что уже стар. Новые идеи, разговоры о Парламенте и о том, что подмастерья должны иметь право голоса… Эйха! Ничего хорошего из этого не выйдет. Ничего хорошего. Вы же слышали о том, что произошло в Таглисе и Гхийасе, когда короли вовремя не расправились с вышедшей из-под контроля чернью?– Замолчи, Тосио. – Гиаберто властно поднял руку. – К лучшему или к худшему, но мы здесь. А поскольку на улицу выходить небезопасно, нам нужно найти способ связаться…– с Элейной, – неожиданно прервал его Агустин. Все тотчас посмотрели на него. Проглотив слезы, он подошел к столу. Тяжелая, темная столешница, вокруг которой в течение многих лет собирались на Совет иллюстраторы, помогла ему успокоиться. – Когда Элейна находилась в Чассериайо, она послала мне изображение одной из комнат, и я отправлял ей письма…Тут все разом заговорили.Агустин сжал руки, он уже жалел, что открыл рот.Наконец голос Гиаберто перекрыл шум:– Что ты делал? Агустин робко улыбнулся.– Я немного почитал Фолио, раньше времени. Грихальва не раз так поступали. Я не понимаю, почему мне следовало ждать, пока вы меня научите. И… – Он заторопился, потому что иллюстраторы с угрозой смотрели на него. – Элейна в Палассо.– Но она не обладает Даром. Если б только мы были уверены, что Сарио сейчас в Палассо, если бы нам удалось переговорить с ним…Они снова принялись спорить – пустая трата сил и времени. Агустин шагнул в сторону, а потом повернулся и ушел. Никто не обратил на это внимания. Однако Кабрал встречался с доном Рохарио, а дон Рохарио имеет какое-то отношение к либертистам. Он определенно может связаться с теми, кто находится в Палассо, окруженном" баррикадами. Агустин не сомневался, что Рохарио доставит первое письмо Элейне – ведь он много думал о предложении Элейны говорить через два начертанных кровью рисунка. Такая возможность существует. Когда Агустин вышел во двор, тишину прорезал истошный вопль.– Эй! Эй! Матра эй Фильхо! Быстрее сюда! – звала на помощь одна из служанок.Агустин побежал, его легкие горели, он задыхался, но первым оказался в большом зале, откуда доносились крики. Вскоре появились его мать, старый Дэво, другие слуги, а потом и иллюстраторы – все они столпились у него за спиной.Андрее корчился в судорогах. Они начались совершенно неожиданно. Верховный иллюстратор дергался, его широко раскрытые глаза бессмысленно уставились в пустоту. Изо рта показалась пена. Кровь брызнула из носа. Руки и ноги спазматически колотили в стену – в результате он скатился с постели и тяжело рухнул на пол.Агустин бросился вперед. Служанка в ужасе присела в углу. Агустин схватил Андрее за плечо и с усилием перевернул его на спину. Кровь запачкала подбородок Верховного иллюстратора, густая красная струя стекала по шее. Зрачки закатились.– Матра! – прошептал Агустин, не в силах оторвать взгляд от Андрее.– Отойди от него! – закричала Диониса. Сквозь туман Агустин почувствовал, как ее руки схватили его и оттащили в сторону от истекающего кровью тела Андрее Грихальвы.– Да защитят нас Матра эй Фильхо, – прошептал Гиаберто. – Он мертв. Глава 79 Рохарио никогда не видел Совета, который проходил бы так беспорядочно. Советники его отца всегда говорили только после того, как к ним обращались, и крайне редко высказывали мысли, с которыми Великий герцог мог бы не согласиться. Именно по этой причине Рохарио находил заседания – Совета невыносимо однообразными.Второе официальное собрание либертистов никак нельзя было назвать скучным.– Я заявляю, что мы должны объявить себя Парламентом и плевать на тех, кто уповает на разрешение Великого герцога! – выкрикнул молодой подмастерье из гильдии каменщиков, старейшей среди всех строительных гильдий.– Сядь, юноша! Маэссо Торрехон еще не закончил. Мы будем выступать по очереди. Или еще раз напомнить всем 6 правилах, принятых нашим собранием?Подмастерье опустился на скамью, стоявшую в пяти шагах от Рохарио. Он выглядел довольным и сердитым одновременно. Его молодой приятель в шляпе с бахромой – таковые были популярны среди начинающих архитекторов – что-то прошептал ему на ухо. Это несколько удивило Рохарио: ведь архитекторов принимали при дворе – в отличие от ремесленников и торговцев, которые попадали во дворец только по каким-то праздничным дням. Однако этих людей связывало нечто неуловимое. Собравшиеся между тем обсуждали заявление подмастерья.Маэссо Веласко застучал кулаком по столу, требуя тишины. У него был могучий бас и живые манеры, за которыми скрывалась стальная воля.– Друзья мои, коллеги, прошу вас соблюдать тишину, чтобы маэссо Торрехон мог продолжать.Постепенно толпа людей, собравшихся в столовой Гаспара, немного успокоилась. Они могли с чем-то не соглашаться – иногда весьма темпераментно, – однако старались соблюдать придуманные ими самими правила, в соответствии с которыми каждый имел право высказать свое мнение.И они пользовались этим правом. Маэссо Торрехон, представлявший интересы торговцев одеждой. Маэссо Арохо, хвастливый человек, возглавлявший банкирские дома Мейа-Суэрты. Ювелир. Нотариус из гражданского отделения Палассо Юстиссиа. Маэссо Лиэнас, чрезвычайно богатый землевладелец, который умудрился выдать свою самую красивую дочь за разорившегося графа. Двое санктос, высказавших кощунственные сомнения в том, что екклезия должна поддерживать Великого герцога. И даже некий человек, которого Рохарио видел при дворе, вечный оппозиционер, младший сын одного из министров Ренайо. Рохарио сидел в своем углу, надеясь, что его никто не узнает.Что касается маэссо Веласко, то его прапрадедушка превратил строительные верфи, которые издавна являлись собственностью семьи в провинции Шагарра, в торговую фирму, имевшую представительства на всей территории Тайра-Вирте и даже за ее пределами. Рохарио хорошо знал имя Веласко по торговым “Договорам” на стенах Галиерры. Теперь потомок этой торговой династии с удивительной выдержкой председательствовал на совете и тщательно следил за тем, чтобы выступающие соблюдали регламент.Их пожелания, как отметил про себя Рохарио, совсем не походили на требования воров и бандитов.Участвовать в обсуждении налогов. Иметь право приостановить действие новых законов, которые вводит Великий герцог. Создать собственные суды, где можно было бы разрешать спорные вопросы и выдвигать проекты законов, регулирующих жизнь множества ремесленников, торговцев и других собственников в Тайра-Вирте, ведь именно они – с этим соглашались все – являлись основой государства. И возродить Парламент, обладающий теми же правами, что и совет Великого герцога, где сейчас заседали лишь представители благородных семейств.Один из санктос предложил наделить правом голоса всех людей, потому что в глазах Матры эй Фильхо они равны между собой.– “Все люди – братья!” – такой лозунг выдвинули в Гхийасе! – выкрикнул он.Его быстро заставили замолчать. Рохарио нахмурился, когда слово взял следующий оратор.– Господа, вы все меня знаете как маэссо Асему. – Серебряные волосы выгодно оттенял черный воротник прекрасно пошитого костюма.– Проклятый аристократ! – закричал подмастерье из гильдии каменщиков, восхищаясь собственной дерзостью.Асема снисходительно улыбнулся. Рохарио не верил людям, которые так ловко преодолевают трудности.– Да, вы правы, мой юный друг, я родственник барона до'Брендисиа. Для тех, кто не знает, почему я пришел сегодня сюда…– Я не знаю! Возвращайся в Палассо, если сможешь обойти баррикады!– Тихо! – сурово сказал Веласко. – Пусть наш друг говорит. Он может рассказать нам много интересного.– Я пришел сюда, – спокойно продолжал Асема, – из-за того, что мой любимый брат, Себастьяно, умер в тюрьме Великого Герцога Коссимио – третьего, который носил это имя. Себастьяно хотел того же, на чем настаиваете сегодня вы: возрождения Парламента. Я поклялся продолжить его дело.Признание Асемы вызвало гул удивления в зале. Рохарио вздохнул и еще больше сгорбился. Помещение было переполнено, поэтому он видел только верхнюю половину картины, которую нарисовала Элейна. Ей не хватило всего нескольких дней. Рохарио было грустно смотреть на эту великолепную фреску, так и оставшуюся незаконченной.Неужели она действительно произнесла эти слова: “Ты понял, что в моем сердце”. Матра Дольча! Она поцеловала его. Сюда. Рохарио поднял руку и коснулся щеки. Даже сейчас, через столько дней, он чувствовал прикосновение ее губ к своей коже.– Для достижения успеха, – Асема продолжал говорить все тем же елейным голосом, – вы должны объединить всех недовольных в Тайра-Вирте, а не только представителей разных гильдий. И если для этого вам придется сотрудничать с теми из нас, кто вырос при дворе, значит, так тому и быть. Нет! – Он поднял руку ладонью вверх в сторону молодого подмастерья гильдии каменщиков, снова вскочившего на ноги. – Мой юный друг, ваш взгляд полон гнева, но если вы мечтаете о том, чтобы ваши дети процветали, то вам необходимо понять: имея общую цель, мы станем сильнее. У нас есть могучее оружие, которое нам следует разумно использовать. Среди нас находится второй сын Великого герцога Ренайо, который симпатизирует нашим идеям, – мне уже давно об этом известно.Матра эй Фильхо! Но было уже слишком поздно. Сначала один, потом другой, а затем и все остальные, проследив за взглядом Асемы, повернулись к Рохарио. Неожиданно наступила мертвая тишина.– Дон Рохарио, может быть, вы скажете нам что-нибудь? – спросил Асема.Мердитто! Свиньям Брендисиа никогда нельзя было доверять. Его мать не раз это повторяла. Несмотря на охватившую его ярость, Рохарио знал, что у него нет выбора. Он встал.Люди зашевелились, как учуявший добычу зверь, еще не знающий, на что решиться. На лице владельца гостиницы Гаспара появилось комичное выражение – тайное наконец стало явным.– Друзья мои, – начал Рохарио, хотя ему совсем не хотелось именно так обращаться к собравшимся. – Я стою перед вами… и у меня нет слов. Я не ожидал, что мне придется говорить.Раздались негромкие смешки. Он подождал, пока они стихнут, пытаясь собраться с мыслями. Асема продолжал улыбаться, но Рохарио показалось, что в его улыбке больше злорадства, чем доброжелательности.Рука Рохарио сама потянулась к галстуку, но он сообразил, что сейчас, когда на него смотрят, его не следует поправлять.– Я никогда не интересовался политикой. И плохо представлял себе, что происходит за стенами Палассо в Мейа-Суэрте до того момента, пока не вошел в эту гостиницу.– А что вас сюда принесло? – дерзко выкрикнул молодой подмастерье.Отсутствие титула прозвучало как оскорбление.Фильхо до'канна! Рохарио с трудом сдержал гнев. Что им сказать, чтобы они поверили?К его удивлению, вперед вышел Гаспар. Хозяин гостиницы широким жестом показал в сторону незаконченной фрески.– Он влюбился в прелестную молодую женщину, которую я нанял, чтобы она нарисовала эту фреску!Его слова вызвали грубый хохот. Рохарио покраснел, но почувствовал, что настроение в зале изменилось. Пришло время решительных действий.– Но остался я тут совсем по другой причине! – Теперь он чувствовал себя увереннее. – Я работал… – ему пришлось подождать, пока стихнет шум, –.в качестве писца. Одновременно прислушивался к голосам людей. Когда я сказал отцу, что он должен обратить внимание на ваше положение и рассмотреть обиды и требования – справедливые, с моей точки зрения, – он вышвырнул меня вон! – Рохарио умолк, давая возможность присутствующим до конца осознать эти слова, и закончил уже спокойнее:– Поэтому я здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48