Кого-кого, а Раймона Грихальву карликом не назовешь. По широким плечам рассыпана пышная грива, он молод, крепок телом, энергичен; природа наделила его не только даром художника, но и редкостным здравомыслием и спокойствием.И тут вдруг Сааведра поняла, что с этим человеком надо быть прямолинейной – конечно, насколько хватит смелости.– Простите! – вскричала"" она, падая на колени. – Святыми Именами молю: простите!На каменном полу лежал ковер, но все равно она больно ударилась коленями. Прижав к груди руки, Сааведра склонила голову. – Матра эй Фильхо, клянусь, я не хотела… Я всего-навсего… Я всего-навсего пришла, потому что… потому что… – Ей не хватало воздуха. – Потому что это запрещено. Я сознаюсь. – Она не осмелилась поднять глаза, увидеть осуждение на лице Раймона Грихальвы. – Агво, я умоляю вас… Клянусь, я не хотела!– Сааведра, ты совершила очень дурной поступок, – спокойно произнес он.– Да… Эйха, да, я знаю. Агво, клянусь, у меня и в мыслях не было портить картину…– Сааведра, дело не только в картине. Пострадала не она одна. Сааведра плотно сомкнула уста, с которых рвались мольбы. Известно ли ему то же, что ей и Сарио? Знает ли он, как все было на самом деле?– Дисциплина, – сказал он.Разум ее затрещал по швам – его распирал сонм страшных догадок. Что он имеет в виду? Чиеву до'Сангва? Нет, конечно же, нет. В этом бы он не признался. Раймон никогда не скажет, что из-за нее погиб человек, – точно так же, как его Пейнтраддо Чиева.– Дисциплина, – повторил он. – Для нашей семьи ее ослабление подобно смерти. Подобно нерро лингве. – Тон его смягчился. – Встань, Сааведра. Я не Премио Санкто, чтобы выслушивать исповеди и отпускать грехи. Я всего лишь Грихальва.– А еще – иль агво, – прошептала она.– Да, имею честь быть им… Сааведра, поднимись. Я хочу, чтобы ты на меня посмотрела.Она встала дрожа. Увидела его глаза – серые, как у нее самой. Облик был суров не по летам, а глаза – нет. В них было нечто весьма похожее на сочувствие.– Я тоже был подростком, – сказал он. – И тоже пришел однажды, куда нельзя было приходить. Об этом никто не знал, поэтому я избежал наказания. Но ведь я и не губил картин из-за своей неосторожности.– Я пыталась ее спасти, – прошептала она. – Пыталась, но было слишком поздно.– Картины сгорают быстро. Чуть коснется пламя, и все. Отчасти по этой причине мы так осторожны за работой. Тебе еще повезло, что сама не сгорела.– Уж лучше бы сгорела. – И тут она рискнула:– Но ведь Томас напишет другую картину, да? То есть немного иначе, не совсем точную копию. Ведь он такой способный художник, разве он не сможет написать заново автопортрет?Строгость на лице и доброта во взоре, столь необычно выглядевшие рядом, вдруг исчезли. В глазах Раймона появилась озабоченность. Он не мог признаться, что не только картина пропала безвозвратно.– Действительно, – суховато промолвил он. – Точной копии не будет.– А Томас уже знает? – поспешила с вопросом Сааведра. – Ему сказали? Эйха, теперь он меня возненавидит. – Она лихорадочно искала подходящий тон, боялась, что агво заподозрит фальшь. – Конечно, возненавидит. И будет прав. Ведь это была превосходная картина.– Шедевр, – подтвердил Раймон Грихальва. – Чтобы юношу признали Одаренным, он обязательно должен написать превосходный автопортрет.– Так он уже знает? – допытывалась она, У Раймона окаменело лицо.– Я полагаю, от него это скрыть невозможно, – ответил он, тщательно подбирая слова. – Но не стоит бояться его гнева. Он не накажет тебя.– Но ведь он имеет на это право.– Разумеется, имеет. Но… – Раймон легонько махнул рукой, – это не столь существенно.– Не столь существенно? – Она была поражена, но разве мог он ожидать иной реакции? Она знала правду о Пейнтраддо Чиеве, но он-то не знал. “Надо притворяться, что я думаю только о Томасе, о том, как он теперь ко мне относится”. – Как же так! Вы сами видели, что я натворила!– Это верно, – кивнул иль агво. – Я видел, что ты натворила. Думаю, ты и сама это знаешь.Дабы не сболтнуть лишнего, понадобилось целиком сосредоточиться не на том, что она знает, а на том, что ей полагается знать.– Вы меня накажете, – глухо сказала она.– Естественно, – подтвердил он. – Нельзя безнаказанно нарушать компордотту. (Так назывался свод правил безупречного поведения, определенный Вьехос Фратос для семьи Грихальва.) – Что я должна сделать? – У нее пересохло во рту.– Сааведра, правильнее было бы спросить, чего ты не должна делать.– Не должна?– Тебе запрещается в течение года встречаться с Сарио. Это ее потрясло.– Год?– Да. Целый год.– Но ведь… – Такого страшного приговора она никак не ожидала. – Агво, но ведь он мой единственный друг, – слабым голосом призналась она ему в том, в чем не призналась бы никому другому, даже Сарио, хотя наверняка Сарио тоже считал себя ее другом.– Я знаю. А у Томаса был единственный автопортрет.Даже в отчаянии Сааведра не упустила возможности спросить:– Агво, но ведь он напишет новый портрет, да?– Нет, – ответил он, – не напишет. Конечно, как же иначе? Мертвецы не пишут картин. Но ей была нужна полная ясность.– Может, не такой же точно, а…– Нет, Сааведра. Такие картины создают только раз. Лишь поэтому они дороги.И лишь поэтому в них скрыта магическая сила. Сааведра прикусила верхнюю губу.– Так мне теперь что, домой? В ссылку?– Тебе нельзя общаться с Сарио. Конечно, вы будете видеться, в Палассо Грихальва вряд ли можно этого избежать. Но разговаривать друг с другом вам запрещается, как и проводить вместе свободное от уроков время. Между прочим, от меня не укрылось, – добавил Раймон с мимолетной улыбкой, – что ты, Сааведра, очень способна для юной женщины. Ты уже в том возрасте, когда у мальчиков и девочек проявляется талант, и мы, воспитатели обязаны следить за его созреванием и выделять наиболее способных подростков.Сааведру бросило в жар. Она промолчала.– Наш маленький Неоссо Иррадо уводит тебя с пути истинного. Или ты думаешь, мы слепы? Сааведра, ты хорошая девочка, но слишком легко поддаешься его влиянию. Из-за него нарушила компордотту, а ведь было бы гораздо правильнее, если б не ты с него, а он с тебя брал пример. Или ты думаешь, мы не догадались, кто привел тебя в кречетту? Не в твоем характере нарушать запреты.На это ей сказать было нечего, хотя голову распирало от мыслей.– Плохая компания, – наставительно молвил Раймон Грихальва, – даже талантливых не доводит до добра.Сааведра больше не думала о себе, о том, что сделала, – только о Сарио.– Агво, но ведь он вовсе не плохой! Он Одаренный, я это точно знаю.– Что ж, Сааведра, твоя верность дружбе похвальна.– Агво Раймон, тут дело не только в дружбе. – Решительный тон удивил ее саму. Должно быть, вера в Сарио столь огромна, что ее невозможно скрыть. – Он лучше всех остальных.Его лицо стало непроницаемым.– Почему ты так думаешь?– Я это чувствую. Просто знаю, и все. Это у меня в сердце. – Она коснулась груди. – Он всегда был не таким, как другие, с самого начала. И все об этом знают. Потому-то и обращаются с ним так плохо, дразнят, смеются над ним, внушают, что он слишком маленький… Потому что и они это чувствуют. Сколько бы ни издевались над ним, понимают, что на самом деле он выше любого из них. Агво, у него есть не только подлинный талант, но еще и душа. – Она смотрела в спокойные очи Раймона Грихальвы, искала в них понимания. – Мы делимся на тех, кто всю жизнь мечтает стать лучшим, и на тех, кому незачем мечтать, а надо лишь сделать это. Получить то, что и так тебе принадлежит. – Сааведра печально вздохнула. – Агво, "ему завидуют. Даже муалимы… Они понимают, кем он может стать.Раймон поднял руку, призывая ее умолкнуть.– Действительно, мы умеем отличать детей, обладающих столь дорогим для нас талантом. Но без наказания обойтись невозможно, как и без компордотты. Дар лишь тогда приносит семье ощутимую пользу, когда его обладатель понимает, что злоупотребление им чревато опасными последствиями.Она кивнула, подумав, что Томас об этих последствиях узнал не понаслышке.– Ты сама видишь, как мало нас нынче. И мы должны заботиться об оставшихся. Мы не можем позволить запальчивому юнцу расшатывать устои нашей семьи.Она снова молча кивнула.– Поэтому тебе, Сааведра, лучше держаться от него подальше. Пусть расцветает твой дар, и меньше заботься о Луса до'Орро твоего приятеля, чем о своей собственной.Она чуть не вздрогнула. Откуда он знает?Раймон Грихальва улыбнулся.– Муалимы очень требовательны, угодить им подчас невозможно, но у них тоже отменное чутье на талант. А ты им не обделена, уж поверь.– Где ему до таланта Сарио!– Сарио? Да, пожалуй… Но без дисциплины дар – ничто. Какой от него прок, если он неуправляем?Они ушли от опасных тем, углубились в философию искусства. Сааведра оживала под одобрительным взором Раймона.– Агво, но ведь в дикой свободе есть высший смысл. Если у художника душа в оковах, надолго ли он сохранит свой талант?– Безусловно, твои слова не лишены смысла. Но если поступиться правилами, дисциплиной, потеряно будет все.– Агво, но разве мы не Грихальва? Разве мы не вольны творить, как никакая иная семья?– А чем же еще мы занимаемся? – Он улыбнулся. – Сааведра, не пытайся меня перехитрить… Я согласен с тобой, что Сарио талантлив, может быть, даже Одарен, – это выяснится довольно скоро. Но неуправляемый талант – лишь помеха семье на пути к ее целям.– Он хочет стать Верховным иллюстратором, – выпалила она. – И это не пустая мечта! Он прекрасный художник! Да, Сарио вспыльчив, иногда непослушен, но неужели из-за такого пустяка вы лишите род Грихальва возможности заменить Серрано нашим человеком?– Иногда?– Агво, он нервничает. Вам ведь тоже случается нервничать. Вот вы говорите, что однажды в детстве зашли куда не полагалось… Ну, и кто вы теперь? Главный наставник, один из самых прославленных иллюстраторов нашей семьи, и по справедливости на место Верховного иллюстратора после смерти Гуильбарро Серрано надо было назначить вас, а не его сына, этого никчемного маляра…Он очень долго молчал, а она тем временем заливалась густым румянцем, вспомнив, каким тоном должно разговаривать с этим человеком.– Ты в самом деле считаешь, что Сарио настолько талантлив?– Он способен написать все что угодно, я в это верю. И стать кем угодно.Он задумчиво прикрыл глаза.– Может быть, ты и права. – Он сжал в ладони Золотой Ключ, висящий на цепочке. – Может быть. Что ж, мы с тобой побеседовали, наказание определено. А теперь ступай. Вымойся, переоденься и посмотри, нет ли ожогов. И заруби себе на носу: я своего решения не отменю. Твоя “ссылка”, как ты это называешь, продлится год, и ни днем меньше.– Да, агво.Он поцеловал пальцы, держащие Ключ, и прижал его к груди.– Да будут вечны Их Святые Имена. Можешь идти, Сааведра.Она повторила его жест, хоть и не носила ключа. И молча (Раймон уже не потерпел бы возражений) покинула солярий.«Надо рассказать Сарио…»Только сейчас она осознала всю суровость, всю изощренность наказания.– Матра Дольча, – прошептала она, и на глазах выступили слезы. – Если ты можешь ускорить время, умоляю, начни сейчас же!Раймон Грихальва обернулся на звуки шагов и указал на стул с мягким сиденьем и высокой спинкой. Но вошедший сразу направился к окну. И встал спиной к Раймону.– Да, – задумчиво произнес он. – Теперь я понимаю. Хорошо, что ты меня позвал.– Премио Фрато, – кивнул Раймон.– Пожалуй, в наших планах она может сыграть не менее важную роль, чем мальчик. – Он посмотрел на Раймона. – Думаю, теперь нет никаких сомнений, что это – кровь тза'абов. Наша семья всегда была талантлива, но этот талант – иной. Он – выше. И наш дар, и наша кровь теперь иные.– Генеалогия предполагала, что кровь тза'абов должна заявить о себе, но до нерро лингвы ничего не было заметно, – сказал Раймон.Его собеседник отмахнулся.– Может, так оно и было, но не стоит забывать о том, что нерро лингва внесла уйму неразберихи в наши архивы. Вполне возможно, после чумы перемены просто-напросто нигде не фиксировались. И без того дел было невпроворот.– Да, конечно. – Раймон погладил цепочку на груди. – Не угодно ли вина, Премио Фрато?– Пожалуй, чуть позже.Гость – Первый Брат среди Вьехос Фратос – был в летах, угловат и костляв. Сейчас свет из окна заливал половину его лица.– Я заглянул в папку девочки. Весьма и весьма незаурядный ребенок. Так ты говоришь, ей тринадцать?– Двенадцать, Артурро.– Двенадцать. Ладно, время еще есть, хоть и не так много, чтобы бить баклуши. – Артурро Грихальва улыбнулся. – И язычок у нее бойкий, ничуть не хуже рук, верно? Раймон иронично изогнул губы.– Умом она ничуть не уступает мальчику. По-своему, конечно. Артурро тяжело вздохнул.– Наш маленький Неоссо Иррадо… Надо будет заняться его воспитанием. Томасу упорно не везло, взять хотя бы этот случай с Пейнтраддо Чиевой. Но Сарио способен доставить нам куда больше хлопот, чем Томас. Он Одаренный – тут девочка совершенно права, – но в его годы нельзя обладать таким неутолимым честолюбием. Сарио не просто мальчик, в нем очень много взрослого; этим-то он и опасен.– Интересно, – заметил Раймон, – почему самым талантливым всегда недостает самодисциплины?– Раймон! Кто бы говорил! – Поймав себя на резком тоне, Артурро дружелюбно улыбнулся. – Мне начинает казаться, что это – плата, одно из неотъемлемых свойств Дара… Мальчики, послушно соблюдающие компордотту, проявляют в лучшем случае обычные способности. Они ничего не подвергают сомнению, никому не бросают вызов, не стремятся любой ценой раскрыть свой талант.– И Дар?Лицо Премио Фрато посуровело.– Да, Раймон. Вот почему этот мальчуган способен навлечь на нас беду. Дар и самоконтроль – не пара. Чтобы развить талант, надо спускать его с цепи – пусть резвится на воле, пусть набивает шишки, пусть растет. Но при этом надо добиваться, чтобы он возвращался.– Как вернулся я, – с иронией сказал Раймон. Улыбка Артурро стала ласковой.– Эйха, ты вернулся – и за это получил награду.– А как быть с Сарио?Пожилой собеседник коснулся своего Ключа.– Раймон, за ним надо следить. Очень пристально. Надо видеть не только голод в его взоре, не только его удивительный Свет, но и опасность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48