Ее глаза сверкали, как призмы в солнечных лучах.
— Возможно, месть. Даже народец моего собственного Провала будет рад, что участок леса возвращен ему, что магия креста ниспровергнута. Звери нападут на них сегодня ночью.
— А ты?
— А я порой бываю до отвращения мягкосердечен. Вот что случается, когда любишь полу-полу, как наша Катерина.
— Меркади, есть вещи, которые мне необходимо узнать. Я уверен, что я тут по какой-то причине.
— Конечно. Без причин ничего не случается.
— Всадник. Он следует за мной?
— Несомненно.
— Но…
— Я ухожу, юный Майкл. Я не провидец, чтобы толковать со мной о тайнах Дикого Леса. Даже вирим знают не все. Многое тебе придется узнать самому. Когда можно, я буду посылать кое-кого из наших помогать вам и сам буду навещать вас. И этот меч — поскорее научись им пользоваться. Железо — самый надежный убийца в этом краю, даже надежнее этой твоей гремящей огненной палки. И помни: остролист и волчье лыко — твои друзья. И еще лютик. Он отгоняет ведьм. И тысячелистник, чтобы лечить раны, нанесенные железом. Запомни все это, Майкл.
Крылышки стрекозы зажужжали в стремительных взмахах.
— Меркади… погоди…
Стрекоза взвилась в воздух, лукаво помахала крылышками и взмыла к вершинам могучих деревьев.

Примерно в трех милях оттуда они встретили Котт. Она стояла между Мечтой и украденным мерином. Широкий луч медового солнечного света падал на них, и ее лицо словно пылало белым огнем. Позолоченный триптих из какого-то другого времени. Но луч угас, и он увидел грязь на ее щеках и тунике. Она улыбнулась.
— Ну, теперь мы будем странствовать со всеми удобствами.
13
Странствования.
Они проделали долгий путь, и уже казалось, что вся его жизнь проходила под деревьями, — костры по ночам, ощущение твердой земли под спиной, вкус продымленного мяса. Долгое время — достаточное, чтобы далеко позади остался запах пожара и месть рыцарей. Достаточно времени, чтобы убрать детскую пухлость с его лица, накачать новые мышцы на его долговязой фигуре и придать ей новые пропорции. Поводья, нож и рукоятка меча натерли мозоли у него на ладонях, а его плечи раздались вширь.
Рингбон многому его научил: как выслеживать дичь в густой чаще, как узнавать ее тропы, как подкрадываться. Как убивать. И лесной язык все больше и больше просыпался в сознании Майкла, так что ему было все легче и легче вплетаться в пеструю ткань Дикого Леса. Он набирался лесных знаний и обнаруживал, что по большей части они уже были скрыты в нем, как и язык. Расцветал спрятанный бутон. Вот что он видел, что узнавал, а вместе с этим взрослел.
Заметил он это, когда его подбородок стал покрываться быстро растущими волосами. Люди Рингбона, следуя древнему обычаю, брили лица и коротко подстригали волосы, а потому кремневых бритв и гусиного жира для бритья было хоть отбавляй. Но волосы на его подбородке становились гуще, жестче, щетинились и царапались. В конце концов, хотя Котт возражала, он перестал их сбривать и еще до того, как ему исполнилось четырнадцать, превратился в бородатого мужчину. Это его напугало, но Котт не желала ничего обсуждать. И только посоветовала ему вспомнить притчу о том, что время подобно озеру. Но его охватило сомнение: действительно ли оно настолько неистощимо, если это место пожирает его воду.
Они следовали за племенем Рингбона, когда оно, подчиняясь смене времен года, кочевало следом за дичью. Он видел, как утренний иней сменялся снегом, который превращал дремучий лес в первозданную одноцветную страну чудес, где по ночам охотились белые совы, а по сугробам бродили седые от инея волки. Он убил медведя — в достопамятный день! — и шкура пошла на плащи для Котт и для него. Он вытаскивал белок из их гнезд в дуплах, кроликов из нор, а в голодное время года не брезговал и падалью. Люди Рингбона устроились зимовать на берегу полузамерзшей реки, вдали от деревень, церквей, отрядов воинствующих рыцарей. Там они построили жилища из хвороста, шкур, дерна и всякого другого подручного материала. Женщины, похищенные из сожженной деревни, с поразительной легкостью приспособились к новому образу жизни. Они учились от женщин племени среди которых были такие же пленницы, добытые в предыдущих набегах. Они коптили мясо, дубили шкуры, собирали хворост и носили воду, не жалуясь, хотя с каждым еще более темным месяцем морозы крепчали. По ночам между жилищами бродили волки, и как-то раз волк проскочил под откинутую шкуру двери, чтобы схватить спящего ребенка. Обитателей леса тоже мучил голод.
По заснеженным лесам бродили другие звери. Мужчины собирались в самом большом жилище вокруг вкопанного в землю очага, обсуждали, что предпринять весной, и неизбежно предавались воспоминаниям о прошлых зимах — страшных, темных временах. Четыре зимы назад человековолк подстерег женщину и убил ее. Следующей весной они его выследили, и на этой охоте погиб Файнос, хотя зверя они убили копьями с наконечниками, намазанными волчьим лыком. Но Файнос был еще жив, а потому им пришлось убить его, когда началась Перемена и в его жилах заструилась черная кровь волка-оборотня. А потом они съели и сожгли зверя, которым он стал, из уважения к человеку, каким он был. Ну и многое другое. Тот раз, когда явился большой отряд рыцарей, чтобы оттеснить племена на юг, в леса призраков, и они оказались прижатыми к реке. Пришлось поторговаться с троллем, которому принадлежал брод. И они ломали голову над загадками, а враги смыкались вокруг. Тролль был весельчаком, ему нравилось самому давать ответы, не меньше чем загадывать загадки. И он пропустил их (вирим относятся к племенам терпимее, чем ко всем другим людям), а затем вдоволь поизмывался над подскакавшими рыцарями и утопил троих, которые попытались перебраться через реку, не слушая его загадок.
Этот зимний поселок, в котором племя дожидалось весны, был невелик, и Майкл узнал, что не все напавшие на деревню были лисьими людьми. Некоторые были барсучьими, другие оленьими. В конце-то концов они все были одним народом, разъединившимся в незапамятные времена. К жителям деревень они ненависти не питали. Иногда даже помогали им, если тамошний брат не возражал, а рыцари были далеко. Но чаще все ограничивалось ненадежным перемирием. Те двое лисьих людей, схваченных в деревне, пришли туда торговать, но их обманули, а они бросились в драку и избили одного. В деревне стоял отряд рыцарей, и потому ее жители собрались их сжечь. При других обстоятельствах и с менее ревностным священником все можно было бы уладить более мирно. Однако лисьи люди разослали быстро гонцов к соседним племенам и на деревню напал отряд по меньшей мере из сорока воинов. Самих лисьих людей было около шестидесяти, а мужчин, способных сражаться, даже меньше двадцати. Их становится все меньше, говорили они. И с остальными племенами происходит то же. Мало-помалу звери, и рыцари, и зимы истребляют их. И скоро они исчезнут.
Странные люди! Они не сомневались, что обречены, но отказывались подчиниться какой бы то ни было внешней силе. Они могли бы давным-давно осесть в одном месте, стать жителями деревень, как все остальные, но отказались, подчиняясь какой-то древней традиции, теперь забытой. Они воины, утверждали они. И землю не обрабатывают. Но не могли объяснить, откуда им это известно.
Рингбон, как убедился Майкл, оказался замечательным учителем и наставником. Он был серьезен, даже мрачен, но бесконечно терпелив. Лишь изредка его чумазое лицо освещалось улыбкой, и он казался почти молодым. Угадать его возраст было невозможно — как и возраст всех остальных, кроме самых старых и самых юных. Все они были худыми, смуглыми, но широкими в плечах и невероятно ловкими — такими же быстрыми и уверенными в движениях, как дикие звери. Женщины были тоненькими и тоже смуглыми. В юности красивыми, но быстро старившимися. Стариков мучили распухшие суставы и ревматизм, и они, когда чувствовали, что их время подошло, уходили и терялись среди деревьев. Иногда тело находили и сжигали, иногда его успевали съесть звери. Лисьи люди не отличались особой чувствительностью, хотя своих детей ценили превыше всего.
На охоте Котт могла потягаться с любым из них и сидела с ними, когда они совещались. Ее бледное лицо резко контрастировало с их смуглыми лицами и с густой бородой Майкла. Майклу казалось, что они немножко ее побаиваются: ведь на бегу она обгоняла очень многих из них и знала повадки лесных зверей, как никто. Они считали ее отчасти колдуньей — слишком уж она любила лес. Они говорили, что деревья беседуют с ней. Она и Майкл были все время вместе. Она стала его тенью, оборотной стороной его жизни.
«Огненной палкой» Майкл не пользовался, хотя она и меч снискали большое уважение мужчин. И сохранили это уважение даже после его первых неуклюжих попыток охотиться и ставить ловушки. В их глазах он был колдуном. Быть может, это объяснялось быстрыми движениями среди деревьев, когда он был с ними, или смехом, доносившимся из глубины леса. Вирим охраняют его, говорили они. И считали его удачливым. В лесу он находил подарки — букетик лесных маргариток, подвешенного к ветке фазана, связанные ленточкой веточку и два сорочьих пера — и убеждался, что Меркади держит слово. Его люди были здесь, оберегали его и Котт, которая как никак была почти одной из них.
И один раз, охотясь в студеной предрассветной мгле, он увидел Всадника — на поляне под гаснущими звездами неподвижного на могучем вороном коне, точно статуя, высеченная из черного камня. У его ног стлались волки-оборотни, хищные вороны кружили у него над головой. Майкл, дрожа, побрел прочь. Лицо у него словно парализовало. Да, тот рядом и всегда будет рядом. Неведомая соединяющая их пуповина еще не разрезана.
Вот так текло время — незаметно, ничем не отмечаемое. Он потерял счет месяцам, но его не оставляло ощущение дисгармонии, чего-то полузабытого в дальнем уголке сознания, и оно все усиливалось по мере того, как таял снег, а в лесу набухали почки, и зазвучало птичье пенье. Надо ехать дальше. Достигнуть самого сердца Дикого Леса. Он по-прежнему верил, что Роза, его тетка, где-то в этом мире. Может быть, в замке Всадника, о котором упомянул Меркади. Поиски звали его.

Мужчины племени собрались в самом большом жилище обсудить весеннюю кочевку. Внутри было тесно, душно от запаха немытых тел и дыма. От людей веяло теплом, как от желтого огня — единственного освещения там.
Котт сидела, тесно прижатая к боку Майкла. Молодые люди, вернее сказать, мальчишки, жались у стен, так как им не хватило места сесть, и нагибали головы, чтобы не стукнуться о потолок. С него сыпались кусочки глины и коры: с весной проснулись мыши. Это, сказал Рингбон, доброе предзнаменование. Оно сулит хорошую весну и плодоносное лето.
Мужчины совсем исхудали. Отблески огня превращали их лица в черепа — глаза запали в черные провалы, скулы торчали. Зима выдалась не очень суровой, но в такой близости от сердца природы в темную половину года страдает все живое. Когда-то зима для Майкла была игрой в снежки, катанием на санках, возвращением из темноты к горячему какао и топящемуся камину. Теперь было другое: он ощущал зиму в своих костях, в рисунке ребер, выпирающих из-под кожи. Он видел ее в осунувшемся лице Котт. Зима была испытанием, ставила задачу выжить. По меньшей мере трое из очень старых и очень юных испытания не выдержали. Так был устроен этот мир.
Обсуждение велось абсолютно демократически. Мужчины знали, что Рингбон лучше всех знает, где могут оказаться рыцари, и что они задумают, когда сойдет снег. Семуин был самым лучшим охотником, знал все звериные тропы и держал в голове пути оленьих стад. А старый Ире знал, какие места надо обходить стороной, потому что они священны для вирим. И какие дары следует подносить древесному народу, чтобы благополучно проходить их заставы и пределы, хотя присутствие Котт его как будто сердило — ведь все это она, возможно, знала лучше, чем он.
Никто никому не отдавал распоряжений. Все облекалось в форму предложений, которые принимались или отвергались. Но по мере того, как наиболее знающие высказывали свое мнение, остальные начинали соглашаться. Рыцари отправятся большим отрядом на поиски тех, кто разорил деревню; весной лисьим людям нельзя будет торговать с соседними селениями, и им следует отправиться на юг в пустые леса, изобилующие дичью, хотя они и лежат ближе в Волчьему Краю. Туда рыцари за ними не последуют.
Кое-кто из молодых, явно гордясь собой, заявили, что не желают бежать от рыцарей: они победят их в любом бою, когда захотят, и уж тем более с помощью огненной палки Пришельца Издалека.
Наступила тишина — старшие молчали. Утвичтан — Пришелец Издалека — так они называли Майкла, а Котт называли Теовинн, Древесная Дева.
Это имя ее очень радовало.
Негоже втягивать Пришельца в ссору, которая касается только их самих, сказал Рингбон. Рано или поздно Пришелец пойдет своим путем, и ему совсем не нужно, чтобы его преследовала свора рыцарей. Он теперь совсем не похож на мальчишку, который сразил рыцарей осенью, и они его не тронут. Лучше оставить все так.
Рингбон посмотрел в глаза Майкла по ту сторону огня, и Майкл понял, что по мнению лисьего человека, он не останется с племенем еще на зиму и что тот никак не хочет стеснять его волю.
— Я пойду на юг с племенем, — сказал Майкл, подумав, что его путь в любом случае лежит туда, а ехать с одной только Котт ему не хотелось. Он чувствовал себя в этом краю совсем ребенком и знал, что ему необходимо научиться еще многому.
И в полутьме он чувствовал на себе ее взгляд. Она стиснула его плечо под толстой шкурой.
— Ты рад отправиться на юг?
Он не сумел ответить ей.
— Никто не приходит в Волчий Край и не покидает его, кроме тех, кого приводит и уводит Всадник, — сказала она, словно читая его мысли. — Даже вирим не ходят туда. А его замок, быть может, лишь сказка, легенда. Этого не знает никто.
— Он там. Я знаю.
— Откуда?
— В волшебных сказках всегда есть заколдованный замок, — улыбнулся он.
— Дурень!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40