Ни одному демону не снести такого.
Бедняга стал очеловечиваться прямо на глазах.
У каждого демона это бывает — если бывает — по-своему. Но все они перенимают какие-то людские вещи, то есть начинают перенимать.
Этот перенимал слова.
То, что он сказал, на слова покамест было мало похоже. А были это какой-то хрип, свист, щелчки и треск. Но на его старания никто, конечно, опять внимания не обратил.
— Или ты, — добавил Йиррин, — забыл, для чего совет?
— Я-то, — сказал Гэвин, — из правил Эрбора ничего не забываю.
Намек в его словах был очень зловещий. Но Йиррин не понял, да и привык он уже к тому, что у его капитана замечания, которых не поймет не то что Хюсмер, сын Круда, а вообще ни один человек.
А вот насчет правил Эрбора — это как раз была правда. Если молчаливый однорукий бог, лучше всех на свете знающий обычаи войны и поединков, взирал когда-нибудь на Гэвина, сына Гэвира, то не мог быть недоволен. Даже близ острова Сува. Помогать тому, с кем не было наперед уговора, — это не из правил Эрбора. Однорукий Воин вмешивается только там, где е с т ь уговор.
Можно, конечно, сказать и так: мол, Гэвин принял эти правила для себя оттого, что по ним выходило — он многое может, а против него могут немногое. Они предоставляли много возможностей сыну Гэвира и полному Гэвиру, старшему мужчине в роду и домохозяину. Гэвину еще только предстояло показать, как относится он к этим правилам, если они — против него.
— Я им сказал свое мнение так, — проговорил он все еще холодным голосом. — Потом я сказал свое мнение на совете. Они хотели совет — они его получили. Может, они хотят еще что-нибудь?!
— Ничего не забываю, — сказал демон.
На этот раз получилось уже куда увереннее. Он даже зашевелил клешнями от удовольствия: как это, оказывается, интересно — произносить людские слова. И, главное, просто, и шевелиться почти не надо: дрожи себе чуть-чуть верхней пластинкой панциря, и все.
А потом на совете еще раз закричали согласие.
Это даже не столько крик, сколько гул от ударов ножнами по щитам. Нестройный звук кажется грозным, как рычание горы Толоф, и взмывает к небу, а потом ложится тишина, и не надо волчьего слуха, чтобы ее расслышать.
Потом отдаленное «гр-р-р» возгласа согласия прозвучало снова, и в третий раз — последний.
Полог откинулся опять, и теперь это были Пойг, сын Шолта, и еще несколько человек, что за ним подтягивались. Пойг стоял, не столько впуская свет в шатер, сколько загораживая его своими плечами, но вместе с ним и светом снова ворвались сила, ветер, берег с темными пятнами плащей и клик гусей на пролете.
— О чем? — спросил у него Гэвин.
— Нет, Пойг, — сказал Йиррин. — Меня первого спросили. Меня спросили, чего они хотят. Так я отвечу. Они не хотят ссориться с тобой сейчас, Гэвин. Одним это не нужно, потому что им сейчас нужны только статуи с глазами из рубинов, другие больше были б рады драться на твоей стороне, чем против тебя, третьи не уверены, было бы это красиво и честно, четвертые… четвертые просто думают всерьез. Они-то понимают — четвертые, — что такие вещи легко начинаются и трудно кончаются, как охота с трещотками. И если начнется — кончится не раньше, пока кто из нас жив, нас — людей «Дубового Борта» и «Лося», а мы им дорого обойдемся — трое за одного.
Как смыкаются порою людские слова! На крошечном островке к юго-западу от Сувы Йиррин говорил когда-то: «Да нет, он на нас не полезет. Нельзя нападать сам-на-трое, но тот, кто держит оборону, забирает три жизни за свою одну». — «Я это тоже знаю, как по-твоему, а, побратим? — хмыкнул тогда Гэвин, — а лишняя стража все-таки не помешает…»
— С глазами из рубинов, — сказал демон.
— Они сейчас все хотят быть под стенами, на которые не взошел Бираг Зилет. По меньшей мере сейчас это для них главное — нашлись умные люди, расстарались для тебя… Они хотят просто Мону, а не твою голову, и они не хотят ничего нарушать. А ты им сам дал такую возможность. Я уж понимаю, — добавил Йиррин, — что ты никак не собирался ее давать! А получилось то, что получилось.
— Пойг, — твердо сказал Гэвин.
— Ну, — сказал тот, — сейчас там кричали согласие о том, чтоб закрывался совет. Да ты глянь, капитан, — сам увидишь.
Увидеть это и вправду было можно — темное пятно на берегу, далеко впереди, заколыхалось, распадаясь.
А Пойг, сын Шолта, был немолодой уже человек — и своему капитану, и его певцу (что был тремя годами капитана старше) он в отцы годился. И он был предан Дому Щитов слишком давно и прочно, и он тоже знал, что такое гэвировская ярость, и был в том походе, когда отец Гэвина, — Гэвир Поединщик, — после того как старейшины заставили оговорить мир с Локхирами, а из пятерых сыновей в доме Гэвиров в живых остался один, — отправился на восток, на материк — в Королевство, и ярости в том походе было больше, чем нужно, как будто он стремился к истреблению, а не к добыче. И больше всего Пойг сейчас боялся, что гэвировская ярость опять потребует от Пойга, сына Шолта, того, что потребовала девять зим назад в последнем походе Гэвира Поединщика, — потому что, если Гэвин потребует, то ничего уже не поделаешь…
«Было бы три решения, — подумал Гэвин. — Сперва обо мне, потом — кто новый предводитель, потом закрыть совет».
— Значит, — подумал он вслух, — они идут на Мону. Без меня.
— Все корабли, кроме тех, кто не захочет, — уточнил Пойг.
— Без меня, — сказал демон голосом Гэвина. И только теперь все услышали, что рядом с ними одна из сил, исходящих от стихий, пусть даже и невзрачная. Один только Гэвин не вздрогнул и, казалось, не оглянулся.
— А вы где были, — сказал он, обводя глазами всех, — вы…
— А мы ушли, — сказал Рогри, сын Баки, который тоже оказался тут. Он был человек «Лося» и один из тех, кто вышел из башни Катта живым, хоть и не невредимым, и вообще он при Йиррине — имовалгтане Йиррине — стал превращаться уже в такого человека, каким сам Йиррин был при Гэвине. И сейчас в душе у Рогри старая преданность капитану из Дома Щитов и нарождающаяся преданность капитану из никакого вовсе дома впервые вступили между собою в спор, и ничего он так не желал, как того, чтоб этот спор прекратился.
— Так, — сказал Гэвин.
Дружины уже расходились с совета. Нескольким из них идти к своим лагерям было на юг, мимо лагеря Гэвина, по берегу, так вот — слушайте! — они свернули и пошли в обход. Через песчаный гребень, за которым прячется путаница дюн, в глубь острова. Берег здесь, где стояли шатры Гэвина, конечно, выгибался, как выгибается и посейчас, но если вы побываете на Кажвеле, то уж, верно, поймете, что по ровному песку всегда ближе, чем по этой ряби склонов и тростника.
А все-таки они пошли в обход.
— Вот что, сотоварищи, — сказал Гэвин. — Пусть будет над головой не крыша, так хотя бы полотно, и вы мне все расскажете, что было, по порядку.
И уже в шатре ему рассказали все по порядку — говорил-то по-настоящему Пойг, сын Шолта, время от времени оглядываясь, чтоб его поправили, если что не так. А потом Гэвин, выслушав, сказал, что он обо всем этом думает; и каждое слово его было как удар, но поскольку это и были те слова, на какие они могли рассчитывать, оставалось только терпеть.
В шатре, само собой, оказалась почти одна ближняя дружина, но говорил Гэвин как будто всем.
Он никак не ожидал, сказал он, оказаться капитаном у такой дружины, которая обращается со своим предводителем как с пустым местом, а потом говорит, что это для его же блага. Что они там думали — их дело. Но сообщить, что совет продолжается, — это они должны были. А уж тогда он, Гэвин, сам решал бы, что ему делать.
— Мы должны были? — спросил Пойг у Йиррина.
— Конечно, должны, — сказал тот. И добавил: — Ну и что? Это всего только наше имя.
В их языке «имя», «честь», «слава» — для всего этого слово было одно. Но сейчас, скорее всего, оно значило — «честь».
— Ваше имя — это мое имя, — сказал Гэвин. — И не ваше дело решать, дошло бы там до драки или нет.
— Ваше имя — это мое имя, — сказал демон. Теперь его уже хватало на целые фразы.
— Убери отсюда этого повторяльщика! — приказал Гэвин.
— Как я его уберу?
— Если он тебя выбрал — знаешь, как, — сказал Гэвин. И добавил: — Демонишко-то, видно, не зря за плащ певца уцепился, — на слова горазд!
Так вот вышло, что и Гэвин на этом берегу сказал кое-что, из чего сделали пословицу.
А еще это прозвучало так, что, мол, Йиррин ни на что не горазд, кроме слов. Лучше Гэвина никто не умел голосом выразить такие вещи. Точнее, ко времени Кажвелы он уже в этом наловчился.
— Я знаю только один способ, как его убрать, — сказал Йиррин. — Вместе со мной.
— А если знаешь, — медленно проговорил Гэвин, — чего сидишь?
И тогда Йиррин действительно ушел. А вскоре разошлись ивсе остальные. Собственно, «разошлись» — это означало только, что ушли люди с «Лося» и в шатре у Гэвина стало обыкновенно — вроде бы просто вечер. Имо рэйк киннит.
А еще какое-то время спустя Рогри подошел к Йиррину, сыну Ранзи, стоящему возле своего шатра, там, где шатер его прикрывал от ветра; перед Йиррином на песке сидел демон, все еще нежась на серебряной кованой маске-застежке и вращая глазами-стебельками, а сын Ранзи смотрел на этого сына Земли и Воды прямо-таки с интересом.
Демон трещал вовсю. Он проговаривал речи нескольких человек одновременно, и оттого невозможно было что-нибудь понять.
— Полюбуйся, — сказал Йиррин. — Я бы на его месте удирал от нас без оглядки, а он сидит. Незачем тебе очеловечиваться, — обратился он к демону. — У человека довольно паршивая жизнь.
Уже и в путах
Хотят увидеть, —
сообщил демон голосом Гэвина, -
Эти людишки своего…
— Заткнись! — рявкнул на него Йиррин. А демон, как видно, дошел уже до того, что не только повторял слова, но и понимал их отчасти, — потому что действительно заткнулся.
Если бы эти стихи стали известны, — они бы уж точно помешали людям на До-Кажвела помнить, что они не хотят ссориться с Гэвином. «Насмешливые стихи» — это для северян тогда было очень серьезно.
— Что он говорит? — выдохнул Рогри. — Он ведь все повторяет, верно?
— Рогри, — сказал Йиррии, — как по-твоему, почему в суде свидетельства от демона не принимаются?
— Потому что они не люди, — ответил Рогри.
— Потому что они все путают. Они не понимают людских вещей, потому и путают, и этот уж тем более — в нем похоже на человека всего чуть-чуть.
— М-да, — с сомнением сказал Рогри.
Демон приподнялся на лапках, как бы в задумчивости, и побежал по песку, волоча застежку, как добычу, за собой. А Йиррин, сын Ранзи, смотрел на него. В самом деле, на совете, где прицепилась к нему эта кроха, вокруг было полным-полно всякого другого серебра.
— Берег выбирает меня, — сказал Йиррин, точно, произнеся вслух, закреплял эти слова в воздухе. — Берег, а не море. Ты тоже считаешь, что никогда мне не быть капитаном?! — добавил он.
— Подумаешь! — сказал Рогри и даже плечами пожал для убедительности. — Ты ж сам сказал — они все путают. Великое дело — демон.
Что же до демона, то застежка ему вскоре надоела. Посидев возле нее немного и повращав еще глазами, он перекинулся на сухой круглый комок водорослей, и ветер тотчас покатил его по песку. В конце концов он зацепился за распорку какого-то шатра да там и остался. Это тоже было неплохое место, где можно замереть в неподвижности.
Наперед, когда, —
произнес он, -
Открывать совет
Будет Гэвин, сын Гэвира, —
Если он еще
Хоть когда-нибудь
Будет открывать
Советы! — надо, чтоб он был
Стреножен, как конь!
Потом внутри у демона что-то зашелестело и зафыркало. Это он учился смеяться.
Смеяться не так, как бездумно хохочут демоны — просто потому, что им радостно существовать на свете, — а по-людски.
Странным был этот вечер на Кажвеле. И странной — ночь. Если стража возле кораблей у каждой из дружин стояла не больше положенного, то это не означает, что все остальные не спали вполуха и вполглаза. А еще — рассказывают в скелах — после вечерней еды к Сколтисам в шатер собралось несколько человек; даже и Кормайс Баклан пришел, хоть вид у него и был нахально-настороженный; на совете-то ведь они не успели по-настоящему обсудить, что станут делать теперь, потому что торопились закрыть совет — непонятно было еще, что ждать от Гэвина; да и теперь всю ночь за лагерем хозяина «Дубового Борта» следили со всех сторон.
Утром туда пришел Сколтис; казалось, поступать так, как будто ничего особенного не происходит, сделалось тут для всех прямо делом чести, но это — это уже было «имо рэйк киннит» такое, что страшно становилось. Но очень может быть, что Сколтис при этом чувствовал себя как его дед, когда нырял в Водопад Коня, и понимал, что найдутся люди, которые посмотрят на это так же.
— Я должен еще что-то сказать? — спросил Гэвин.
А ведь Сколтис знал, что один его вид уже действует на Гэвина, будто на коня слепень. Тьма его разберет, этого человека по имени Сколтис, сын Сколтиса, прозванного Камень-на-Плече, по любимой его застежке с самоцветом.
— Место сбора, — сказал он.
— У меня есть ваши Метки. У вас — Метки «Дубового Борта». Не потеряемся как-нибудь, — сказал Гэвин.
— Хорошо, — сказал Сколтис. Только и было всего разговору. Гэвин вышел из своего шатра уже пополудни, когда на берегу остались кострища и следы от шатров, а у берега стояли одни только «Лось» и «Дубовый Борт». Даже килитту — уже без корабельного леса — они увели с собой, а ведь это была общая добыча, вместе ее загоняли. Впрочем, Кормайс на нее с самого начала глаз положил, утверждая, что у него есть знакомый купец, которому выгоднее всего продавать корабли.
На следующее утро и эти две «змеи», последние из оставшихся на Кажвеле, тоже ушли в море и через некоторое время подняли черные «волчьи» паруса.
Гэвин вел «Дубовый Борт» на юг. Его приказов теперь уж вовсе никто не понимал, может быть — и он сам. Внешне это выглядело так, что они охотятся как шесть ночей назад. Имо рэйк киннит.
Гэвин с Йиррином теперь больше не разговаривали. Потому что с Йиррином теперь тоже разговаривал только Гэвин-с-Доброй-Удачей, Канмели Гэвин, Гэвин Морское Сердце, Гэвин Обманщик и сколько там еще прозвищ, — не подпускающий к своей душе никого не то что на десять — на сто шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76