Мышцы загудели, их пронзила острая боль, но этот рывок все же помог Вазгеру освободить одну руку, которой он не замедлил воспользоваться. Наемник размахнулся, и его тяжелый кулак врезался одному из держащих его людей в переносицу. Раздался громкий, отвратительный хруст. Мужчина слабо вскрикнул и отлетел к противоположной стене каземата. Он упал, раскинув руки и выпучив глаза. Из носа побежали два ручейка темной крови, быстро залившие лицо и шею. Не оставалось никаких сомнений в том, что тюремщик мертв. Но остальные успели отреагировать быстро. Миг спустя к горлу наемника кто-то приставил остро отточенный нож, который заставил Вазгера мгновенно замереть, подавив острое желание сглотнуть вставший в горле ком: если бы он хоть немного двинул кадыком, то получил бы довольно глубокую, хотя и не смертельную рану под подбородком.Зариан, даже не отшатнувшийся, несмотря на то, что Вазгер почти достал его в своем нечеловеческом рывке, едва заметно покачал головой.Повернувшись, он махнул рукой стоящему за спиной тюремщику, и тот шагнул вперед. В свете стоящей на полу лампы в его руке тускло блеснула изогнутая, словно рыболовный крючок, сапожная игла с длинным хвостом толстой нити. Вазгер широко распахнутыми глазами смотрел на медленно приближающуюся к его лицу иглу, не в силах отвести от нее взгляд. Наемника будто кто-то заворожил. Острое лезвие все еще было прижато к шее, и в какой-то миг у Вазгера в голове промелькнула безумная идея броситься вперед и самому перерезать себе горло, но он не смог заставить себя это сделать. Возможно, потому, что прекрасно понимал: держащие его люди — профессионалы и не позволят ему так просто расстаться с жизнью. На их поведение даже никак не повлияла смерть тюремщика, которому Вазгер минутой раньше сломал переносицу — лица этих людей были все такими же безразличными.И когда игла в первый раз вонзилась в его плоть, скребнув о плотно сжатые зубы, наемник не закричал — он слишком давно привык терпеть боль. Вазгер даже не изменился в лице, продолжая все с той же ненавистью и холодным презрением буравить взглядом замершего в дверях Зариана. Тот так же неотрывно смотрел на наемника, но его глаза, напротив, были совершенно пусты.Когда тюремщик наконец отошел, пряча иглу во внутренний карман, а его товарищи поднялись, ставя на ноги и наемника, Зариан, окинув осужденного взглядом, удовлетворенно кивнул и, подойдя, достал что-то из кармана. Секунду спустя у Вазгера перед глазами оказался его собственный медальон — воинский знак, пожалованный когда-то Дагмаром. Зариан то ли случайно, то ли сознательно поднял его так, чтобы тот оказался на уровне лица Вазгера, а потому тот вынужден был одновременно смотреть и на медальон, и на Зариана.— Он твой, — сообщил начальник стражи. — Думаю, будет лучше, если он останется с тобой до конца. Кем бы ты ни был, но ты заслужил воинский знак честно, и никто не вправе отнимать его у тебя.С этими словами Зариан бережно, стараясь не порвать шнурок, повесил медальон на шею Вазгера. На воинском знаке в тот же миг проступил волшебный рисунок, означающий, что медальон признал хозяина.Начальник стражи отвернулся и, не сказав ни слова, шагнул в коридор, поманив за собой остальных. Вазгер, получив ощутимый тычок в спину, вынужден был отправиться следом. В ушах стучала кровь, голова немилосердно кружилась, но все же на ногах Вазгер держался твердо то ли благодаря тому, что кто-то удосужился накормить его и перевязать, то ли из-за грызущей изнутри ненависти.— Я убью тебя. Клянусь Райгаром, я еще вернусь и поквитаюсь с тобой за то, что ты со мной сотворил, — сквозь плотно сомкнутые губы произнес Вазгер, но это прозвучало как нечленораздельное мычание. Однако, как ни странно, Зариан уловил смысл сказанного наемником.— С того света не возвращаются, — холодно ответил он, так и не взглянув Вазгеру в глаза. — Иначе по мою душу пришли бы уже очень многие.Дождь, похоже, шел с самого утра, залив городские улицы ледяной водой. Мириады капель образовывали густую завесу, не позволявшую видеть перед собой даже стоящего в небольшом отдалении человека. Холодный ветер пробирал до костей, а тонущие в глубоких лужах босые ноги совершенно закоченели. Впрочем, Вазгер понимал, что мучения эти продлятся недолго, поскольку тугая петля оборвет их раз и навсегда. Глядя прямо перед собой, он механически переставлял ноги, стараясь поспеть за идущим впереди коренастым стражником, которому при выходе из Черного Замка передал своего пленника Зариан. Они шли по совершенно пустой улице. Выходящие на нее окна домов были плотно закрыты ставнями и заперты снаружи на засовы — все возможные меры безопасности были приняты, и наемник не видел никого до самой площади, на которую выходила улица, ведущая от Черного Замка к королевскому дворцу. Приближаясь к месту казни, Вазгер различил за шумом дождя гул толпы. Слов разобрать было нельзя, Да наемник и не пытался сделать это.Стоящие впритык друг к другу дома внезапно закончились, открыв выход на площадь перед дворцом, но у Вазгера сложилось впечатление, что улица, по которой он шел всего несколько секунд назад, все еще продолжается. Возможно, виной тому был живой коридор, состоящий из нескольких десятков воинов, отделивших осужденного и конвоиров от горожан. Никто не пытался прорвать заслон, люди стояли и смотрели, не двигаясь с места. При появлении Вазгера над толпой пронесся ропот, а затем наступила тишина. Стало слышно, как отдельные капли дождя врезаются в рябую поверхность луж, как бряцает оружие, как стучат по камням подкованные сапоги стражей. Подняв голову, Вазгер медленно обвел взглядом притихшую толпу, пытаясь разглядеть хоть что-то за пологом из косых струй дождя. За мутной пеленой над людскими головами возвышалась какая-то серая размытая масса, и лишь позже Вазгер сообразил, что видит самую обычную виселицу.Вазгер беспрерывно поворачивал голову, пытаясь разглядеть в толпе хотя бы одно сочувствующее лицо, но все усилия были тщетны — и это оказалось страшнее всего. Жители Мэсфальда отвергли его — его, сделавшего столько для этого города. Хотя чему теперь удивляться, винить в случившемся следовало Советника Маттео и его приспешников, это они настроили горожан против верно служившего им воина.На площади луж почти не было благодаря плотно пригнанным друг к другу гранитным плитам, образующим почти монолитную поверхность. Но если ноги наемника перестали коченеть и утопать в холодной воде, то от ветра, вольготно гуляющего по площади, спасения не было никакого: на узкой улице Вазгера хотя бы немного прикрывали стены домов.Из-за холода Вазгер не заметил, как приблизился к виселице. Она была сооружена на скорую руку. Помост из старых, а потому посеревших, но еще очень крепких досок возвышался на уровне людских голов, но был отделен от горожан пустым пространством шириной в несколько шагов и цепью воинов с копьями.Подойдя к лестнице, ведущей на эшафот, наемник уже собрался, не останавливаясь, опустить ногу на первую ступеньку, но почувствовал на своих плечах две цепкие руки и вынужден был покорно остановиться. Вазгер не стал оборачиваться, продолжая неотрывно смотреть на одинокую фигуру, стоящую на помосте всего в нескольких шагах от края. Длинный черный плащ полностью скрывал человека, на голове его был глухой кожаный шлем с узкой прорезью для глаз. Наемник понимал, что эти глаза столь же неотрывно изучают его. Глаза привыкшего к своей работе палача.От созерцания палача Вазгера оторвал резкий рывок. Ткань затрещала, разрываемая сильными руками, куртка вместе с рубахой упали на землю, под ноги наемника. Стало еще холоднее. Колючие струи дождя нещадно стегали голое тело, но Вазгер не задумывался об этом.— Пшел! — громко шепнули позади, и Вазгер, не дожидаясь очередного грубого тычка, ступил на лестницу. Один из конвоиров все еще сопровождал его, остальные же остались внизу и присоединились к окружившим помост воинам. Осужденный не сопротивлялся — этим он ничего не смог бы доказать даже самому себе, а потому шел быстро переставляя ноги. Он ничуть не торопился, он просто хотел, чтобы все побыстрее кончилось.Конвоир, передав Вазгера палачу, незамедлительно вернулся в толпу. Почти в то же время над площадью пронесся легкий гул, и все вновь замолчали. Повинуясь догадке, наемник повернул голову в сторону королевского дворца и увидел вышедшего на высокий балкон человека в длинной мантии, которая раньше, несомненно, принадлежала Дагмару. По всей видимости, это и был тот самый Советник Маттео, который захватил власть в Мэсфальде, заставив бежать законного короля.Советника сопровождали еще несколько человек. Маттео хранил молчание и, похоже, пока что не собирался нарушать его. Палач, очевидно получив от кого-то сигнал, которого Вазгер не заметил, взял наемника за руку и не слишком резко, но настойчиво потянул его к центру помоста, где возвышалась перекладина со свисающей с нее веревочной петлей, тщательно укрытой кожаным мешком, дабы защитить веревку от раскисания под проливным дождем и тем самым предотвратить ее возможный обрыв под тяжестью тела приговоренного. Вазгер качнул головой и снова усмехнулся: предусмотрено оказалось буквально все. По-видимому, кому-то очень не хотелось, чтобы наемник остался в живых. Будь у Вазгера чуть больше времени, он задал бы себе законный вопрос: кому и для чего потребовалось лишать его возможности говорить? Если бы Вазгер подумал об этом, то понял бы, что не все, что происходит с ним, так уж просто и объяснимо, — вот только ему было сейчас совсем не до этого.Маттео все еще молчал, пристально наблюдая за приготовлениями к казни. Палач подвел Вазгера под петлю и поставил в самый центр чуть прогнувшегося под его весом люка в помосте. Сквозь широкие щели между досками наемник отчетливо различил пару толстых защелок, которые должны были откинуться в тот момент, когда палач нажмет на рычаг, тем самым заставляя люк распахнуться.Стягивая с веревки мешок и набрасывая петлю на шею Вазгеру палач, приблизив губы к самому уху Вазгера, едва слышно шепнул:— Не напрягайся, когда почувствуешь, что проваливаешься. Пусть петля сломает тебе шею, по крайней мере не придется мучиться слишком долго.Вазгер кивнул, даже не взглянув на палача. По крайней мере хотя бы одному человеку его смерть не была абсолютно безразлична. Хотя вполне может статься, что палач говорил эти слова всем своим жертвам просто по доброте душевной, если только эта самая душа при его работе еще сохранилась.Вазгер почти не чувствовал наброшенной на шею петли, он просто стоял и ждал, когда все наконец закончится. Палач, еще раз проверив положение узла, чтобы в самый ответственный момент веревка не соскользнула с шеи, отошел в сторону и остановился возле небольшого рычага, от которого тянулась тонкая веревка, уходящая куда-то под помост.— Жители Мэсфальда! — разнесся над толпой глухой голос. Советнику приходилось изрядно напрягаться, чтобы перекричать шум дождя. — Сегодня на этой площади будет казнен всего лишь один человек, воин, который когда-то верно служил нашему родному городу. Теперь же этот человек пришел к нам как враг и предатель — как предатель он и умрет. Видят боги, мы не желали этого, но он сам пошел против нас. Вазгер — вот имя этого человека!Обычно после подобных слов приходилось ожидать из толпы гневных выкриков, обращенных к осужденному на смерть, но в этот раз народ безмолвствовал. Возможно, подобная реакция и задела Маттео за живое, но он ничем не показал этого, а Вазгер рассмеялся, хотя сквозь плотно сжатые губы пробилось лишь странное бульканье.— И потому я объявляю приговор, — продолжил после небольшой паузы Советник. — Предавший Мэсфальд достоин смерти.Похоже, что палач дожидался именно этих слов, поскольку, едва успел затихнуть последний отголосок речи Маттео, он рванул рычаг, освобождающий защелки люка, вниз. Миг спустя Вазгер почувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Затем было невероятно короткое падение и резкий, болезненный удар, обрушившийся на шею. По мышцам будто бы прошлась острая пила, позвонки затрещали, хрящи между ними готовы были вот-вот лопнуть… Ослепленный и оглушенный мгновенно нахлынувшей нечеловеческой болью, Вазгер не заметил и не мог заметить устремившегося к нему со всех сторон холодного воздуха, в котором кружилась невидимая крошечная искорка.А потом что-то сильно ударило наемника по ногам и спине. Боль в шее изменилась, превратившись из острой и колющей в тянущую, но уже вполне терпимую.Вазгер понял лишь одно — он каким-то чудом остался жив. Однако прийти в себя наемник смог только спустя некоторое время. Горло все еще сжимали огненные клещи, но позвоночник и, главное, гортань оказались целыми и вроде бы не слишком пострадали. Обрывок веревки болтался на шее, свисая на грудь, покрытую кровью, текущей из расцарапанного при падении о края люка бока. Отбитые ударом о землю ноги болели, но кости, к счастью, остались целы. Приподнявшись на руках, Вазгер кое-как сел и, не обращая внимания на отчетливо слышимые крики наконец-то обретшей голос толпы и что-то говорящего ему палача, свесившего голову в люк, принялся, морщась, осторожно ощупывать и растирать шею. Спасение Вазгера объяснялось тем, что веревка лопнула почти мгновенно и не успела причинить заметных повреждений. В тот момент Вазгер не думал о своей дальнейшей судьбе, хотя случившееся вполне могло в корне изменить его жизнь. Ведь если во время казни рвалась веревка, это означало, что боги не желают смерти приговоренного. Изредка, правда, палач осмеливался идти наперекор Покровителям и вешал осужденного повторно, но сейчас все зависело от решения Советника Маттео — ведь власть олицетворял именно он. Всем было не до того. Еще толком не пришедшего в себя Вазгера через люк выволокли наружу, ободрав ему о края досок грудь и живот, после чего двое воинов подхватили его под руки и подвели к самому краю эшафота, чтобы быть чуть ближе к дворцовому балкону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72