Особый интерес для меня представили материалы о том, как мелкие нефтяные компании оказались в руках “Альбатроса”, и о способах, какими железная (в прямом смысле этого слова) рука Мак-Харриса ведет свое обширное хозяйство.
Не менее любопытно выглядели перипетии беспощадной битвы, которую Мак-Харрис под лозунгом “Не хотим повторения Хиросимы!” вел против попыток западногерманской фирмы “Рур Атом” создать в Веспуччии атомные электростанции. Битва продолжалась, и пока исход ее был неясен.
В архиве имелся целый раздел о нефтяных магнатах — явно приукрашенные или попросту фальсифицированные жизнеописания нефтяных акул.
Именно этот раздел я самым бесцеремонным образом использовал, дорисовав со своей стороны новые мифические образы героических заправил нашей экономики, этих доблестных народных лидеров, которые прошли огонь, воду и медные трубы, а кое-кто и сгорел в огне во имя нашего образцового княжества, где все едят досыта… Разумеется, я старался не переборщить, не впасть в пародию, иначе пропали бы все мои усилия и пятьдесят тысяч долларов вместе с ними…
Как и было договорено, в четверг вечером Лино Баталли явился ко мне за последними страницами.
— Ты доволен, Тедди? — спросил он.
— Прочтешь — увидишь. По-моему, неплохо.
— Дай-то бог… Ну, спокойной ночи. Завтра узнаешь результат.
— Спокойной ночи, Лино. И спасибо за все.
Стенографистка собрала свои карандаши и тоже ушла.
Я остался один. Это была моя последняя ночь здесь. Завтра, когда газета выйдет, я положу в карман свои тысячи и вернусь домой, где у меня в тайнике спрятана тонна горючего. И где я буду ждать обещанных жрецом новых материалов…
А что будет дальше — помоги мне бог!
Разбудили меня раскаты грома.
Я вскочил. Стрелы молний пронизывали стайфли у самого окна.
Ветер с диким воем набрасывался на нижние слои смога, подхватывал их, закручивал, подбрасывал в небо, уносил в залив и там бросал, еще больше загрязняя беснующуюся морскую стихию. Над домами проносились сорванные вывески, черепица, сломанные ветки деревьев, летели газеты, головные уборы, всяческий мусор и истерзанные, несчастные птицы. Воздух явно становился чище, и на миг из-за океана вынырнуло гораздо более яркое, чем обычно, солнце.
А затем хлынул ливень — настоящий потоп. Не прошло и минуты, как улицы превратились в реки, и нетерпеливая ребятня выбежала из домов, чтобы пошлепать по воде. Без масок.
Я стоял у окна и долго наблюдал за дивной картиной обновления жизни. И не заметил, как в комнату вошел Мак-Харрис.
— Искров, — услышал я его голос.
Я обернулся: Мак-Харрис стоял у меня за спиной пачкой газет в руках.
— Вы свободны, — без всяких предисловий произнес он своим властным, не терпящим возражений тоном. — Можете идти. Ваша повесть напечатана. У вас есть талант. Я бы хотел, чтобы вы стали моим постоянным сотрудником. Мне нужны такие люди, как вы. В отделе рекламы. Или еще лучше — в качестве литературного консультанта в моем секретариате. Я давно уже вынашиваю одну идею, да все не хватает времени реализовать ее… Речь идет о моей биографии. Каких только глупостей ни писали обо мне газеты! Изображали меня каким-то зверем, людоедом, детоубийцей… Или же гениальным бизнесменом… — Он засмеялся, обнажив два ряда ровных искусственных зубов. — А я обыкновенный человек, которому посчастливилось послужить своему народу, вести крупные сражения для блага и процветания отечества… Я дам вам материал, много материалов, поинтереснее вашего энергана, а вы напишете. Что вы на это скажете? Его вопрос был также приказом, требовавшим немедленного согласия.
Один из самых могущественных людей на Земле оказался не менее тщеславным, чем продавщица из магазинчика на углу, которая перед тем, как идти к дружку на свидание, красит волосы и усиленно размалевывает себе лицо.
— Весьма польщен, сеньор Мак-Харрис, — сказал — но не уверен, что справлюсь.
— Подумайте и дайте ответ. Дня через два-три, не позже. Что касается вашего вознаграждения, я не скуплюсь на оплату тех, кто сотрудничает со мной. С этими словами он вынул чековую книжку, проставил там цифру и оставил чек на столе, вместе с одним экземпляром “Утренней зари”.
— Я свое обещание выполнил… — Он протянул мне свою железную руку, стеклянный глаз сверлил меня, как бурав. — И рассчитываю, что вы исполните свое. Помните, конечно? Молчание, только молчание!
Я кивнул, пожал его негнущиеся пальцы, взял чек и газету и лишь тогда спросил: — Разрешите задать вам один вопрос?
— Слушаю вас.
— Что же это такое — энерган? Я имею в виду зерна?
Мак-Харрис на мгновение прикрыл веки — очевидно, не был уверен, достаточно ли убедительно прозвучит ответ.
— Гм, энерган… Весьма ловко сфабрикованный под огромным давлением и при высокой температуре концентрат из смеси углеводородов… Может быть получен в любой крупной лаборатории. На днях мы узнаем точнее, этим занимается доктор Зингер лично. Но уже сейчас ясно, что производство энергана, даже в минимальных количествах, требует продолжительных усилий и огромных средств, так что в конечном счете он обошелся бы в тысячи раз дороже обычного бензина. Для промышленного производства совершенно непригоден и поэтому для нужд рынка не только не годится, но даже немыслим!
— А удалось вам узнать, кто скрывается за вывеской “Энерган компани” и за индейцами, которые занимались упаковкой и продажей энергана?
Мак-Харрис слегка скривил губы — это должно было означать ироническую улыбку.
— Сеньор Искров, вы человек проницательный. Разве вы не догадываетесь, кто может скрываться за этим дешевым фасадом под вывеской “Белый Орел”? Конечно же, “Рур Атом”. Предостережение. Чтобы я перестал противиться их проектам построить в Веспуччии атомные станции. Никто, кроме них, не может себе позволить швырять миллионы на то, чтобы получить глазами.
“Стайфлит, причем в острой форме”, — определил я.
Увидев его, Мак-Харрис просиял, нежно обнял здоровой, левой рукой, погладил впалые щеки юноши: — Кони! Ты почему здесь?
Юноша досадливым жестом высвободился из объятий отца и капризно произнес: — Надоело торчать там! Совсем один, кругом снег, Снег и ничего больше.
— Но тебе необходимо быть там, ты ведь знаешь!
— Ах, папа, оставь! Немыслимо всю жизнь находиться в одиночестве, вдали от людей, друзей…
— Ты только скажи, кто тебе нужен, я пришлю к тебе…
— Да, да, знаю: врачей, санитаров, медсестер, сопровождающих… Они будут кланяться мне, льстить, даже носить на руках, если захочу… “Кони — то, Кони-се”, хи-хи, ха-ха… Разве это друзья? Это шуты, папа, которым платят, чтобы они развлекали меня, смешили, дубасили друг друга и кувыркались, как клоуны в цирке. Не нужно мне таких “друзей”. Мне нужны настоящие, мои товарищи, с которыми я учился в школе…
В словах юноши звучала неприкрытая горечь, к хриплости дрожавшего от слез голоса примешивались нотки отчаяния и протеста.
— Но, Кони, — снова заговорил Мак-Харрис, — ты прекрасно знаешь, что они не могут безотлучно находиться с тобой на Снежной горе.
— Почему? — настаивал юноша.
— Потому что живут тут, со своими родителями.
— Подумаешь! Будут жить у нас на вилле.
— Это невозможно.
— В таком случае, я буду приезжать к ним, сюда!
Мак-Харрис снова обнял сына — оказывается, этот железный человек был способен на проявление нежных чувств! Заставил его сесть, левую, живую ладонь положил ему на колено и ласково заговорил: — Кони, выслушай меня! Тебе нельзя оставаться тут ни минуты больше. Через час-другой стайфли вернется в город, и тогда… Ты сейчас же отправишься на аэродром и сядешь в вертолет. И полетишь прямиком на Снежную гору.
— Один я никуда не поеду!
— Хорошо! Скажи, кого ты хочешь взять с собой.
— Маринеллу. Из десятого класса. Мак-Харрис тут же снял трубку интерфона: — Лидия, в десятом классе второй школы для апперов учится девушка по имени Маринелла. Пригласи ее на неделю… Нет, на две недели погостить у Кони в моей вилле на Снежной горе. Пошли за ней машину. Извести родителей. Нет, они не станут возражать. Скажи им, что мы оградим ее от какой бы то ни было инфекции, она будет там под наблюдением врачей…
Я не поверил своим глазам: суровый хозяин “Альбатроса” превратился в нежного, заботливого отца, даже стеклянный, искусственный глаз, казалось, лучился добротой.
Он обернулся ко мне: — Это мой сын Конрад… мой единственный сын… Кони, а это сеньор Теодоро Искров, автор повести "Энерган”.
— Да? — равнодушно обронил юноша.
— Ну, я пошел… — сказал я и, еще раз попрощавшись, шагнул к обитой кожей кабине. Но она — очевидно, кем-то уже вызванная — легко и бесшумно пошла вниз, и мне пришлось подождать.
Стоя спиной к Мак-Харрису и его сыну, я размышлял над странной судьбой Кони. Мне не раз доводилось слышать о наследнике “Альбатроса”, но увидел я его впервые. Это был сын Мак-Харриса от первого брака, болезненный от рождения, и, как утверждала молва, отец не жалел миллионов, чтобы поддержать его здоровье. Однако, если судить по внешнему виду здоровье Конрада Мак-Харриса оставляло желать лучшего. Не живи он постоянно на Снежной горе, пришлось бы ему, вероятно, лечь в клинику для апперов. В Веспуччии обыкновенные смертные как мухи умирали от стайфлита, несмотря на стайфлизол. Этот чудодейственный препарат действует только на тех, у кого еще не затронута легочная ткань. Если же процесс зашел далеко, то помогает, да и то не всегда, только скальпель хирурга. К тому же операция сопряжена с опасностью, и овладели ею немногие.
Зазвучал предупредительный звонок, кабина лифта появилась снова, двери ее раздвинулись, и оттуда выскочило трое людей в белых халатах.
Вспотевшие, запыхавшиеся, они рванулись было вперед, но, заметив в нескольких шагах от себя самого Мак-Харриса, а рядом с ним Конрада, растерянно отступили.
— Наконец-то! — произнес Мак-Харрис.
В его голосе не осталось и следа от недавних ласковых ноток.
Это был голос человека на грани истерического припадка: визгливый, дрожащий, прерывистый.
— Сеньор Эдуардо… — начал один из прибывших, видимо старший, но Мак-Харрис, не слушая, повернулся к сыну: — Кони, пройди в приемную, к Лидии!
Юноша колебался секунду — повиноваться ли, но глаз отца излучал такую категоричность, что он потупил голову и вышел из кабинета.
А Мак-Харрис шагнул к людям в белых халатах и закричал: — За что я плачу вам тройное жалованье? Для чего держу на Снежной горе? Чтобы вы дрыхли, когда у моего сына нервный срыв? Чтобы вы где-то шатались, когда ему особенно нужно иметь возле себя людей? Старший поторопился ответить: — Сеньор Эдуардо, он буквально выскользнул у вас из рук…
Спустился из окна по веревке, сам сел за руль и гнал машину до аэродрома, а вертолет поднялся в воздух за минуту до того, как мы подоспели. Багровую щеку Мак-Харриса свела судорога. Левой, здоровой рукой он схватил врача за грудь, а правой, железной, замахнулся для удара.
— Слушай ты, старая кляча, которой давно пора на бойню! Если с Кони что-нибудь случится, если поело сегодняшнего случая его здоровье хоть на йоту ухудшится, я сделаю из вас… — Его взгляд упал на меня, он осекся и непроизвольно разжал руку: — А вы что тут делаете?
— Жду лифта, — поспешно ответил я, юркнул, не прощаясь, в кабину и нажал па кнопку.
Что было дальше с теми тремя бедолагами, не знаю. Знаю только, что за каких-то двадцать минут у меня перед глазами прошли три разных, несовместимых друг с другом облика президента “Альбатроса”: трезвый, хитрый бизнесмен, нежный, любящий отец и грубый, бесцеремонный хозяин… Нет, никак не походил Эдуардо Мак-Харрис на легендарных пионеров нефтяного промысла, которые некогда чуть не голыми руками долбили землю, чтобы извлечь из нее черное золото. Многое, вероятно, скрывалось за обожженным лицом и стеклянным глазом. Еще многое мог бы он сам порассказать о себе, чтобы я мог составить то славное жизнеописание, которое он замыслил. Принять ли мне предложение стать его биографом?
Размышляя надо всем этим, я спустился вниз. Отказался от машины, которую Лидия вызвала для меня, и под проливным дождем зашагал по мокрым улицам, дыша очистившимся воздухом Америго-сити, родного моего города, который после многомесячных конвульсий в петле палача вновь задышал полной грудью.
На улицах, площадях, во дворах толпился народ. Словно под благодатным душем, люди стояли под дождевыми струями. Дети шлепали по лужам, старики молитвенно вздымали руки к небу, матери держали обнаженных младенцев под теплым дождем, словно бы заново совершая обряд крещения.
Стайфлитники из центральной больницы спустились во двор и медленно бродили по мокрым аллеям, бескровными губами жадно вбирая воздух в разрушенные легкие.
Появились люди с гитарами, индейцы запели древние обрядовые песни, девушки принялись танцевать, их широкие юбки развевались над не тронутыми солнцем ногами…
А я неторопливо шел в толпе, засунув чек во внутренний карман, чтобы не намок, а газету в наружный — чтобы ее видели все-все.
Я был счастлив. Я победил.
Так, во всяком случае, мне тогда казалось.
2. Энерган
Дома меня ждала Клара. Помолодевшая, веселая, она прибирала комнаты, распахнув настежь все окна. На моем письменном столе высилась груда экземпляров “Утренней зари”, а в баре стояла батарея давно забытых натуральных напитков — целое состояние. Ликующе улыбаясь, жена показала мне холодильник:он был битком набит продуктами — мясо, сыр, пирожные, салаты, тоже все натуральные, а не синтетические, только апперы могли себе позволить такую роскошь.
— Это на те пятьсот долларов, — сказала она. — И еще я немного послала детям.
— Мне никто не звонил? — спросил я.
— Джонни Салуд с телевидения. Просил сразу, как приедешь, связаться с ним. По поводу какого-то договора… Были и еще звонки, незнакомые. Спрашивают, есть ли доля правды во второй половине повести. О ней и по радио сообщили, очень хвалят, а только что по телевидению выступал Дон Хуан, литературный критик, помнишь? Усатый, ну он еще обычно все новые книги поносит, а про “Энерган” сказал, что давно уже не читал такой хорошей повести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40