Парламентер провел их под аркой. Помещение, в которое они попали, было огромным даже по человеческим понятиям.
И этот огромный зал был битком набит хорьками.
Открывшаяся картина, в сочетании с шумом и резким запахом, подействовала на Ковача как хороший апперкот, капитан внезапно остановился, и Синкевич налетела на него.
Ковач закрыл глаза и с силой потер. Стало только хуже. С отчетливой ясностью перед глазами вспыхнула картина: мертвое тело матери, окруженное вонючими, мохнатыми тварями, которые…
— Нет! — заорал Ковач. Ответило ему только эхо. Он снова открыл глаза.
От толпы отделилась группа халиан. Они были в плащах, расшитых узорами мягких, естественных тонов и драгоценными камнями.
Все были очень стары, некоторые хромали.
«Хорьки никогда не носят одежды».
Многие из собравшихся халиан тяжело вздыхали. Вышедшие вперед старики резкими, какими-то ритуальными движениями стали рвать на себе одежду. Некоторые плакали. Они попадали на пол, на спину, так что десантники могли бы, если бы захотели, поразить их в шею или в брюхо, и поползли вперед.
Те из них, что находились в центре, пронзительно заголосили. Автопереводчик в шлеме Ковача заговорил:
— Халия капитулирует перед вами, о воины Флота. Отныне мы ваши подданные, ваши рабы, вы можете распоряжаться нами, как пожелаете.
«Как там говорил хорек-парламентер? Резиденция Совета? Так это Высший Халианский совет? Не крепость сдается, а…
— Халия капитулирует перед вами…
…капитулирует весь народ!»
— …перед вами, воины Флота…
Ударил автомат Брэдли. Разрывная пуля попала в грудь оратора. Изо рта хлынула кровь.
Пожилой хорек, стоявший рядом с упавшим халианином, продолжил скандировать за него:
— Мы — ваши рабы, воины Флота. Располагайте нами, как вам угодно. Мы…
Лицо сержанта Брэдли превратилось в жуткую маску. Оскалившись, он отшвырнул шлем. Глаза его стали дикими.
— Вы умрете, — протянул он, словно подражая хорькам, — вы все…
Он снова выстрелил, и вторым зарядом разнесло голову убитого хорька.
— …все умрете, все…
Ковач левой рукой ухватился за ствол автомата, раскаленный металл обжег руку. Не так-то легко оказалось справиться с разбушевавшимся Брэдли.
— Брось оружие, Топ! — приказал капитан.
Стоны толпы стали громче. Запах хорьков смешался с пороховой гарью.
— …мы ваши подданные, ваши…
Брэдли снова пальнул по трупу и прорычал:
— …все хорьки в этой поганой…
— Брось! — заорал Ковач, приставив дуло своей винтовки к виску Брэдли. Он видел перед собой только ствол и клок волос на голове сержанта…
Раздался стук. Брэдли бросил оружие и упал без сознания, Синкевич пустыми глазами смотрела на капитана. На зеленом газовом баллоне краснело пятно того же оттенка, что и ссадина на затылке Брэдли. Но с сержантом будет все в порядке, когда он придет в себя…
— От имени Альянса, — дрожащим голосом провозгласил капитан Ковач, — я принимаю вашу капитуляцию.
Он прикрыл глаза левой рукой. Ему не следовало это делать. Он снова вспомнил о своей матери, растерзанной хорьками…
— Сержант Брэдли, разрешите и нам вас угостить! — сказал один из новобранцев.
Сержант, поигрывая хвостами хорьков, заговорил снова:
— Б-бить их надо было. Бить, пока каждому из людей не достанется по одеялу из шкур этих тварей. Н-надо было…
Тут в бар кто-то вошел. Человек был столь огромен, что даже сержант поднял голову.
Это была женщина в комбинезоне. Она прищурилась, осматривая полутемное помещение бара. Бросив взгляд на Брэдли, она тут же отвернулась. Увидев здоровяка в дальнем углу, она направилась к нему. Внезапная улыбка сделала ее лицо почти привлекательным.
Брэдли между тем продолжал говорить.
— Пока хоть один хорек есть в космосе, значит, их больше, чем надо.
— Слышь, — пробормотала пьяная блондинка, — пойдем, сходим с тобой куда-нибудь?
— Привет, кэп, — сказала крупная женщина, обращаясь к мужчине, сидевшему в дальнем углу. — Рада вас видеть.
— Уйди, Си, — ответил он, глядя в кружку. — Ты лишишься звания, если не уйдешь вовремя.
— Хрен с ним, со званием, — ответила она. Все в баре теперь смотрели на них. — И потом, командир Гольдштейн говорит, что «Дальриада» все равно не улетит, пока мы не доставим вас, сэр.
Она положила его правую руку себе на плечо, обняла сзади и подняла. Сейчас человек казался еще более огромным, чем когда сидел за столиком.
— Ты всегда вытаскиваешь меня оттуда, куда мне не следовало соваться, Си, — пробормотал он.
Женщина осторожно потащила его к выходу.
— Бывали места и похуже, сэр, — заметила она.
— Но хуже, чем сейчас, не было, Си, поверь мне.
Он едва перебирал ногами. Когда они поравнялись с группой у стойки, женщина глянула на сержанта. Человек, которого она тащила, кажется, пришел в себя и, криво усмехнувшись, сказал:
— Теперь я в порядке, Си.
— А ты кто такой? — спросила амазонка, обращаясь к мужчине в парадной форме.
— Тебе-то что? — прорычал тот в ответ.
— Это сержант Брэдли из Сто Двадцать Первой десантной роты, — сказал один из мобилизованных.
— Черта с два, — ответила женщина. — Топ сейчас обыскивает бары в другом районе. Ищет вот его, капитана Ковача.
Ковач продолжал улыбаться, но лицо его напоминало маску.
Люди вокруг «сержанта Брэдли» расступились, точно у него вдруг выросла вторая голова.
Обманщик попытался скрыться, но Синкевич обхватила его сзади рукой за шею.
— Думал показать себя большим героем, а? Небось, какой-нибудь портовый клерк? Решил разыграть из себя героя?
Самозванец судорожно извивался, пытаясь вырваться. Из левого рукава выскользнул нож. Синкевич схватила его за руку с ножом и вывернула ее. Хрустнула кость. Нож выпал, и капральша перехватила его.
— Герой, — сказала она сдавленным голосом, схватила связку «трофейных» хвостов, висевшую на плече самозванца, и швырнула ее на пол.
— Сколько ты заплатил за это? — спросила она.
Бармен положил палец на кнопку вызова портовой полиции, но не нажал.
Синкевич так сжала горло самозванца, что тот аж посинел. Никто не пытался остановить ее. Правой рукой она оторвала рукав с эмблемой Охотников и бросила на пол, где валялись хвосты.
— Я в порядке, Си, — повторил Ковач, но позволил обнять себя за плечи.
Когда Охотники покинули бар, один из новобранцев пробормотал: «Ты, брехло поганое»и пнул ногой лежавшего на полу «сержанта».
Ковач между тем открыл, что если он сосредоточится, то способен идти самостоятельно. Около порта было большое движение, но пешеходы добродушно уступали дорогу огромным десантникам.
— Знаешь, Си, — сказал Ковач, — у меня иногда бывают грезы наяву. Я вижу себя дедом с длинной бородой, ко мне подходит девочка и спрашивает: «Прапрадедушка, что ты делал на войне?»
— Осторожно, сэр, столб, — предостерегла Синкевич. — Через пару минут мы дойдем до нашего скутера.
— А я ей и говорю, — продолжал он, — знаешь, деточка, я выжил на ней.
Он заплакал. Она прижала его к себе.
— Но я ведь никогда и не думал, что выживу, Си, — бормотал Ковач. — И не думал!
— Успокойтесь, сэр. Через минуту я уложу вас в кровать.
Ковач поднял на Синкевич красные от слез глаза:
— А знаешь, что интересно, Си? Я и не думаю, что я выжил.
— Успокойтесь…
— Если не надо убивать хорьков, то как сможет жить Миклош Ковач?
ИНТЕРЛЮДИЯ
Адмирал Дэв Су Элисон, в отставке
Устав 468475AL1
…за годы Лиги установилась жесткая политика эксплуатации. Даже во времена ранней Империи отношение к негуманоидным расам определялось больше их сходством с людьми, чем их реальной ценностью. В золотой век Высокой Империи все расы достигли наконец функционального равенства. В эпоху, последовавшую за бегством последнего императора, отношение к чужакам было очень разным, в зависимости от местных условий.
Сейчас на Флоте используют чужаков с учетом уникальных свойств каждой расы. В каких-то случаях это означает, что от их услуг попросту отказываются. В других же — использование чужаков оказывается более чем оправданным.
Подчас биологические особенности негуманоидных рас начинают играть главную роль. Так, например, только кэрлы из Гамильтонова мира способны выжить в условиях сенсорной депривации, развивающейся при длительной работе в открытом космосе. А в условиях высокой радиации особенно эффективны хрупкие паглиане.
И все же большинство во Флоте — люди. И дело здесь не столько в ксенофобии, сколько в разумной необходимости. Во всякой военной организации прежде всего следует избегать разнобоя в требованиях. А многообразие подходов, диктуемое многообразием рас, лишь повредит боеспособности. Поэтому основная масса персонала во Флоте должна быть подчинена определенным стандартам. Имея в виду плодовитость людей и их склонность к насилию, естественно ожидать, что именно человеческая раса должна принять на себя ответственность за обеспечение Флота кадрами.
Впрочем, человечество показало себя отлично приспособленным к войне. Мало кто из чужаков разделяет или хотя бы понимает наше восхищение разрушением. Те же, кто все же отличается этой особенностью, являются либо надежнейшими союзниками, либо злейшими врагами человечества.
Кристофер Сташеф. СОПРОТИВЛЕНИЕ
— Ложь!
Посланец вскочил, трясясь от негодования, и посмотрел в глаза Штитсину, устроившемуся в фамильном кресле.
Вокруг беспокойно зашевелились воины Штитсина. На стенах Большой Палаты Твердыни Края висели трофейные знамена и оружие, добытые в славных битвах за несколько столетий. Среди этих трофеев имелись и совсем недавние — стрелковое оружие и лазерные пистолеты офицеров и рядовых Флота.
— О глава рода Края, — продолжал настаивать гонец, — это послание написано собственноручно Вождем Клана!
— Не может такого быть! — рявкнул Штитсин. — Никогда вождь халиан не проявил бы подобной трусости!
— Как можно называть трусостью деяния Вождя Клана? — сурово спросил посланец.
Легат Синдиката, стоявший за спиной Штитсина, наклонился и пробормотал:
— А как мог пойти на трусость Вождь Клана?
Ответ был очевиден, и Штитсин не побоялся произнести вслух:
— Если это и вправду написал Вождь Клана, он, должно быть, получил плату от землян.
Посланец, не справившись с гневом, выругался. Голос его дрогнул от негодования, когда он заговорил вновь:
— Это вовсе не трусость, но достойное похвалы уважение к противнику, доказавшему, что заслуживает уважения!
Объяснять он ничего не стал — в этом не было никакой нужды. Флот теснил халиан на всех фронтах; люди Флота захватили Цель, несмотря на яростное сопротивление халиан, а теперь они вторглись и на родную планету! Их можно ненавидеть, но это могучие воины, заслуживающие уважения.
А так как люди вышли из этой войны победителями, халиане должны принять требования Флота так, как если бы речь шла о приказе командира.
Но на Цели воины Флота убили самку и детенышей Штитсина. Более того, они уничтожили его родной поселок. И Штитсин не мог простить людям этого, как не мог и думать о Флоте, как о союзнике.
— Итак, Вождь Клана Рухас говорит, что мы должны прекратить воевать за деньги и выступить заодно с Флотом Альянса, который показал себя достойно. Мы должны порвать с Синдикатом, который пытался купить нашу честь и обманывал нас!
— Замолчи! — зарычал Штитсин, вскакивая. — Я не позволю клеветать на советника, который столь долго и столь мудро помогал мне! Картрайт не лжец, он храбрый. Испытанный воин, мы сражались с ним плечом к плечу во многих битвах. Не смей поднимать голос против него!
Картрайт улыбнулся и слегка поклонился в знак признательности.
Посланник презрительно усмехнулся:
— Как? Значит, нельзя говорить ничего дурного про твою тень из Синдиката, про того, кто оценивает честь в монетах и называет лжецом Вождя Клана Рухас?
— Если он говорит правду, то пусть явится сюда, в Твердыню Края, и повторит все, глядя мне в глаза. Пусть здесь он хулит вассала, который всегда был верен и честен! Пока он не сделает этого, халиане Края будут убивать воинов Флота, которые посмеют приблизиться к нам!
— Тогда торопись, — усмехнулся посланник. — Ведь войско Флота уже движется по равнине, направляясь к вашим воротам, а над вашим замком кружит легкое военное судно.
Штитсин словно окаменел. Потом он прошипел:
— Они явились, чтобы убить нас! Ты предатель и лжец!
В этот момент в Большую Палату ворвался запыхавшийся воин.
— Военачальник Штитсин! Мертвые Глаза показывают, что в наш Край вошло войско, а в небе парит корабль-разведчик!
Штитсин с ненавистью взглянул на посланника.
— Поднимись на стену замка, — настойчиво сказал тот, — посмотри вниз и убедись, что это действительно воины Флота. Ты увидишь, сколь бесчисленно это войско!
По крутой лестнице Картрайт поднимался вслед за Штитсином, отставая лишь на пару ступенек. Глава рода отметил этот факт с мрачным удовлетворением. Как он и говорил, Картрайт был настоящим воином. Поднявшись на стену, Штитсин приник к амбразуре. Эти стены построил его отец, погибший в битве десять лет назад. Построил на деньги, которые дал Синдикат. Тот же Синдикат научил пользоваться огромными машинами, которые обрабатывали и поднимали большие камни. Штитсин смотрел, как когда-то смотрели его предки, на уютную долину, примостившуюся между двумя речками, которые текли навстречу друг дружке, вместе впадая в Великую Реку. Там, за Великой Рекой, лежали земли клана Черлинг, союзника и друга, но в прежние времена самого злейшего врага. Сотни лет кланы разделяла вражда, но как-то раз явились Синдики и показали халианам чудесное оружие. Безволосые существа пообещали воинам это сокровище, если халиане объявят войну Флоту. На мгновение Штитсин почувствовал стыд, неудивительно, что воины-халиане охотно поддались на посулы гонцов Синдиката. Да и кто бы устоял перед волшебным оружием, способным поразить цель высоко-высоко в небе. Более того, люди Синдиката подарили халианам шлюпки, на которых можно достичь звезд! Его деду все это должно было казаться истинным чудом, и Штитсин хорошо понимал его чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35