Хостесса возникла как по команде, точно пряталась за занавеской — может быть, так оно и было. Я взял себе еще виски, а для Селесты — шерри, расположился поудобнее и, обняв ее за тонкую талию, прошептал на ушко:
— Крошка, а Гонзалеса здесь можно увидеть?
Она удивленно взглянула на меня и отстранилась.
— Господи, — возмутилась она, — какого черта я тут стараюсь?
Я устало вздохнул.
— Детка, похоже, твои хорошенькие ушки существуют только как украшение. Тебе же было ясно сказано: я сыщик, да еще при исполнении. Вот развяжусь с делами, тогда докажу тебе, что сыщики — вполне нормальные мужики. Идет?
Она игриво ущипнула меня за ухо.
— Надеюсь, до тех пор тебя не пристрелят. Ты мне нравишься.
— Взаимно, — откликнулся я совершенно искренне, — люблю женщин с такой формой черепа.
Она пожала своими скульптурными плечами, которым могла бы позавидовать даже мраморная баба, недавно перекупленная Британским музеем у Лувра. Мало того — у Селесты на этих плечах были еще и красивые руки; ту же, судя по их отсутствию, лепили с какой-то калеки. Не понимаю, почему наши журналисты такой шум вокруг этой статуи подняли.
— Странный комплимент, — заметила девушка.
— Не хуже любого другого. Так что насчет Гонзалеса?
Она повела своими замечательными плечами.
— Это чернявый такой? Он тут вроде вышибалой подрабатывает иногда.
— Можешь показать мне его?
— Не-а, — покачала головой она. — Я в эти дела путаться не стану, мне мадам Танаис шею свернет. Пусть она сама с тобой разбирается, если сочтет нужным. А зачем он тебе?
— Да так, — неопределенно протянул я. — Мне клиент поручил должок один с него стребовать.
— Значит, будет труп, — сухо констатировала Селеста.
— Ну, это совсем необязательно, — успокоил я ее. — Помирать в ближайшее время в мои планы не входит, во всяком случае, пока не навещу тебя, как договорились, да и Гонзалеса мочить вроде ни к чему. Я ведь тебе не киллер какой-нибудь, а сыщик. У меня профессия интеллигентная.
— Знаю я вас, — проронила многоопытная Селеста. — Тех, которые интеллигентные. В прошлый раз один умник тоже все повторял: я чуткий, я тонкий, а сам зеркала в гостиной побил, и Кармен фонарь под глазом поставил. А все потому, что кто-то в детстве ущемлял его мужское достоинство.
— Как можно ущемить мужское достоинство? — заинтересовался я.
— Уж не знаю. Может, прищепкой? Ее наивная шутка вызвала у нас приступ бурного смеха.
— А кто он такой, этот бузотер? — уже серьезно добавил я.
— В церковном хоре поет. Говорю же, с виду вполне приличный человек. У нас тут частенько бывают довольно забавные люди.
— В жизни не встречал ни одного не забавного человека, — ответил я. — Давай, детка, беги, развлекайся, — и слегка ущипнул ее за упругую попку.
Она кокетливо охнула и резво удалилась. Я подлил себе еще виски и уже собирался расстегнуть ворот и слегка расслабиться, как вдруг портьера снова колыхнулась, и появилась мадам.
Содержательницу борделя обычно представляют этакой расплывшейся коровой, которая взяла дело в свои руки в связи с тем, что сама уже не может трудиться на более деликатном фронте, но Жюли Танаис была отнюдь не той породы. Невысокого роста, изящная, в элегантном платье, с дорогой стрижкой и холеным лицом, она могла легко сойти за руководителя какого-нибудь респектабельного предприятия, да так оно, собственно, и было. Жюли вела свое дело железной рукой, а ее редкая удачливость заслуживала невольного уважения. Я ей искренне симпатизировал — она обладала аналитическим, неженским умом и фантастической наблюдательностью. В свое время Жюли прошла сквозь огонь и воду, но это только закалило ее, как боевой клинок. Я встал, подошел к ней и поцеловал в ароматную нежную щеку.
— Рад тебя видеть, Жюли.
— И я тебя, — суховато отозвалась она. — Неважно выглядишь, Тэш.
Мадам Танаис была отнюдь не из тех глупых женщин, которые предпочитают прятать правду за ненужными комплиментами.
— Неудивительно, — честно признался я, — вчера попал в паршивую историю. Может, ты сможешь помочь? Больших усилий от тебя это не потребует.
— Знаю, — кивнула она, — ты мне действительно до сих пор особых хлопот не доставлял, а знакомы мы уже Бог знает сколько. Расскажешь здесь или перейдем в приватный кабинет?
Я секунду поразмыслил.
— Пожалуй, посторонние уши нам ни к чему. Веди в свой изолятор.
Приватными кабинетами пользовались исключительно самые солидные клиенты, которые и ногой не ступали в общий зал. Девочки приходили к ним прямо сюда, а за звуконепроницаемой панелью располагалась дверь черного хода, о которой не знал никто, кроме избранных постоянных посетителей и самой мадам. Ну и меня, конечно.
Жюли указала холеной рукой с ухоженными, покрытыми зеркальным лаком ногтями на массивное кресло.
Подождав, пока она смешает себе коктейль, я начал беседу.
— Меня трясет Большой Билл. Требует голову Гонзалеса. То есть, ему нужна не столько его голова, сколько сам Гонзалес, если только он — это действительно он. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Гонзалес — это точно Гонзалес, — холодно ответила Жюли. — Прежде чем его нанять, я, естественно, навела о нем справки. Мне тут ублюдки не нужны, это приличное заведение. По имевшейся у меня информации, за ним ничего подозрительного не числилось. Подраться он, правда, любил и в карты был не прочь передернуть, но для вышибалы вполне подходил. А больше мне о нем ничего неизвестно, да я не особенно-то и копала.
— А что это ты, радость моя, постоянно говоришь о нем в прошедшем времени? Ты его что, рассчитала?
— Вот именно что рассчитала. Пару лет все шло неплохо. Работал он недурно, место свое знал, я была им вполне довольна, но потом, видимо, осмотрелся, освоился и обнаглел. Появились у него какие-то связи, дружки его стали сюда шляться — один другого краше. Мерзкие типы. Так что пару месяцев назад я его выставила. Он еще угрожать мне вздумал, дерьмо такое. Но меня так просто не запугаешь.
— Это мне известно, — отозвался я с уважением, — а где его сейчас можно найти, случайно не знаешь?
— Конечно, знаю, — сказала она. — Я не люблю, когда мне кто-то угрожает, пришлось нанять детектива, чтобы он за ним немножко последил. Не предлагать же эту грязную работенку такому профессионалу, как ты, Тэш.
— Спасибо, — ухмыльнулся я. — Надеюсь, мой коллега не посрамил профессию.
— Гонзалес работает санитаром в частной клинике. Ее содержит некий Алоизиус. Лечебница для придурков: наркоманов, психопатов, маньяков, тех, у кого есть достаточно богатые родственники, которые платят за их содержание. Может, для Гонзалеса это как раз то, что надо? По-моему, он и сам слегка псих.
— А где эта лечебница, Жюли?
— На Чаринг-Кросс.
— А, я, кажется, знаю. Там полно всяких подобных заведений.
— Если ты так хочешь найти Гонзалеса — пожалуйста. Только имей в виду, клиника эта какая-то очень уж частная. Там посторонних не жалуют.
— А я осторожно.
— Тэш, — поинтересовалась она, — я смотрю, ты вроде как без оружия сейчас ходишь.
— У тебя орлиный глаз, Жюли. Не желаешь стать моим партнером?
— Только если в постели, — покачав головой, пошутила она. Затем серьезно продолжила: — Ты ведь, наверное, прямо сейчас туда двинешь? Тогда погоди…
Она нажала на потайную кнопку, и одна из панелей отъехала в сторону, обнаружив утопленный в стену сейф. Жюли подошла к нему и, стоя ко мне спиной, набрала комбинацию, так, что мне даже при большом желании не удалось бы ничего разглядеть. Жюли — женщина недоверчивая, потому, наверное, и держится на плаву в этом жестоком мире, где многие быстро идут ко дну.
Наконец, вынув что-то из сейфа, она захлопнула бронированную дверцу и вновь замаскировала ее стенной панелью. Потом, постукивая своими изящными каблучками, подошла ко мне.
— Держи, — сказала она, — это может тебе пригодиться. Лучевик. «Беретта».
Я взвесил безобидную с виду игрушку на ладони.
— Жюли, где ты раздобыла ее? Они же запрещены!
— А вот это уже тебя не касается, — холодно заявила она. — Бери и не задавай лишних вопросов. Будешь жив — вернешь.
Я с чувством поцеловал ее изящную, но на удивление сильную руку.
— Спасибо, дорогая. Ты — единственная женщина, на которую я могу положиться во всем.
Она улыбнулась краешком губ.
— Хочешь хороший совет, Тэш? Нет такой женщины, на которую можно было бы положиться во всем. Помни об этом — и тогда, возможно, доживешь до старости.
Я, в свою очередь, усмехнулся.
— Правду сказать, я никому не доверяю до конца. Даже самому себе. Но в любом случае спасибо за совет. И за все остальное.
Я отодвинул занавеску, скрывающую потайной ход, и вышел. В переулке не было ни души. Немного подождав, чтобы проверить, все ли чисто, я направился пешком на Чаринг-Кросс. Улицы уже начали пустеть. Колонна Нельсона величаво застыла, освещенная холодным ярким светом прожекторов, гигантские львы на Трафальгар-сквер замерли в мрачном молчании, вглядываясь во тьму. На ступенях Национальной галереи сидело несколько влюбленных парочек. Зеленоватая вода фонтана бросала на площадь разноцветные блики. Я постоял какое-то время в раздумье, просто глядя по сторонам. Это место всегда навевало на меня какое-то особое спокойствие, может быть, потому, что муниципальные власти так и не отважились воткнуть никаких современных высотных зданий в этот исторический район Лондона.
На Чаринг-Кросс все погрузилось в тишину. Частные владения, которых на этой улице было полным-полно, притаились за глухими заборами, и мне пришлось порядком помучиться, прежде чем я отыскал клинику Алоизиуса. Стучаться в дверь и спрашивать, не работает ли тут случайно некий Гонзалес, и думать было нечего, и я начал искать какой-нибудь обходной путь. Это оказалось не так-то просто. Частные лечебницы всегда очень хорошо защищены от постороннего вторжения, словно их владельцев больше заботит не то, как бы оттуда не вырвались их любимые психи, а то, как бы туда не ворвался кто-нибудь со стороны. Но эта превзошла все мои опасения — просто крепость какая-то, а не лечебница. Стена, за которой она укрывалась, мало того, что была метра три высотой, так на ней еще находилась система сигнализации более накрученная, чем в самом надежном банке. На этот счет у меня имелись некоторые навыки, позволяющие быстро определить примерный принцип ее действия и заранее наметить схему своего поведения. Я еще раз обошел вокруг заведения. С тыла, там где лечебница выходила на Лестер-сквер, ограда была не такой высокой, зато вероятность напороться на случайного прохожего резко возрастала. Выбора не было. Оглядевшись, я нашел подходящее дерево и взобрался на него. Оказавшись на гребне стены, я на мгновение замер и затем медленно пополз.
Если двигаться очень осторожно, датчики сигнализации могут не сработать. Поэтому я провел там, наверное, целую вечность, каждую секунду ожидая воя сирены.
Но сирены не последовало. Наконец я подполз к самому краю стены и решительно спрыгнул вниз. Я оказался в чудном, тихом уголке, где, укрытая от остального мира, цвела сирень, застенчивая, точно юная монахиня, и благоухали пышные рододендроны. Притаившись за кустами, я огляделся — никого. В самой клинике, конечно, светилась пара-другая окошек, но психов поблизости не было. Наверное, у них уже наступил мертвый час. Теплилась слабая надежда на то, что, если здесь такой плотный заслон снаружи, может, изнутри охранники не столь бдительны.
Я ошибся. Под тяжестью чьего-то тела где-то рядом хрустнули ветки. Кусты раздвинулись, и я увидел, как темная туша медленно заслонила остатки света. Это была гигантская собака — скорее всего мастиф. Лобастая голова напряженно покачивалась. Темные глаза с отвисшими нижними веками внимательно изучали меня. Я невольно вздрогнул, но попробовал взять себя в руки. Собаки чувствуют, когда их боятся, и никому не прощают этого. Я заставил себя думать, что это очень милый симпатичный пес. У него добрый взгляд, дружелюбный вид, и он несчастен оттого, что очень одинок. Нет никого, кто похвалил бы его за верную службу, поиграл бы с ним, погладил по умной, большой голове.
— Хорошая собачка, — сказал я.
И увидел, как тяжелый хвост, точно маятник, медленно заходил из стороны в сторону. Пес засопел и мордой ткнулся мне в ладонь. Я потрепал теплый загривок, выбрался из своего укрытия и, шлепнув его по заду, чтобы скорее шел по своим делам, двинулся к зданию.
Окна на всех этажах были забраны решеткой — психи, понятное дело. Но под самой крышей я заметил незарешеченное чердачное окно. Значит, надо подобраться к нему. Я подтянулся и полез по пожарной лестнице. Добравшись до карниза, я осторожно перебрался на него и, прижимаясь к стене, начал обходить здание по периметру. Это оказалось нелегко: карниз был узким, а чердачное окно, находящееся высоко над головой, застекленным. Наконец мне удалось подобраться к нему поближе. Обернув руку носовым платком, я высадил стекло и, подцепив шпингалет, отворил раму. Забраться внутрь оказалось уже плевым делом. На чердаке было чертовски темно, и я, пожалев, что не захватил с собой фонарик, почти на ощупь двинулся вперед. Наконец потянуло сквозняком, и я увидел выбивающуюся из-под двери тусклую полоску света. Было бы совсем уж обидно, если бы дверь заперли снаружи, но, к счастью, об этом никто не позаботился. Я оказался в темном коридорчике, из которого железный трап вел на нижний ярус. Спустившись по этому трапу, я очутился в самом сердце клиники и побрел по ее белому коридору, осторожно приглядываясь к обстановке, которая мне, кстати, очень не понравилась. Коридор тянулся по всему периметру здания, и с обеих сторон в него выходил ряд массивных бронированных дверей. Несмотря на наличие звукоизоляции, до меня доносились странные звуки — такие, наверное, мог бы услышать любопытствующий турист во время экскурсии по преисподней — вздохи, тихий жалобный плач, повизгивание, шепоты и крики… От всего этого кровь стыла в жилах. Когда я проходил мимо одной из таких дверей, за нею послышались глухие удары — кто-то колотился об обитую чем-то мягким стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42