– Мне нужен еще один образец, – пробормотал Джефф. – На реакцию Райта.
Все молчали, пока он его исследовал.
– Наблюдается присутствие посторонних лейкоцитов. – Том ощутил новую волну тревоги, теперь уже сомневаться не приходилось: кровь Мириам и в самом деле текла в венах Сары. – Содержание эозинофилоподобных клеток в крови примерно три процента. Высокая псевдоподическая активность. Клетки развиваются.
– Какова их концентрация в крови самой Мириам? – спросила Сара упавшим голосом. Ей с трудом удавалось сохранять спокойствие.
– Восемнадцать процентов.
– Ты упоминал о псевдоподической активности. Что происходит?
Джефф оторвался от микроскопа. В люминесцентном свете лицо его трудно было рассмотреть, но лоб у него блестел.
– По-видимому, они поглощают твою кровь, – осторожно проговорил он, – и воспроизводят клетки своего собственного вида.
10
Мириам проснулась после первого за многие дни спокойного Сна. Было девять часов утра. Она сразу же попробовала прикоснуться к Джону. Она быстро ощутила присутствие, и сила ощущения заставила ее дернуться всем телом. Он был где-то здесь, неподалеку, и настроен был чрезвычайно эмоционально.
Он ликовал.
В замешательстве она нахмурилась. Прикосновение совершенно четко свидетельствовало о том, что он поблизости, – вероятно, внутри дома. Она прижалась к спинке кровати, испуганно оглядывая комнату. Но та была пуста. Его радость, очевидно, не имела отношения к тому, что он ухитрился обвести вокруг пальца ее охранные системы и проникнуть в дом. Она проверила контрольную панель, расположенную напротив, в изножье. Все датчики тревоги светились ровным зеленым светом. Он вошел не обычным способом. И электростатический барьер не сработал. А вот датчики, регистрирующие движение, сообщили ей интересные новости. В 3.52 утра было зарегистрировано движение в подвале, через две минуты – в вестибюле у входа и в 4.00 – на чердаке. Они говорили о том, как медленно передвигался он от подвала до чердака. И с 3.59 до 5.59 остальные пластины, защищавшие ее кровать, были автоматически закрыты, отреагировав на необъяснимое движение в доме.
Итак, он был на чердаке. Подходящее место. Когда придет время, ей не нужно будет за ним охотиться. Но почему он так ликовал?
Она решила прикоснуться снова, надеясь отыскать какой-либо эмоциональный ключ к тому, что он делал. Конечно, нужно быть осторожной. Джон чувствует прикосновения. Ей не хотелось, чтобы он узнал о ее пробуждении. Это насторожит его.
Освободив свой мозг от мыслей, она закрыла глаза и широко открыла свой внутренний глаз. Затем отыскала в своем сердце место Джона. Быстро прикоснулась к нему, войдя в контакт с мощными и сложными эмоциями. Джон испытывал невыразимую грусть... он был исполнен злобы... Но более всего ощущалось какое-то дикое ликование.
Он наслаждался плодами своей победы.
– Почему?
Она перебирала в уме возможные причины его радостного настроения. Он успешно, против ее воли, проник в дом. Этого недостаточно. Он забрался на чердак, возможно – в ту комнату, где хранились сундуки.
Она чуть не рассмеялась, внезапно догадавшись о его намерениях. Что ж, пусть работает. Ирония судьбы: то, что он считает самым худшим для нее, то, что – по его мнению – несет в себе угрозу, на самом деле будет очень даже полезно. Про Джона, ожидавшего сейчас на чердаке своею звездного часа, можно было спокойно забыть. И это хорошо. Ее ждут более срочные дела.
Этот день будет трудным.
Она принялась отключать различные устройства, которые охраняли ее Сон. В прошлом найти безопасное место для Сна было навязчивой идеей всех ее сородичей. Во времена великих гонений, когда за ними охотились специалисты, когда их сжигали, душили, замуровывали в склепах, они научились скрываться в могилах, лежа среди трупов, чтобы избежать обнаружения. Но нередко их все же находили и, вытаскивая из укрытий, уничтожали, вбивая деревянные колья в их сердца.
Мириам отключила электростатический барьер и сигнализацию, затем стальные щиты, окружавшие ее кровать на случай опасности. Она в отличие от своих сородичей считала, что прятаться гораздо менее эффективно, чем укреплять свои позиции. До того как было изобретено электричество, Мириам держала свору собак-убийц.
Быстро одевшись, она отперла дверь спальни и выглянула. Заря заливала верхние этажи золотым светом. Мириам снова начинала ощущать голод, но на это сейчас не было времени. Ей хотелось быть с Сарой. Без помощи Мириам эта женщина могла сойти с ума, будучи не в состоянии удовлетворить собственный голод, не в состоянии вынести эту агонию.
Как только совершалось переливание крови, тело реагировало вполне предсказуемым образом. До развития медицины переливание крови было медленным процессом, который мог привести к коллапсу и заражению крови из-за несовершенства имевшихся в наличии средств. Теперь это можно было сделать мгновенно.
В физическом плане тело Сары будет как бы опустошаться – и требовать соответствующей пищи, но психологический удар может привести к катастрофе, когда ее установившиеся человеческие привычки будут замещаться новыми потребностями и инстинктами.
Мириам нянчилась со многими из них, когда они проходили через барьер, и намеревалась сделать то же самое для Сары.
Это означало, что ей придется вернуться в больницу. Опасность будет подстерегать ее. Они могут попытаться ее удержать против ее воли, могут даже убить ее. Стоит ей ослабить бдительность, и, вернувшись в Риверсайд, она может оказаться их пленницей. У них будет достаточно доказательств необходимости ее изоляции, а юридические основания для этого наверняка найдутся.
Идея о пленении приводила ее в ужас. Она представляла себя умирающей от голода, в то время как они изучают ее, берут образцы, проводят анализы. Вся проблема в том, что она бы не умерла. Она бы просто слабела все больше и больше, и кончилось бы все так же, как и с теми, кто находится сейчас в сундуках.
Требовались месяцы для того, чтобы дойти до крайнего истощения. Король Франции Карл IV замуровал двадцать ее сородичей в канализационной трубе, где они скрывались, в мае 1325 года, превратив ее в настоящую подземную темницу. В ноябре на улицах наверху все еще слышались их приглушенные вопли. Но страдать им суждено было еще очень долго.
У нее выступил холодный пот, она задрожала. Впервые за многие годы испытывала она настоящий ужас. Делать это всегда было трудно, и с Сарой Робертс, по-видимому, ей придется особенно тяжко.
Но дело того стоит. Очень даже стоит.
Она сошла по ступенькам. Вызывать лимузин было уже некогда. Ей придется нарушить одно из своих правил безопасности и взять такси. Пройдя по дому, она проверила, нет ли где-нибудь повреждений. Джон, по-видимому, оставил вещи в покое.
Она внимательнее рассмотрела мозаичный портрет Ламии. Портрет всегда был с ней – она смотрела в эти решительные глаза и вспоминала. Ее мать была сильной. Она посвятила себя невообразимо опасному процессу деторождения ради блага своего рода. Мириам все еще помнила ее последнюю беременность, когда она захлебывалась от крови, а отец старался прижечь рану. Мать умерла в палатке, шитой из кусков кожи, ночью, в пустыне, во времена расцвета Египетской цивилизации.
Мириам открыла входную дверь, впустив аромат весеннего утра. Она поспешила на Пятьдесят седьмую улицу. Первые две встреченные ею машины она пропустила. Слишком много грохота, и у водителей слишком усталый вид. Третья оказалась приемлемой. Она села, прижалась к спинке сиденья и машинально стала искать на ощупь ремни безопасности, хотя знала, что их здесь не окажется.
Сидя в такси, она обдумывала, что ей предстоит сделать. В своих предыдущих прикосновениях Мириам напрямую ощущала твердую, волевую решимость Сары. Она не откажется от попыток спастись, пока не потеряет способности рационально мыслить.
И тем не менее именно эта прекрасная воля расцветет, перерастая в истинный голод. Ничто меньшее ее не удовлетворит. Конечно, будет борьба, Мириам успокаивала себя мыслью, что она еще никогда не терпела поражения. Это верно, некоторые умирали при переливании, но никто из тех, кто пережил поцелуй крови, не мог долго ей противиться. И тем не менее... она никогда еще не имела дела с человеком такой сильной воли и с таким интеллектом.
Добьется ли она своего на этот раз?
Сару надо заставить осознать, что спастись она не может. Когда они бывали вместе, Мириам могла прикоснуться к глубинной ее сущности, могла руководить ею и успокаивать ее. Преобразовать тело было нетрудно, гораздо труднее подчинить душу.
Даже в условиях прикосновения на это потребуется время. Она беспокойно пошевелилась на сиденье, нервно наблюдая за тем, как такси мчится мимо переключавшегося светофора, думая обо всех видах опасности, которым она сегодня подверглась.
Она знала, что ее собственная психика давно уже находится в состоянии хрупкого равновесия. Она была так отчаянно одинока. Она верила в то, что причиной ее гибели может стать несчастный случай, но ей еще и приходилось постоянно напоминать себе, что человечество тоже представляет для нее угрозу. Однажды она смотрела фильм о том, как тигр попался в сеть; этот фильм произвел на нее огромное впечатление. Несмотря на серьезность ситуации, зверь оставался спокойным и уверенным, пока его не обвили веревки. Люди, расставлявшие сети, мало интересовали тигра, так как он предыдущей ночью съел одного из них. То, что они могли его пленить, настолько выходило за рамки его понимания, что только поэтому они и смогли это сделать.
Оставшиеся годы своей жизни тигр провел в клетке, шесть на десять, являясь собственностью цирка.
Что она будет делать, если для ее поимки призовут охранников с оружием?
Сердце ее гулко стучало, пока она обдумывала, какой бы у нее был в этом случае выбор. Умереть под пулями или согласиться на пленение?..
Ей захотелось бросить все это дело, но она не могла рисковать. Саре известно слишком много, чтобы позволять ей разгуливать на свободе.
Она боролась с внезапно нахлынувшим страхом, когда такси подъехало к Риверсайду. Заплатив три с половиной доллара, она вышла. Зиявший перед ней вход казался порталом смерти, хотя выглядел весьма прозаически.
Так ли это?
Пройдя через вращающиеся двери в набитый людьми холл, она была сразу же охвачена запахом большого количества человеческой плоти. Она автоматически оценивала спешивших мимо людей: этот слишком силен, тот чересчур маленький, третий чрезмерно болен. Очень трудно было находиться в такой толпе даже с легчайшим чувством голода. Ее все время отвлекали проходившие мимо идеальные экземпляры.
Войдя в лифт, она нажала кнопку двенадцатого этажа. Как только двери закрылись, ее охватило беспокойство. Она стояла рядом с кнопочной панелью, почти прижатая к ней всей этой пахучей человеческой массой, и с тоской ждала, пока лифт останавливался на каждом этаже.
Когда двери открылись на двенадцатом, она со вздохом облегчения выскочила наружу. Но двери лифта закрылись за ней, как крышка склепа. И она была внутри его. Где-то прозвенел звонок, мимо прошел врач в сопровождении двух интернов; они даже не взглянули на нее. Справа была комната ожидания со своим неизбежным столпотворением и задающим вопросы регистратором. Черная дверь слева вела к врачебным кабинетам. В ту ночь, что она провела здесь, она предусмотрительно запомнила расположение помещений клиники и сейчас уверенно толкнула эту дверь, не желая иметь дело с регистратором.
Перед ней был серый учрежденческий коридор с дверями по обе стороны. Каждый, кто работал в клинике, имел свой собственный маленький кабинет. В конце коридора располагались кабинеты управляющего персонала. Мириам двинулась к двери кабинета Сары, третьей справа. Взявшись за ручку, она задержалась, чтобы мысленно подготовиться к возможному противостоянию, затем вошла.
Но кабинет был пуст, хотя присутствие Сары ощущалось. Стол, заваленный папками и рулонами с графиками. На полу – пачка компьютерных распечаток высотой фута в два. На двери висели три измазанных лабораторных халата. Единственным украшением был плакат с ухмыляющимся резусом – на первый взгляд совершенно дурацкий, но для Сары он, несомненно, был символом ее триумфальных достижений.
Даже просто находясь в этой комнате, Мириам поняла, как любит она эту женщину. Ей не хотелось, чтобы Сара страдала без необходимости. В конце концов, Мириам предложила ей в дар то, о чем во все времена мечтало человечество. Победа над смертью присутствует во всех великих человеческих религиях. Человек рассматривал смерть как беспомощную уступку злу и всегда боялся ее.
Мириам не следует забывать о том воздействии, какое этот дар оказывал на предшественников Сары. В душе каждый человек и боялся смерти, и любил ее. Освободиться от этого противоречия – уже само по себе бесценный дар.
Она коснулась стула Сары, ее стола, потрогала карандаши, лабораторные халаты, стараясь одновременно ощутить ее эмоциональное состояние.
Ощущение пришло, слабое и отдаленное, – дымка страха, трудно было даже назвать это прикосновением.
Из такого слабого прикосновения узнать можно было очень мало. Больше здесь ей делать нечего. Надо искать Сару.
«Если они попытаются меня здесь удержать, я убегу и буду надеяться на лучшее», – думала она, двигаясь по коридору в поисках Сары. Физически она была гораздо сильнее их. Она могла их обставить и в беге, и в преодолении препятствий, и в маневрах. И разумом обладала она более мощным, чем человеческий, особенно с точки зрения ответной реакции, ибо способна была очень быстро реагировать на происходящее в условиях внезапно меняющейся ситуации.
– Я пытаюсь найти доктора Робертс, – сказала она секретарше, которая, жуя резинку, выжидательно уставилась на нее.
– Вы пациент?
– Меня ждут, – Мириам улыбнулась. – Я не пациент.
– Они на лабораторном этаже, – сказала секретарша. – Думаю, они сейчас, вероятно, в отделении геронтологии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40