– Он покачал головой. – Но убей меня, не помню, кто с кем играл.
– Я тоже не помню. – Подошел бармен, поставил перед ним новый напиток, а пустой стакан унес. Пол заказал еще раз то же самое. – Некоторое время следил за игрой лиги, а потом у меня долго не было телевизора, и я выпал из темы.
– Со мной то же самое. Готовился к экзаменам.
Джон кивнул и сухо засмеялся:
– Разве это не ужасно? Как быстро теряешь вкус к истинным ценностям?
– Просто трагедия. – Принесли новый напиток для Пола. Он принял его, благодарно кивнув, отпил глоток и подождал, когда бармен удалится. – А дальше будет вот что. От тебя пойдет новая финансовая династия. Семья вроде Рокфеллеров, Ротшильдов или Медичи. Или пусть хоть Фуггеров. Когда-то ведь ты найдешь женщину, которая выдержит деньги и роскошь, народишь кучу детей, которые будут учиться в лучших школах мира и постепенно входить в бизнес…
– Ты говоришь совсем как Маккейн. Он тоже все хлопотал об основании династии.
– Ну что ж, не все, что говорил Маккейн, так уж глупо. Судя по тому, что ты рассказывал и что я читаю теперь в газетах, он свихнулся совсем недавно. – Пол возил свой стакан по столу. – Просто так уж повелось, понимаешь? Это было хорошо заметно в Гарварде, все эти династические сыновья и дочери… При твоей жизни состояние вырастет, твои дети будут поддерживать его на стабильном уровне, а с поколением твоих внуков оно начнет убывать. Так случается со всеми большими состояниями. Но триллиона долларов хватит на много поколений, какими бы расточительными они ни были.
Джон отпил глоток и почувствовал желание набраться сегодня под завязку.
– Звучит обнадеживающе. Может, когда-нибудь они будут проматывать миллионы на последние ведра чистой воды, как знать?
– Эй, – спохватился Пол. – Но ты можешь тратить деньги и на благотворительность, если хочешь. Старый Рокфеллер так и поступал, когда испытывал кризис смысла жизни, и без его фондов теперь немыслимы ни медицина, ни образование, ни наука.
– Лучше я разыщу какого-нибудь ясновидящего. Положу ему на счет полмиллиона долларов сроком на пятьсот лет, и какой-то бедолага году этак в 2500-м унаследует жуткие триллионы долларов. Или какая тогда будет валюта. – Он залпом проглотил спиртное и наслаждался жжением в горле. От него утихала боль в душе, будто накрытая ватным одеялом. – Как знать, может, и состояние Фуггера возникло таким же образом? Я умру от смеха, если со временем это обнаружится. Эй! – крикнул он бармену, подняв пустой стакан. – Еще один. Двойной!
Пол критически оглядел его.
– Ты что, хочешь напиться?
– Угадал, – с похвалой кивнул Джон.
– Не надо.
– Надо. Иначе сегодня ночью у меня лопнет башка от мыслей. – Но все же махнул бармену рукой: – Отбой. Кока-колу, пожалуйста.
Пол вздохнул и сказал:
– Знаешь, может, сейчас мы переживаем куда более значительную фазу, чем нам кажется. Может, на наших глазах возвращается Средневековье.
– Средневековье? – В этот момент перед внутренним взором Джона почему-то возник строгий облик Якоба Фуггера, портрет которого так и продолжал висеть у него в спальне.
– Я где-то читал, не помню. О сходстве между сегодняшними концернами и структурами владычества в Средние века. Например, ты – король, я твой канцлер, наши директора – герцоги, которых ты назначил, и так далее вплоть до последних сотрудников, твоих подданных. – Он сделал жест от пола к потолку: – Это – твоя крепость, охраняемая храбрыми рыцарями, так? У тебя есть своя коммуникационная система, и если подумать, что во всех наших столовых, на всех фирменных бензоколонках и так далее можно расплачиваться карточкой фирмы, то даже собственная финансовая система. И в то время, как вокруг опустошаются ландшафты и рушатся нравственные устои, в то время, как варвары придвигаются к границам и повсеместно тлеют кризисы, ты и другие короли продолжаете строить свои королевства, нарастает ваше могущество, пока прежняя великая империя – тогда Рим, сегодня, возможно, Америка – приходит в упадок, и вы устанавливаете в мире новый порядок.
– А что, – зачарованно воскликнул Джон. – Не так уж и глупо! – Перед его внутренним взором возникли неприступные стены монастырей, рыцари в доспехах и многоцветные торговые караваны. Он прямо-таки ощутил на своих плечах горностаевую мантию.
– Да? – улыбнулся Пол и грустно добавил: – Но Средневековье – это значит мрачные столетия невежества, полные войн, эпидемий и страдания. Может, пока не поздно, нам надо основать ряд монастырей, в которых сохранится хотя бы сегодняшний уровень знания. Раз уж свобода и демократия после короткой поры расцвета снова обрушиваются в феодализм.
Джон кивнул, находясь под сильным впечатлением.
– Да, – сказал он. – Может, так мы и сделаем. – Его взгляд устремился вдаль над крышами города. Окружающие башни вдруг показались ему похожими на зубцы вражеских крепостей, улицы внизу были как бастионы и ходы вдоль крепостных стен. Туман казался дымом сражений. – Какая мысль…
Впоследствии он не мог сказать, что послужило толчком. Внезапно он закаменел, что-то внутри него судорожно сжалось, так, будто кожица поверх раны его души все-таки лопнула, и изнутри полилось то, что давно копилось, и этот поток затопил его валом видений, идей и чувств. Наверняка в том, что сказал Пол, скрывалось какое-то ключевое слово, которое толкнуло ассоциативную цепочку, неудержимую, как ряды падающих костяшек домино, и в то время, как это происходило, раскололось все его окружение, раскололо его самого и сложилось заново, из тех же частей, но упорядоченных по-новому, лучше, впервые правильно с тех пор, как он научился думать. Будто лавина из тысяч деталек паззла обрушилась на него, чтобы лечь готовой картинкой. Больше не нужно было напрягаться, потому что все усилия уже были давно сделаны, оставалось лишь втянуть голову в плечи под ударами лавины и задержать дыхание.
– Теперь я знаю, – горячо прошептал он. И продолжал окаменело сидеть, не сводя глаз с окна, с далекого здания, со светлой точки в нем.
– Что-что? – спросил Пол.
– Я знаю, что мы должны делать. – Он продолжал оставаться неподвижным, потому что малейшее движение могло спугнуть это видение.
Пол наклонился вперед и с опаской присмотрелся к нему.
– Что мы должны сделать? – повторил он.
– Чтобы исполнить предначертание.
– Джон, тебе не кажется…
– Это очень просто. Совсем просто. И как мы только раньше не додумались.
– О, – Пол озадачился. Некоторое время он смотрел в пустоту перед собой, тогда как Джон продолжал фиксировать дальнюю светящуюся точку в темноте. И, наконец, спросил: – И что же?
И Джон сказал ему. Сказал, что нужно сделать.
Когда он закончил, в зале была тишина, как будто воздух застыл. Джон очнулся из своего оцепенения, нашел взгляд Пола и заглянул в его большие, недоверчиво устремленные на него глаза.
Впервые в жизни ему удалось поразить Пола Зигеля.
46
Нью-Йорк, центр вселенной, столица мира. Первый по-настоящему теплый весенний день сиял над городом на Гудзоне, поднимая пар из сырых ущелий улиц и заставляя стеклянные башни Манхэттена светиться далеко над Атлантикой. Можно было подняться на крышу Всемирного торгового центра и полюбоваться свежевымытым миром, не опасаясь, что ледяной ветер или дождь прогонит вас назад, под крышу.
Никто из тех, кто видел, как знаменитый белоснежный самолет с темно-красной f на хвосте – который не спутаешь ни с каким другим – снижается над аэропортом Джона Ф.Кеннеди, не удивился и ни о чем особенном не подумал. Машина прилетала в Нью-Йорк довольно часто и уже примелькалась.
– Moneyforce One, вам разрешена посадка.
Никто не догадывался, что на сей раз Джон Фонтанелли прилетел для того, чтобы изменить мир.
* * *
Здание Организации Объединенных Наций на Ист-Ривер – открытое и приглашающе расположенное, построенное по идее архитектора Ле-Корбюзье – и по сей день излучает величие и оптимизм. Тем не менее каждый входящий сюда имеет при себе особый световой пропуск, который выдается лишь после строжайшей проверки, а вся ноша подлежит педантичному досмотру. Вооруженной охраны, просвечивающих приборов и металлодетекторов не миновать никому.
Лимузин, который доставил Джона Фонтанелли и Пола Зигеля из аэропорта, был препровожден на строго указанное место на стоянке. Кордон вооруженных людей сопровождал их через все охранные посты, их отвезли на 38-й этаж, где в просторном, кажущемся стерильным кабинете их принял Кофи Аннан, Генеральный секретарь ООН.
– У меня всегда было предчувствие, что однажды мы встретимся, – сказал он. – Добро пожаловать.
Уютно устроившись после обмена любезностей, Джон заговорил о своем деле.
– Вы знаете, что я прилагаю все усилия для того, чтобы исполнить прорицание моего предка, – сказал он. – Долгое время я не знал, каким образом я смог бы это сделать. Но теперь знаю. Я хочу кое-что сделать и хотел бы заручиться вашей поддержкой. Не то чтобы я не мог без нее обойтись, но с нею мне было бы предпочтительнее. В крайнем случае я и сам сделаю то, что задумал, но мне бы не хотелось делать это одному.
– Чем я могу быть вам полезным? – спросил Аннан.
– Давайте вначале, – попросил Джон, – поговорим о глобализации.
* * *
В 1998 году во всем мире было 25000 объединенных фирм, то есть фирм, образованных путем слияния или поглощения. Одно из самых сенсационных слияний состоялось между немецким Daimler-Benz AG и американским Chrysler Corporation, образовавших первое «трансатлантическое предприятие» Daimler Chrysler и тем самым третью в мире по величине автомобилестроительную компанию. Самой гигантской сделкой было поглощение Инвестиционного дома Bakers Trust Corporation банком Deutsche Bank, который тем самым переместился по сумме баланса в 1,4 триллиона DM на первое место среди банковских учреждений, еще до нынешнего лидера UBS – United Bank of Switzerland.
– Что мы хотим этим сказать? – взял слово Пол. – Границы демонтируются, и на их месте возникают коммуникации. Принципы олимпийского движения, издавна хорошо нам известные – равенство в состязании, независимо от происхождения, цвета кожи или религии, – осуществляются и в экономической области. Программисты из Индии, инженеры из Кореи, режиссеры из Аргентины, врачи из Египта – способные люди есть повсюду в мире. Мы видим это своими глазами. Старые предрассудки поблекли, возникает взаимное уважение. Идет все более масштабное глобальное переплетение, которое делает мир между людьми более привлекательным и более вероятным, чем война, и одного этого уже достаточно для оправдания. Говоря о глобализации, мы говорим о процессе, который обладает потенциалом решить большие проблемы всего человечества.
Генеральный секретарь благосклонно кивнул:
– Вы говорите о содержании всей моей жизни.
– Темная сторона глобализации, – сказал Джон Фонтанелли, – состоит в том, что вырастают концерны, способные стравить между собой национальные государства и принудить их к гибельным для них уступкам. Я сам довольно часто делал это и знаю. Я оказывал давление на правительства, подкупал депутатов, я завлекал их инвестициями или грозил сокращением рабочих мест, чтобы получить то, что мне нужно: права на разведку, бурение и добычу и другие лицензии, выгодную монополию или условия, которые позволяли мне исключить конкурентов. Иногда я просто уничтожал национальную промышленность, чтобы получить весь рынок для себя одного. С тем результатом, что больше не оставалось никакого равенства шансов. Выступать против такого концерна, как Fontanelli Enterprises – для нормального предприятия все равно что играть в шахматы с противником, у которого в распоряжении сразу двадцать ферзей. – Он поднял руки извиняющимся жестом: – Я не горжусь этим, отнюдь. Я лишь говорю то, что есть. Я действовал под влиянием моего тогдашнего коммерческого директора, но, несмотря на это, я не снимаю с себя ответственность. Все договоры, письма и прочие документы подписаны мною.
– Никто вас в этом не упрекает, – сказал Аннан.
Джон кивнул:
– Да. Но в этом и состоит проблема, не так ли? Что нет никого, кто бы мог меня упрекнуть. Нет законов, которые связывали бы меня. Я могу позволять себе все, что хочу. – Джон подался вперед: – Есть одно слово для обозначения организаций, которые делают что хотят, не оглядываясь на закон. Слово, пришедшее к нам из итальянского языка: мафия.
– Всюду, где мы появлялись, уровень зарплаты падал, а социальные программы сокращались. Зато росли наши прибыли, не говоря уже о биржевых курсах. И ясно, что правительства, которые действительно озабочены благосостоянием своего населения, не должны были поддерживать решения, которые к этому приводили. Но в реальности у них не было выбора. И хотя многие правительства все еще пребывают в иллюзии, что могут сохранять суверенитет хотя бы в главных вопросах, на самом деле они не могут этого, и такие концерны, как мой, только наживаются на этом.
Глава Организации Объединенных Наций озабоченно кивнул.
– Когда я говорю «наживаются», я имею в виду, что на этом зарабатываются деньги. Ради этой цели жертвуют всем, ей подчиняют все. Даже Fontanelli Enterprises, как я обнаружил, вопреки всем декларациям о благородных намерениях, всюду, где можно было безнаказанно делать это, сливали в реки ядовитые стоки, свозили на городские мусорные свалки промышленные отходы, отравляли воздух, пренебрегали правилами техники безопасности рабочих, игнорировали природозащитные постановления и обходили предписания врачей и экологов. И почему? Потому что так же поступали все другие. И если я в некоторых случаях пресекал это, мы оказывались в неравных условиях с нашими конкурентами: они могли продавать свою продукцию дешевле, и наша доля на рынке сокращалась вплоть до того, что какие-то производства нам приходилось прикрывать. И получается, что мы вынуждены были поступать как все. Мы все гонимые, которые гонят других. Когда все позволено, мы не можем позволить себе остановиться перед каким-нибудь позорным деянием.
У Джона было странное ощущение, будто он всегда знал, что однажды будет здесь сидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96