И если они сказали... Нет, не думаю, что мне тогда надо было бы развернуться, извиниться за отнятое время и уйти. Я не мог торопить события и напомнил себе об этом, когда ее глаза затянулись дымкой, а губы плотно сжались. Но прежде чем она успела что-либо сказать, меня спас ее муж. Я увидел его, как только он появился. Защитник семейства, здоровый жизнерадостный парень, который пригласил меня в дом и рассказал, что и сам всегда хотел бы вернуться, посмотреть на свой дом детства.– Заходите, заходите, заходите.
Подчинить семью совсем не трудно. Вы фокусируете внимание на детях, пусть худшие страхи родителей сами подскажут им линию поведения. Я сделаю так, чтобы Веселый Роджер – папочка – сам связал телефонным проводом своих сына и дочку, и сделал бы это как следует, а то я сделаю это сам.Он отлично справился с этой работой, особенно с девочкой. Ах, этот милый чуть приоткрытый ротик, который он заклеил скотчем. Он сделал это так старательно, что я испугался, не задохнется ли крошка раньше времени.Когда он занимался своей женой, платье у нее задралось и собралось складками на бедрах. Сквозь колготки я разглядел ее трусики. Это привлекло мое внимание, но не надолго. Не могу допустить ошибки. Со мной никогда такого не случалось. Ни разу в жизни.А теперь настало время и самого Веселого Роджера. Пора ему сложить руки за спиной. Я достал наручники. Нужна всего одна пара наручников. Я прятал их до поры до времени. Только после того как «клиент» наденет их на себя, я могу начать работать с ним, а затем и с оставшейся троицей. Он всего лишь свяжет их, вставит им кляп, а мне достанется основная работа.– Не получится, – сказал он с ухмылкой. – Ты не нацепишь на меня эти штуки.Вот этого-то я и боялся – дурацкого сопротивления. Иногда здоровые мужики считают себя сильнее пули. Уверен, он уже видел себя героем. Но он просто придурок. Он связал свою семью, а себя не хочет. С чего бы это?– У тебя нет выбора, – объявил я ему так, как говорят трехлетнему ребенку. – Если, конечно, ты хочешь выйти отсюда живым.В этом утверждении была доля правды. Я нацелил пистолет на его голову. Оружие впечатляет. Его жена приглушенным голосом начинает издавать звуки. Что-то вроде: «Уупф... уупф». И при этом она отчаянно мотала головой. До этого она словно впала в оцепенение, а теперь она не смогла сдержаться. Ее сын понял намек и последовал ее примеру. Настоящий хор.– Уупф-уупф.А у дочери был отсутствующий взгляд.– Согласно результатам голосования ты проиграл, – объявил я с улыбкой.Затем я взвел курок и сунул ствол ему в лицо, чтобы он хорошенько разглядел дуло, почувствовал запах стали.– Или ты станешь паинькой, или ...Я пожал плечами. Дуло сдвинулось на один или два сантиметра, задело его нос. Так я и хотел, хоть использовать пистолет и не собирался.– Что ты хочешь? – спросила она.Не впервые слышу этот вопрос. Она меня тоже спрашивала об этом, и делала это так, что чувствовалось, она готова согласиться на все, что я потребую. Я рассмеялся. Для начала убью ее мужа.Когда я протянул ему наручники, он все еще не сводил глаз с пистолета. Я жестом приказал ему заложить руки за спину. Он так и сделал, а потом, покачав головой, я защелкнул наручники.– Сиди спокойно, – приказал я.– Зачем?Я заклеил скотчем ему рот. Вот мой ответ.Собака обнюхала его жену и зарычала. Животное проявило интерес к ее паху. Джун скрючилась от испуга, решив, что я собираюсь заставить ее заняться скотоложством.Но я оттащил собаку. Всадил бедному животному пулю прямо в мозг. После этого собака перестала фыркать, а Вандерсоны – протестовать.
Загнав микроавтобус в гараж, я заметил – уже начало темнеть. Я приберег Джун напоследок. Когда я стал расстегивать на ее спине платье, она снова начала издавать уупф-уупф. Еще час назад она была готова торговать своим телом, а теперь вдруг начала относиться к нему, как к чему-то священному. Но это только до того момента, пока я не потерял терпение. Потом она обмякла и решила смириться со своей участью. Возможно, посчитала, что я выдохнусь на ней и пощажу детей.Руки за голову. Теперь я мог осмотреть ее. Проверка? Несомненно, хотя вряд ли она нужна. Белье? Ерунда. Чушь, я и так все знаю. Стандартные трусики и лифчик, помнящий дни былые.Ее коленки разъехались в стороны, но не более чем на тридцать сантиметров, так как ноги были связаны в щиколотках. Однако я не собирался развязывать ее. Все так и останется. Меня не интересует то, что еще не созрело. Я сложил ее платье, отложил его в сторону, а госпожу Вандерсон затащил в микроавтобус и пообещал медленную смерть обоим ее детям, если кто-нибудь вздумает стучать в стенки машины.Следующие сорок пять минут я убирал кровь. Потом труп собаки. Его я забросил к Вандерсонам в микроавтобус. Затем я пропылесосил пол, после чего вытер все поверхности так, чтобы ни одна моя ниточка, ни один мой отпечаток не остались в доме. Я вынул мешок из пылесоса и бросил его тоже в микроавтобус. Поставил в пылесос новый мешок. Вандерсоны исчезнут без следа. Я уже видел заголовки газет. Все это так предсказуемо.Впереди у нас был долгий путь. Мне вряд ли потребуется комната на ночь...Я подъехал к Макдональдсу и заказал три больших порции кофе. Ужасное пойло, но когда у тебя в кузове связанная семья из четырех человек, нет времени искать в этом несчастном городишке пятизвездочный ресторан.Вандерсоны не рискнули даже пошевелиться, пока я стоял и расплачивался, а через несколько минут наши огни уже присоединились к цепочке огоньков на пригородном шоссе. Проехав сто километров, я остановился на площадке для отдыха и избавился от мешка из-под пылесоса и окровавленных бумажных полотенец. Собаку выбрасывать здесь было слишком рискованно. Так что ее труп поедет с нами дальше. А Вандерсоны лежали в темноте кузова. Никто из них не шевелился. Не осмеливался. Глава вторая Лорен Рид вышла из автобуса и заметила, что для машин на светофоре загорелся красный свет. Она поспешила пересечь четырехполосную дорогу, поглядывая на полных нетерпения утренних водителей, выстроившихся в ряд справа от нее. Один из водителей на холостом ходу нажал на газ. Идиот.Над ней нависал Бандеринг-холл Главный корпус портлендского художественного музея. Это один из лучших художественных музеев на тихоокеанском северо-западе в г. Портленде, шт. Орегон. Основан в 1892 г. Само здание, построенное в стиле неоклассицизма по проекту архитектора П. Беллуши. Музей известен коллекцией произведений искусства индейцев северо-западного побережья и эскимосов. При музее открыто художественное училище

– четыре этажа серого бетона. Плита на плите. Безликие, уродливые стены с высокими окнами. Все в стиле современной архитектуры. Пальто показалось ей слишком тяжелым и теплым, и она решила, пора оставить его и одеться по сезону. Переменчивая весна, какой она всегда бывает на северо-западном тихоокеанском побережье, наконец-то захватила бразды правления. И Лорен, подстраиваясь, уже перенесла утреннюю пробежку из овального зала на улицу, на дорожки Портлендского парка.Сегодня предстоял напряженный день. Глядя на литые вытяжные вентиляторы на втором этаже, она подсчитала, что выделит по восемь минут каждой студенческой скульптуре. Это все, что можно себе позволить. Значит, на подготовку к работе у нее останется десять минут. Конечно, некоторые студенты, работы которых уже раскритикованы, согласятся и на меньшее время, но другие, те, что считают, будто создали шедевр, будут обижены недостатком внимания.Задержаться нельзя, так как заседание факультета начнется в полдень. Опоздания там не потерпят. Тех, кто не пришел вовремя, в конце заседания ожидает очень неприятное замечание.Лорен прошла мимо шумно открывшихся дверей лифта и поднялась по лестнице на третий этаж, где располагался ее кабинет. Давным-давно она обнаружила, что распорядок дня жизненно важен, когда ты живешь не дома, хотя сказать точно, где находится твой дом, очень трудно. Может, это Портленд, где она преподавала и снимала квартирку в старом здании викторианского стиля? Там раньше располагались комнаты для завтрака. Или Пасадена? Там ее студия. А еще есть место, где живет Чэд, напомнила она себе. Лорен с удовольствием заметила, что звезда его закатилась, и она о нем больше не думает ни днем, ни ночью. Он был ее дружком целых семь лет. Семь лет. Но когда она в это Рождество сказала ему: «Послушай, я очень тебя люблю, но я хочу выйти замуж и создать настоящую семью», он смылся. Не физически. Эмоционально. Отвалил быстрее, чем взломщик банков с мешком денег.Ее студия так и осталась в его доме, но она нашла себе маленькую квартирку по соседству, и теперь жилищный вопрос стал слишком назойливым: квартирка в Портленде или там, в Пасадене?
Лорен открыла свой кабинет и, прежде чем поспешить в студенческий клуб, расположенный в подвале примыкающего административного здания, разгрузила сумку. Она принесла большую кружку горячей воды для чая, а предпочитала она сорт «Чей». Кружку она поставила рядом с «Макинтошем», все выходные находившемся в спящем режиме.Усевшись за стол, Лорен оживила экран компьютера. Она взглянула на аккуратно расписанный распорядок дня. Господи, у нее запланирована встреча с писателем, который хочет взять у нее интервью. Но о чем? Он сказал, что пишет исследование на тему современной скульптуры. Однако, она до сих пор не могла понять, зачем писать такую книгу: кто ее будет покупать? Но этот звонок пощекотал ее самолюбие, так как она не считала себя столь известной фигурой в мире современной скульптуры. Лорен вообще старалась не называть себя художником, а предпочитала слово «скульптор», полагая, что, только сотворив нечто действительно выдающееся, сможет назвать себя «художником». Но такого еще не случилось. Последняя выставка расстроила ее, если не сказать больше. Лорен поняла, что повторяется. Впервые она осознала, что работа превращается в привычку, обволакивает, как смог обволакивал ее студию там, в Калифорнии.На мгновение она задумалась, как выглядит этот писатель. Представила себе мрачного типа, что-то вроде мистера Любопытного, или повернутого молодого человека, лет эдак двадцати с большим гаком, который работает над своей первой книгой, предназначенной отобразить его профессиональные старания за последние года два.Она не ожидала, что Рай Чамберс, с которым общалась только по телефону, окажется парнем среднего роста, с темными кучерявыми, как у барашка, волосами и сильным торсом, поднимавшимся над бежевыми свободными брюками, болтавшимися на бедрах. Живота, который бы их поддерживал, у него не было.Его возраст? Тридцать пять? Сорок? Не старше. И никаких морщинок в уголках глаз.Лорен встала, пожала ему руку, заглянула в глаза, отвела взгляд и тут она поняла: договариваясь о встрече, она упустила одну важную для городской жизни деталь:– Пропуск на парковку! Извините, пожалуйста. Совсем об этом забыла...– Не беспокойтесь, – успокоил он ее, открывая узкий репортерский блокнот. – Я нашел местечко на улице. Всего в нескольких минутах хода отсюда, – добавил он, словно ей для полного успокоения требовалось дополнительное доказательство.А Лорен действительно в этом нуждалась. Раньше она никогда не забывала такие детали. Но она снова начала бормотать:– Хорошо... Хорошо... Такое больше не повторится. Обещаю. Я даже не знаю, как это получилось... – Лорен бормотала и чувствовала нервозное желание говорить. Она заставила себя замолчать, но желание говорить не оставляло ее. Словно пробка у шампанского, которая лезет назад под давлением скопившихся внутри газов. – Хотите кофе? Или чаю? Я могу принести...– Нет, – снова оборвал он ее. – Я выпил чашечку по дороге. Все нормально. Спасибо.Лорен насупилась, попробовала расслабиться, но у нее ничего не вышло. Что ты делаешь? Она заметила, что у нее зачесалась рука, еще одна нервная привычка.– Вы пишете книгу? О скульптуре?Он с готовностью заговорил о своем детище, о том, что его издатель желает рискнуть и вторгнуться в область, куда не рискнули влезть такие известные критики, как, например, Роберт Хагес. Этот гусь работал для «Тайме», готовил радиопередачи. Но он обошел эту сторону искусства даже в своей книге о модернизме «Шок новизны». Рай Чамберс упомянул имена еще трех скульпторов, у которых он уже взял интервью. «Все мужчины», – отметила про себя Лорен. А Рай тем временем перевел разговор на ее работы: с чего она начала, какова природа ее первых работ? Но прежде чем Лорен поняла, к чему он клонит, она обнаружила, что уже начала рассказывать о себе с самого начала, с первого класса... Задала ли она ему хотя бы один вопрос о нем самом? Похоже, что нет. А когда она, раздуваясь от «снисходительности к себе», заявила, что больше не ощущает себя опытным скульптором, он рассмеялся, закрыл свой блокнот и сказал:– Хорошо, будем считать, что все так и есть. Интервью я у вас взял. Теперь расскажите мне что-нибудь о себе.– Вы что, хотите сделать из меня дурочку? Он снова улыбнулся.– Ну, это непосильная для меня задача.В этот момент экран компьютера ожил, издав звук, который Лорен никогда раньше от него не слышала. Снова на мониторе замерцал ее распорядок на сегодняшний день. Лорен решила, что ей надо что-то набрать на клавиатуре, не понимая еще, что покачнулось само здание. Стены задрожали. Рай одновременно с ней вскочил со стула. Вместе они бросились к дверному проему. Стены дрожали так сильно, что стали расплываться в глазах. Затем она заметила, как в вестибюле с потолка сыплется серая пыль, и услышала ужасающий треск раскалывающегося цемента. Трещина побежала им навстречу, угрожающе расширяясь на один сантиметр... на два... на три.– Стой! Стой! Стой! – умоляла Лорен, но ее голос тонул в окружающем грохоте.Она перевела взгляд с потолка в вестибюле на пол в своем кабинете. Там сердито, словно капли воды на раскаленной масляной сковородке, подпрыгивали колесики стула. Тяжелый книжный стеллаж с треском, отозвавшимся во всем ее теле, оторвался от стены. Вывалились два толстых тома, упали на корешки, а затем заскользили по полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45